Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

4–5 июля гвардия сменяла стоявший на этом участке фронта 39-й армейский корпус С. Ф. Стельницкого. То есть – войска, уже освоившиеся с местностью и имевшие определенную полезную информацию, уходили, а на их место пришли совершенно ничего не знавшие подразделения. В гвардии это понимали, и В. М. Безобразов попросил А. А. Брусилова оставить 39-й корпус ему в поддержку, а если это невозможно, то хотя бы оставить корпусную артиллерию для прорыва.

Телеграмма Безобразова Брусилову от 6 июля говорила: «Операцию могу начать с артиллерийской подготовки утром 10-го. Ввиду краткости срока для изучения фронта и подготовки артиллерийских данных, ходатайствую об оставлении временно в моем распоряжении всей тяжелой артиллерии, стоящей на будущем моем фронте, особенно 39-го армейского корпуса, уже освоившейся с участком, выбранным для удара и имеющей точные данные». В этом Безобразову было отказано, так как 39-й корпус передавался в 8-ю армию (Журнал военных действий штаба 2-го гвардейского корпуса четко сообщает, что первоначально предполагалось, что 2-й гвардейский корпус будет атаковать совместно с 39-м армейским[376]). Штаб фронта отказал и в артиллерийской поддержке: как заявил в разговоре по прямому проводу с генерал-квартирмейстером гвардии Б. В. Геруа генерал-квартирмейстер Юго-Западного фронта Н. Н. Духонин – «если оставить артиллерию вам, то 8-я армия сейчас же запротестует»[377].

Следовательно, гвардейцам пришлось самостоятельно пристреливать артиллерию, проводить разведку и прочее. Конечно, они сделали все, что могли: предназначенный для атаки 2-й гвардейский корпус получил почти всю артиллерию гвардейского отряда – 96 – 3-дм орудий 3-й гвардейской и стрелковой артиллерийских бригад, 2-й мортирный дивизион – 12 полевых гаубиц, тяжелый артдивизион – 8 – 6-дм гаубиц и 4 дальнобойные пушки. Инспектор артиллерии корпуса А. Ф. Гилленшмидт и другие артиллерийские начальники 12 июля произвели разведку позиций, но дело ограничилось простым наблюдением, так как данных аэрофотосъемки не было.

Хорошо, хоть снарядов было достаточно. Об инспекторе же артиллерии гвардии герцоге М. Г. Мекленбург-Стрелицком Брусилов говорит: «Человек очень хороший, но современное значение артиллерии знал очень неосновательно, тогда как артиллерийская работа была в высшей степени важная, и без искусного содействия артиллерии успеха быть не могло». То есть главкоюз знал о слабых качествах главного артиллериста гвардии, но почему тогда сам же готовил неуспех – 39-й армейский корпус во время ковельской операции бездействовал, ограничиваясь демонстрацией. Почему нельзя было отдать гвардии тяжелую артиллерию 39-го корпуса – вопрос.

Следующий момент – это перемены командного состава незадолго перед наступлением. Во-первых, взаимозамена корпусных командиров. Выздоровевший дядя императора великий князь Павел Александрович пожелал вернуться в строй, и ему в силу титула дали 1-й гвардейский корпус, Г. О. Рауха перевели на 2-й, а В. А. Олохова – вообще убрали в резерв чинов (в Александровский комитет о раненых). То есть генерал Раух полгода готовился воевать с 1-м гвардейским корпусом, знал всех подчиненных и их возможности, и в силу титулатуры такая замена – рокировка прямо накануне боев[378]. Если генерал Олохов воевал с начала войны, руководил дивизией и корпусом, а в 1915 г. командовал армейской группой, то великий князь вообще не был в действующей армии. Брусилов характеризует и его: «Благороднейший человек, лично безусловно храбрый, но в военном деле решительно ничего не понимал»[379].

Но перемены коснулись не только высших начальников. За разработку плана операции обычно отвечала генерал-квартирмейстерская часть штаба. Генерал-квартирмейстер гвардии Б. В. Геруа был назначен на эту должность накануне наступления. Геруа был гвардейцем – командовал лейб-гвардии Измайловским полком, но в новой должности перед ударом пробыл совсем недолго. Главный удар должен был наносить 2-й гвардейский корпус, только-только получивший нового командира – Г. О. Рауха, и… нового начальника штаба – А. С. Гришинского (командир лейб-гвардии Гренадерского полка). Еще Олохов предназначал на эту должность командира лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Э. А. Верцинского (с кандидатурой коего Раух был согласен), но Верцинский находился на лечении и был вынужден отказаться[380].

Получается, что начальники штаба корпусов оба были из Гренадерского полка, но если К. И. Рыльский занимал свою должность с конца 1915 г., то Гришинский – за неделю до атаки, с 6 июля. Предшественник – В. В. Антипов – ушел командовать 36-й пехотной дивизией, а врид начальника штаба корпуса временно стал штаб-офицер для поручений при штабе корпуса капитан А. В. Ракитин[381]. Почему это назначение нельзя было провести после наступления – также вопрос. Вышло, что командир и начальник штаба атакующих войск – 2-го гвардейского корпуса – были назначены буквально перед прорывом, равно как и генерал-квартирмейстер всего отряда.

Первоначально дата наступления была назначена на 10 июля, потом, вследствие испортившейся погоды, ее перенесли на 15-е число. На совещании высшего генералитета гвардии 6 июля в Луцке В. М. Безобразов указал, что командарм-8 А. М. Каледин приказал атаковать 9 июля и взять Витонеж. В крайнем случае, А. А. Брусилов был согласен на 10-е число. То есть – гвардия должна была атаковать через три дня после постановки на позиции. Авиаразведки не было, потому что в отряде не было авиации, разведка получить данных не успела, так как на артподготовку отвели всего полтора суток, и пленных также не взяли.

Следовательно, единственным фактом подготовки атаки стала простая работа офицеров – «наблюдение от наблюдательных пунктов и работа разведочных партий». Русские не знали даже числа тыловых укрепленных позиций врага. Сознавая все это, Г. О. Раух доложил, что намеченная для атаки дата 10 июля «крайне затруднительна», так как не закончилось сосредоточение, и здесь же потребовал передать ему всю тяжелую и гаубичную артиллерию, в чем был поддержан Мекленбург-Стрелицким[382].

К счастью, вечером 9 июля Раухом была получена телеграмма Безобразова, что «наступление отлагается ввиду ненастной погоды, будет произведено по ея улучшении»[383]. По одной из версий, смещение сроков послужило причиной последовавшего провала наступления. Так, саперный офицер, участвовавший в штурме Ковеля, вспоминал, что перед гвардейцами находились австрийцы. Поэтому подготовка исходных плацдармов велась не столь тщательно как перед 22 мая (правда и то, что времени все равно не хватило бы), и войска были уверены в успехе. Однако, когда русские пошли в атаку, их встретили уже отборные германские войска, что и сказалось на количестве потерь, так как известно, что наибольшие потери наступающая сторона несет как раз в момент прорыва обороны противника: «Эти стойкие части заняли окопы буквально в ночь перед атакой. Очевидно, тут наше командование что-то проворонило. Имей место наша атака на два дня раньше, первый удар нам стоил бы гораздо меньших потерь, и дальнейший ход операции мог бы быть совсем другим»[384].

Вряд ли это верно. Немцы уже перебросили резервы к Витонежу, получив сведения о прибытии гвардии. К моменту русского удара А. фон Линзинген перевел в Ковель резерв генерала Бернгарди – 37-ю пехотную бригаду.