Черепахи до самого низа. Предпосылки личной гениальности - Джон Гриндер

Интоксикация алкоголем или наркотиками может помочь нам увидеть искаженный мир, и эти искажения могут выглядеть восхитительно, потому что мы признаем их своими. «Истина в вине». Нас может унизить или возвеличить осознание того, что это – тоже часть человеческого «я», часть Истины. Но интоксикация не увеличивает мастерства: в лучшем случае она может высвободить мастерство, полученное прежде.

Без мастерства нет искусства...

Выше было отмечено, что сознание неизбежно избирательно и неполно, то есть, что содержание сознания, в лучшем случае, является небольшой частью правды о «я». Но если бы эта часть отбиралась каким-нибудь систематическим способом, можно с уверенностью сказать, что эта частичная правда была бы, в совокупности, искажением правды более крупного целого.

Если взять айсберг.– мы можем по верхней его части догадаться, какой материал у него внизу; но мы не можем (непременно) сделать такого же рода экстраполяцию из контента сознания... Подобный выбор...только вселил бы оптимизм.

Что серьезно, так это поперечный разрез систем разума. Если, как мы должны верить, весь разум – это интегральная система (утверждений, образов, процессов, невропатологии, или как хотите, в зависимости от научной лексики, которой вы предпочитаете пользоваться ), и если контент сознания представляет собой лишь образец разных частей и участков этой системы, – тогда неизбежно сознательная картина всей системы будет чудовищным опровержением интеграции этого целого. Из разреза сознания первое, что видно на поверхности – это дуги петель вместо либо целых петель, либо более крупных законченных комлексов петель».

Джон: Сейчас вы знаете больше. Вот зачем нужна была вся эта эпистемологическая инициатива.

Невооруженное сознание (не вооруженное искусством, фантазией и тому подобным) никогда не сможет оценить систематической природы разума.

Это утверждение можно легко проиллюстрировать по такой аналогии. Тело живого человека представляет собой сложную, кибернетически цельную систему. Эта система изучалась учеными, в основном медиками, много лет. То, что они сейчас знают о теле, уместно сравнить с тем, что невооруженное сознание знает о разуме. Будучи врачами, они ставили перед собой цель – лечить то или другое. Поэтому их исследования были направлены (поскольку внимание фокусирует сознание) на те короткие цепочки причинно-следственных связей, которыми они могли манипулировать с помощью лекарств или других вмешательств с целью корректировки более-менее специфических и определяемых состояний или симптомов. Когда они обнаруживали эффективное «лечение» чего-нибудь, исследования в этой области прекращались, и внимание направлялось в другие области. Сейчас мы можем предотвратить полиомиелит, но никто не знает гораздо большего – о системных аспектах этой очаровательного заболевания. Исследования этой болезни прекращены или, в лучшем случае, сведены до улучшения качества вакцин.

Но ворох фокусов для лечения или предотвращения определенных заболеваний не дает всесторонней мудрости. Динамика популяций биологических видов и их экологии нарушена, паразиты получили иммунитет к антибиотикам, взаимосвязь между матерью и новорожденным почти разрушена, и так далее.

Характерно, что ошибки порождаются любыми изменениями в причинной связи, являющейся частью большой или маленькой циклической структуры системы. А остатки нашей технологии (в которой медицинская наука составляет лишь какую-то часть) стремятся разрушить остатки нашей экологии.

Однако моя цель, которую я пытаюсь поставить в этой работе, не в нападках на медицинскую науку, а в том, чтобы показать неотвратимость факта, что одна узкая рациональность, без помощи таких явлений, как искусство, религия, фантазия и тому подобное, обязательно приносит патологию и разрушения в жизнь, и что ее вредность проистекает именно из того обстоятельства, что жизнь зависит от взаимосвязанных циклов случайностей, в то время как сознание в состоянии увидеть только те короткие дуги тех циклов, которыми может управлять человеческий замысел.

Одним словом, невооруженное сознание обязательно втягивает человека в такого рода глупость, как та, виной которой была эволюция, когда она убедила динозавров в целесообразности гонки вооружений. Она неизбежно поняла свою ошибку миллион лет спустя и стерла динозавров с лица земли.

Невооруженное сознание должно всегда тяготеть к ненависти, и не только потому, что уничтожить ближнего велит «добрый здравый смысл», но и по той более глубокой причине, что видя только дуги циклов, индивидуум постоянно удивляется и непременно сердится, когда плоды его рационалистической политики обрушиваются на голову ее изобретателя.

Если вы используете ДДТ для уничтожения насекомых, можно ожидать последующего сокращения популяции насекомых до тех пор, пока не настанет голод среди насекомоядных. Тогда придется применять еще больше ДДТ, чтобы убить насекомых, которых птицы уже не едят. Более вероятно, что вы истребите птиц с самого начала, когда они поедят отравленных насекомых. Если ДДТ уничтожит собак, вам придется нанять больше полиции, чтобы бороться с грабителями.

Грабители станут изворотливее, будут лучше вооружаться...и так далее.

Вот в таком мире мы живем – в мире циклических структур, и любовь может спастись, если только мудрость (то есть, чувство или признание факта существования циклических структур (и контекста) заговорит в полный голос.

Из ранее сказанного вытекают вопросы о каком-либо конкретном произведении искусства, несколько отличные от тех, которые обычно задают антропологи. «Школа культуры и личности», например, традиционно использовала произведения искусства или ритуалы в качестве образцов или зондов для раскрытия определенных психологических тем или состояний.

Вопрос стоял так: «Говорит ли нам произведение искусства о том, какой личностью является его автор?» Но если искусство, как предполагалось выше, выполняет положительную функцию поддержки того, что я называю «мудростью», то есть, корректировки слишком рационалистического взгляда на жизнь и придания этому взгляду большей систематичности, тогда вопрос о данном произведении искусства должен звучать так: «Какая корректировка в сторону мудрости будет достигнута созданием или созерцанием этого произведения искусства (или участием в нем)?

Вопрос ( в таком случае) становится не статичным, а динамичным.»

Джуди: (читает из книги Карлоса Кастанеды «Путешествие в Икстлан», глава 8: «Разрушение распорядка жизни» )

«Все утро мы провели, наблюдая за грызунами, которые были похожи на жирных белок. Дон Хуан называл их водяными крысами...

Я погрузился в наблюдение за ними и провел целый день как охотник, выследив большое их число. Под конец я научился почти безошибочно предсказывать их действия.

Затем дон Хуан показал, как делать для них ловушки. Он объяснил, что охотник некоторое время должен следить, как они едят и где гнездятся, чтобы определить, где расположить ловушки. Затем ночью он должен расставить их, и все, что ему останется сделать на следующий день, это вспугнуть животных, чтобы они помчались в его ловчие приспособления.

Мы набрали веток и приступили к изготовлению охотничьих приспособлений. Я уже закончил свою ловушку и возбужденно думал над тем, будет ли она работать, когда дон Хуан внезапно остановился и взглянул на свое левое запястье, как если бы смотрел на часы, которых у него никогда не было. Он сказал, что, согласно его хронометру, уже время обеда. Я держал длинную ветку, которую старался согнуть в кольцо. Автоматически я положил ее рядом с остальными охотничьими принадлежностями.

Дон Хуан с любопытством взгянул на меня. Затем он издал завывающий звук фабричной сирены, зовущей на обед. Я засмеялся. Звук сирены был совершенным. Я подошел к нему и заметил, что он смотрит на меня. Он покачал головой с боку на бок.

– Будь я проклят, – сказал он.

– Что такое? – спросил я.

Он опять издал долгий воющий звук фабричной сирены.

– Обед кончился, – сказал он. – Иди работать.

На секунду я почувствовал смущение, Но затем я подумал, что он шутит, – наверное, потому, что у нас нечего есть. Я так увлекся грызунами, что позабыл, что у нас нет никакой провизии. Я снова поднял палку и попытался согнуть ее. Через секунду дон Хуан опять включил свою сирену.

– Время идти домой, – сказал он.

Он посмотрел на свои воображаемые часы, затем взглянул на меня и подмигнул.

– Пять часов, – сказал он тоном человека, выдающего секрет. Я подумал, что ему внезапно надоела охота и он решил оставить ее. Я просто положил все на землю и начал собираться. Я не смотрел на него. Я считал, что он тоже собирает свои вещи. Когда я был готов, я увидел, что он сидит, скрестив ноги, в нескольких метрах от меня.