Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

Некий придворный записал в своем дневнике: «Подходит женская маска, одетая очень просто и не очень опрятно, и ставит на карту серебряный рубль. Банкомет возразил сухо: „Нельзя ставить меньше червонца“. Маска, не говоря ни слова, указала на изображение государыни на рубле. „К ней всякое почтение“, — сказал Фрейгольд, поцеловав портрет, — но на ставку этого мало». Маска вдруг закричала: «Ва-банк». Банкомет рассердился, бросил в нее колоду карт, которую держал в руках, и, подавая другой рубль, сказал с досадою: «Лучше купи себе новые перчатки вместо этих, дырявых». Маска захохотала и отошла. На другой день Фрейгольд узнал, что это была Екатерина. «Хорош ваш хромой майор, — сказала она одному из царедворцев. — Чуть не поколотил меня»[185].

Можно не сомневаться в безнаказанности такого поступка. Екатерина превосходное имела чувство юмора. Старый генерал Щ. представлялся однажды Екатерине. «Я до сих пор не знала вас», — сказала императрица. Растерявшийся генерал не совсем удачно ответил: «Да и я, матушка государыня, не знал вас до сих пор». — «Верю, — возразила Екатерина с улыбкой. — Где и знать меня, бедную вдову!»[186]

Вдовой, конечно, так и останется на все тридцать четыре года своего царствования, но отнюдь не бедной, а главное, не одинокой. Грубоватое слово «любовник» не очень подходит к тем мужчинам, которых Екатерина допускала до себя. Она обожала своих фаворитов, которых за три десятка лет правления было достаточно, от 12 до 26 штук, но вот качественно их значимость гораздо выше, чем, скажем, у ее предшественницы Елизаветы Петровны. При Елизавете они служили исключительно любовным утехам, при Екатерине служили не только ей, но и державе. Фаворит Екатерины всегда богат, знатен, обожествляем. Ему вменяется в обязанность иметь личные достоинства.

И если какая-нибудь «серенькая пташка», на которую пало внимание императрицы, ну, просто ими не обладает, ему следовало мгновенно их приобрести: полюбить литературу, подучить какой-либо иностранный язык, самому играть на музыкальном инструменте и обожать музыку, а также знать дворцовый этикет и уметь изящно выражаться. «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь» — эти слова Пушкина как нельзя больше подходят екатерининским фаворитам. Она умело создавала из скромных возможностей «великолепные», «великие» и даже «гениальные» личности, которыми не грех окружить императрицу.

Однако перед истинным гением и талантом Екатерина преклонялась без излишних дифирамбов и чтила без праздных красочных слов, ибо умела золото от стекляшки отличить. Такой фаворит по утрате ею любовного к нему пыла становился на всю жизнь ее искренним другом, приятелем, советчиком во всех делах, от любовных до государственных, становился ее первым помощником. Так случилось с князем Потемкиным.

Фаворита Екатерины все превозносят до небес, конечно, больше от желания угодить царице, чем от искреннего чувства. Он получает большую должность, а если он еще и тщеславный, то ему позволят немножко поуправлять государством. Но только немножко! Ни с кем делить власть Екатерина не желала. Это вам не Анна Австрийская, которая, до безумия влюбившись в кардинала Мазарини и тайно обвенчавшись с ним, стала чуть ли не его рабой, не имеющей собственного голоса. Делу время, а потехе час, как говорится. И Екатерина потеху от дела отличала весьма весомо. «Я правлю государством, а вы исполняйте то, что я сочту вам возможным дать или взять» — как бы предлагалось ее фаворитам. Но нельзя на сто процентов сказать, что матушка-царица всегда была вольна в своих чувствах. Бывали времена, когда ее государственные дела здорово страдали от ее настроения.

В 1772 году Екатерина II в течение четырех с лишним месяцев ничего не читала и почти не дотрагивалась до бумаг, так как она была занята делами семейства Орловых.

«Я получила от природы великую чувственность», — пишет Екатерина в своих записках. Конечно, это так. Только в научной медицинской терминологии это называется или половой истерией, или нимфоманией. «Нимфоманкой Екатерина никогда не была», — утверждает исследователь-историк К. Валишевский. Практика говорит совсем другое. Как бы мы ни называли неумеренную чувственность Екатерины, вывод один — у нее это преувеличенно, а значит, ненормально с точки зрения обычного человека. Придать чувственности своей такие гигантские размеры, пестовать ее с таким цинизмом, беззастенчивостью, при полном отсутствии элементарной женской стыдливости, что уже в самой натуре женщины заложено, это ли не патология?

Попрать свой пол, свое великое звание, свой ум, свою гениальность, наконец, и высокую миссию, удовлетворяя звериные инстинкты — это ли не преступление перед человечеством? — гласят слишком ревнивые морализаторы. У ученого Фореля мы читаем о патологическом явлении сатириаза у мужчин и нимфомании у женщин, когда они находятся во власти так называемой похоти и когда не в силах и не в состоянии заниматься ничем иным, только удовлетворением своей испепеляющей физической страсти. Разве так было с Екатериной? Да, в последние годы жизни, в период старения у нее можно было обнаружить эти черты неумеренности, когда в тайной комнате Эрмитажа устраивались низменные оргии, но в основном ее любовный пыл, внешне по крайней мере, был вполне благопристоен.

Да, государственная казна здорово страдала от аппетита фаворитов. А кто подсчитает ущерб моральный? Ведь ниспровергались моральные устои. Многие сановники того времени указывали на негативное явление «фаворитизма». Так, князь Щербатов в письме к другу открыто клеймил это позорное явление в русской жизни, ибо царский двор, легально культивировавший прелюбодеяние, способствовал падению нравов в русском обществе, так как общество с двора брало пример.

Екатерина не только не скрывала своих отношений с любовниками, но явно их проповедовала, возносила на пьедестал, делала своеобразным культом. Иначе зачем бы ей все стены малого будуара украшать великолепными миниатюрными портретами с изображением своих долговременных и кратковременных любовников, как музейной редкостью, на всеобщее обозрение. Цинизм ее в вопросе нравственности и морали не знает себе равных, и это при всей ханжеской видимости поборницы моральных норм. Вспомним, как резко она выступила против свободных нравов французских актрис или с какой страстностью боролась против традиционного мытья женщин и мужчин в одной бане.

Назначение на должность фаворита совершалось очень быстро, хотя и не без определенного церемониала. Все молодые офицеры, которые действительно имели или считали, что имеют красивую фигуру, а в особенности, извините нас за непристойную откровенность, импонирующий фаллос, что при тогдашней моде на обтягивающие белые рейтузы было нетрудно обнаружить, могли рассчитывать на особую службу в дворцовых апартаментах царицы. Она любила проходить в личные комнаты среди двух рядов выстроенных молодцов-красавцев, выставляющих гордо свои прелести. Придворные смеялись: «Дворцовые апартаменты были местом, где особенно ценилась нижняя часть туловища». Многие фамилии основывали свои надежды на каком-либо юном родственнике, попавшем в свиту императрицы, если, по их мнению, его сложение заслуживало внимания бдительного ока царицы.

На вечернем приеме придворные вдруг замечали, что императрица засматривается на какого-нибудь лейтенанта. На следующий день его ожидало повышение по службе — он назначался флигель-адъютантом царицы. Должность флигель-адъютанта — это дорога к алькову Екатерины II. Днем молодого человека короткой запиской призывали во дворец. Он проходит медицинское обследование у лейб-медика государыни англичанина Роджерсона — предосторожность далеко не лишняя в заботе о здоровье императрицы.

Ведь Екатерина ни в коем случае не могла допустить ошибок своих предшественников — Ивана Грозного и Петра I, которые без особой предосторожности отдавались любовным утехам, не думая о его последствиях. О венерической болезни Петра I историки и хроникеры, дабы не умалять величия гения, стыдливо умалчивали. Всего двое и осмелились это табу нарушить: эмигрант Степанов в 1903 году да современный писатель Валентин Лавров. Последний не только об этом инциденте упоминает, но и в подробности вдается: с кем и когда[187].

Да и другие исторические примеры в этом отношении далеко не утешительны. Королевские дворы передовых стран Европы были заражены венерическими болезнями. Хирург короля Людовика XV Пейрон повально лечил придворных дам от сифилиса.

Людовик XIV был болен сифилисом и с трудом вылечился в ранней молодости. И чем только не лечил его целых семь месяцев придворный врач: промывал орган муравьиным спиртом, заставлял пить бычью кровь и какие-то таинственные эликсиры, рецепт которых содержался в большом секрете. Еле вылечил, ведь спасительного пенициллина тогда не было.