Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей - Луи Жаколио

Для чего Перси сделал это? Неужели у него уже тогда явилось предчувствие, что карта Безымянного острова впоследствии пригодится ему?

Пеггам дорожил таинственностью своего острова даже более, чем своими миллионами. Судя по всему, что Перси от него слышал по этому поводу, Безымянный остров представлял одно из удивительнейших чудес мира. Ни один мореплаватель ни разу еще не подходил к нему и не мог подойти: сама природа, создав удивительный феномен, позаботилась скрыть остров от нескромных глаз. Пеггам говаривал в минуты откровенности:

— Мне бы следовало назвать этот остров не «Безымянный», а «Невидимый».

Однажды Перси выразил удивление, каким это образом может существовать невидимый остров среди открытого моря. Старик отвечал ему:

— А разве звезды не бывают невидимы днем? Я знаю, что ты мне скажешь: звезды днем не видно потому, что их свет тонет в более ярком и сильном свете солнца, но ничего подобного не может случиться с частицей земли среди океана. Но ведь я и не говорю, что это именно так; я делаю только сравнение, я указываю на то, что в природе некоторые тела могут быть невидимы по причине того или другого феномена.

Перси возразил:

— Все это прекрасно, но ваше сравнение не выдерживает критики — то небо и звезды, а то море и остров… это вещи различные.

Старик разгорячился.

— Глупый ты юноша, больше ничего. Я вовсе не сравниваю свой остров со звездой, небо — с морем и отнюдь не утверждаю, что остров невидим по тем же причинам, по каким бывают невидимы звезды. Нет, разумеется, тут причина другая, но результат одинаковый. Тысячи кораблей проходят мимо моего острова, и ни один еще не заметил его. Все, напротив, с ужасом бегут подальше от тех вод, и только разве безумец или самоубийца, идущий на самовольную смерть, рискнет пуститься в опасные водовороты, которые там клокочут…

В этот день Перси искренне подумал, что старик выживает из ума. Но впоследствии, поговорив с капитанами, которые давали ему таинственно уклончивые ответы, он убедился, что невидимый остров действительно существует и представляет среди туманов Севера какое-то волшебное убежище, охраняемое гениями бурь, описанными в сочинениях поэтов, воспевших норн и валькирий.[14]

Тогда-то Перси и похитил у Пеггама карту острова, замыслив воспользоваться ею при первом удобном случае. До сих пор это смутное намерение оставалось одним намерением и дальше не шло, но теперь, клерком овладела жажда мести, и эта карта могла оказать ему содействие.

Он задумал, во-первых, разрушить невидимый притон бандитов, а во-вторых, отомстить Пеггаму за свое увечье таким же точно истязанием и точно так же бросить его в Блэкфрейрское подземелье на съедение крысам. Но для успеха задуманного предприятия нужно было заручиться содействием кого-нибудь из тех, кто уже бывал на Безымянном острове хотя бы один только раз. Тогда можно было явиться к герцогу Норландскому и сказать ему:

— Соединим наши силы и ненависть для мести общему нашему врагу. Я доставлю вам возможность проникнуть в убежище подлеца Пеггама, чего бы вы никогда не достигли без моей помощи…

Нужный человек был у Перси под рукой в лице мистера Боба, который служил прежде в товариществе «Грабителей» капитаном корабля, но был лишен этого звания за беспрерывное пьянство, получив в вознаграждение таверну «Висельник». Только вот вопрос, согласится ли он?

Это было сомнительно, но не безнадежно.

Перси стоял в первом этаже дома и обдумывал все эти вопросы.

Вдруг стукнула входная дверь на улицу.

То возвращался Пеггам. Осторожный старик, собиравшийся уехать из Англии на шести кораблях с шестьюстами бандитами, вдруг почувствовал какую-то странную тревогу и поспешно вернулся домой узнать, умер ли Перси.

Узнав походку нотариуса, Перси дико засмеялся; он находился в состоянии бешеного, лихорадочного бреда.

«Ад или Небо посылает его сюда? — подумал он. — Во всяком случае, это очень кстати».

Он с удовольствием посмотрел на свои огромные мускулистые руки с костлявыми пальцами, похожими на крючья.

Затем, не погасив даже лампы, стоявшей на камине, бывший клерк адвоката Джошуа спрятался в маленькой уборной, оставив дверь туда отворенной настежь.

XIX

ПЕГГАМ, ЕЩЕ ВХОДЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ, УВИДАЛ в доме свет и чрезвычайно удивился.

«Неужели я забыл погасить лампу? — подумал он. — Нет, я помню, что погасил ее перед тем, как уйти. Впрочем, я, быть может, и ошибаюсь, потому что дверь заперта на ключ. Я сам ее запер, и, очевидно, ее никто после меня не отпирал. Наконец, в доме все тихо, ни малейшего шороха не слыхать. Как странно на меня действует эта тишина, а между тем что же в ней удивительного, если в доме никого нет и быть не может? Неужели я начинаю бояться? Но чего же?.. Ах, какое ребячество!»

Он стоял на лестнице и не входил.

Что побудило его сойти с корабля и вернуться в свой уединенный дом?

Быть может, этому жестокому человеку хотелось полюбоваться черепом своего врага, обглоданным крысами?

Быть может, ему хотелось послушать его предсмертные стоны?

В таком случае для чего же он в нерешительности остановился и не поднимается по лестнице? Неужели у него явилось предчувствие чего-нибудь дурного?

Он все стоял и, не двигаясь, прислушивался к тишине, которая казалась ему томительной.

Однако нельзя же было так оставаться. Нужно было идти или туда, или сюда. Самому Пеггаму показался наконец смешным этот беспричинный страх, и он крикнул громким, но слегка дрогнувшим голосом:

— Эй!.. Кто там есть?

Ответа, разумеется, не было.

Нотариус решительными шагами взошел по лестнице. Войдя в гостиную, он в изумлении остановился, увидав открытую нишу, которую Перси забыл закрыть.

«Кто-то здесь был! — подумал он. — Об этой нише я до сих пор и понятия не имел. Очевидно, сюда приходил кто-нибудь из моих домашних, потому что посторонний человек не стал бы тут прятать ничего».

Он возвысил голос, стараясь сделать его твердым, несмотря на свое внутреннее волнение, и сказал:

— Пусть тот, кто спрятался здесь, в доме, немедленно покажется мне на глаза. Только с этим условием я прощу ему его дерзкую выходку. Прятаться от меня все равно бесполезно. Я обыщу весь дом, и тогда спрятавшийся пусть уж пеняет на себя самого: я поступлю с ним, как с вором, забравшимся ночью в чужое жилище.

Несмотря на эту угрозу, в доме по-прежнему все было тихо.