Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

Окутываясь липким паром, черная чугунная туша сразу же тронулась, постукивая колесами и скрипя тормозами, нехотя поползла к ветхому станционному домику. Здесь стоял усиленно охраняемый вагон.

Подошли полковник Щукин, Осипов и Волин. Полковник вполголоса давал последние наставления Осипову.

– Разрешите отправлять, ваше высокоблагородие? – вытянувшись перед Щукиным, спросил начальник охраны.

– С Богом, – покровительственно кивнул тот.

Осипов поднялся в вагон, за ним вошли двое солдат. Захлопнулась дверь. Послышался щелчок замка.

Лязгнули буфера, и паровоз тронул вагон с места.

Осипов сел у открытого окна, облегченно расстегнул верхние пуговицы кителя. Он втайне гордился своей миссией – она казалась ему значительной и важной, едва ли не влияющей на ход летне-осенней военной кампании.

Гулко прогрохотав по мосту, паровоз с вагоном набирал скорость. У паровозного окошка стоял Кособродов и внимательно смотрел вперед. Какие-то бесформенные темные предметы мелькали на обочине. Рука Кособродова спокойно лежала на реверсе. Наконец машинист повернулся и, кивнув головой, сказал:

– Можно!

И тотчас паренек-кочегар и Кольцов полезли на тендер и затем по угольной куче пробрались к водяному баку.

– Значит, четвертое окно? – уточнил Кольцов.

– Четвертое, точно, – запинаясь, сказал кочегар. Его бил легкий озноб.

По железным скобам водяного бака Кольцов спустился к сцеплению. Грохот колес на миг оглушил его. Навстречу летела душная ночь, и звезды тоже летели, словно пришитые к этому поезду…

Кочегар остался на тендере и оттуда внимательно наблюдал за Кольцовым.

А Кольцов перебрался со сцепления на открытую площадку вагона, с площадки полез на крышу, пополз по ней, заглядывая вниз и отсчитывая окна… Вот оно, четвертое окно! Прижимаясь к крыше, Кольцов какое-то время лежал, справляясь с гулким и учащенным биением сердца. Затем взмахнул рукой, набросил на грибок вентилятора веревку, по ней сполз к окну.

Тем временем Осипов, готовясь в своем купе ко сну, стаскивал с ноги сапог. Внезапно послышались тревожные гудки паровоза, и вагон стал замедлять бег. Затем почти остановился.

Осипов снова поспешно натянул сапог, выскочил из купе. И тотчас в окно купе заглянуло перевернутое лицо. Исчезло. Опустились ноги. За ними появилась рука. Ухватилась за верхний переплет окна. И наконец в купе осторожно забрался Кольцов…

Со ступенек тамбура охранники напряженно всматривались в темень, пальцы, сжимавшие винтовки, побелели. Но паровоз, дав короткий успокаивающий сигнал, снова начал набирать ход.

– Видно, что-то примерещилось машинисту, ваше благородие, – облегченно вздохнув, сказал один из охранников Осипову.

А Павел встал у двери купе, спрятался за висящую на стене шинель Осипова, прислушивался к голосам и шорохам. Ждал. В руке сжимал пистолет. И странно, он уже не чувствовал никакого волнения, только все тело его напряглось до боли.

Шаги замерли возле купе. Чей-то голос спросил:

– Постелить, ваше благородие?

«Двое… Значит, двое», – подумал Кольцов и поджался, поднял руку с пистолетом.

– Не надо, – ответил за дверью Осипов и потянул за ручку. Шумно откатилась дверь, он вошел в купе…

Кочегар теперь стоял на нижней ступеньке паровоза и, предельно откинувшись, напряженно смотрел вдоль вагона.

– Горит? – спросил Кособродов, стараясь сохранить спокойствие в голосе.

– Горит, Митрич!.. Горит!

Свет в четвертом окне ярко горел, метался по придорожным кустам. Светилось окно и у последнего купе, где разместилась охрана.

Кособродов бросил в темноту цигарку и тут же свернул новую, нервно прикурил.

– Скоро станция… Ну что, не погас еще?.. – уже явно тревожась, спросил Кособродов.

Паровоз и вагон мчались сквозь ночь, врезаясь в плотную застойную темноту, разрывая ее светом фар.

Кочегар вдруг глотнул воздух, возбужденно закричал:

– Все, дядя Митя! Погас!

Машинист передвинул реверс. И паровоз стал плавно замедлять бег, чтобы медленно пройти возле входного семафора…

Ухватившись за оконную раму вагона, висел над мелькающей насыпью Кольцов. Когда скорость снизилась, он спружинился, оттолкнулся от вагона и полетел в темноту. Прыжок получился неудачный. Кольцов несколько раз перекувырнулся, ударяясь о крупный галечник, разрывая одежду о какие-то кусты и коряжины. Несколько мгновений полежал неподвижно, затем боязливо пошевелил руками. «Жив!» – пронеслось в голове.

Паровоз уплыл в темноту. Прокатил мимо перрона небольшой станции. Дежурный накинул на руку кочегара разрешающий жезл…

Наташа ждала. Зябко кутаясь в полушалок, взволнованно ходила по комнате. Она знала, что, если сейчас хоть на миг остановится, последние силы покинут ее. А Иван Платонович Старцев между тем сердито выговаривал, вздев на брови поблескивающие очки:

– Это, в конце концов, нерасчетливо, это же чистой воды авантюризм!

– Но у нас ведь не было времени! Надо было рисковать! – возражала Наташа, оправдывая не столько себя, сколько Кольцова. И ей было приятно от сознания, что она понимает Павла и защищает его даже от отца.

Ивану Платоновичу не понравились слова дочери «Надо было рисковать!». И он так же сердито и непреклонно произнес:

– Нет, так нельзя!.. Нельзя взваливать на одного человека так много…

Наташа беззвучно заплакала. Она только сейчас осознала, что Кольцов страшно рискует. «Что сейчас с ним? – тревогой налилось сердце. – А вдруг все сорвалось и его убили или покалеченного захватили? Что я наделала! Почему не отговорила? Почему не нашла нужных слов? В конце концов, это задание вместе с Кособродовым мог выполнить кто-то другой… если бы было время. Да, если бы было время!»

Иван Платонович не видел терзаний дочери. Он сидел на диване и угрюмо глядел себе под ноги, негромко барабанил пальцами по валику. Как долго и трудно тянется время! «Скорей, скорей!» – торопит его Наташа.

Синие сумерки на улице сменились густой россыпью звезд. Листья на деревьях млели от ночной духоты. И было тихо-тихо…

Вдруг хлопнула входная дверь. Наташа замерла, судорожно прижав руки к груди.

В комнату вошел грязный, в разорванной тужурке Кольцов. Лицо у него было разбито, и на руках ржавели запекшейся кровью ссадины.

«Что с ним? Ранен?» – подумала Наташа, и к сердцу ее подступил холод. Не помня себя от радости и страха, она шагнула навстречу Кольцову и, вскинув ему руки на плечи, бессильно прошептала:

– Ой, Павел…

– Ну что ты, Наташа! – смущенно улыбнулся Кольцов. – Все хорошо… Я же говорил… Все будет хорошо…

– Как я боялась! Иди переодевайся!.. Лицо! У тебя разбито лицо! – Наташа вдруг вся сникла. – Но это же… Это же – все! Тебе надо немедленно уходить. Ты понимаешь, у Щукина не может не возникнуть вопроса, где ты разбился в тот же вечер, когда исчез Осипов.