Письма. Том III (1936) - Николай Константинович Рерих

недоумений и огорчений. Конечно, во всех делах есть и огорчения, но не по ним будем судить преуспеяние и продвижение. Будем радоваться, научимся этой мудрой радости, в светлом огне которой препятствия претворяются в возможности.

Спасибо Вам и за все статьи о Пакте, бывшие в литовских журналах. Видим, что Знамя Мира и охрана культурных сокровищ близка Вам. Каждое доброе дело совершается нелегко. Также и Знамя Культуры воздвигается в трудах. Если Общество усматривает какие-либо пути к продвижению этой идеи — пусть будут сделаны все лучшие и опять-таки сердечные усилия к ее осуществлению и среди литовского народа, имеющего столь героическое прошлое. Итак, во имя Подвига, во имя героических преуспеяний шлем Вам и всем милым сердцу нашему сотрудникам наши лучшие сердечные пожелания. Всего светлого.

Сердцем и духом с Вами.

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Очень тронут проектом литовской открытки. Благодарю ее автора, ибо вижу в ней доброе пожелание и крик сердца. По нынешним обстоятельствам прошу Вас до моего следующего указания открытку эту не выпускать и сохранить ее в архиве Общества до времени. Иногда самые лучшие мысли могут порождать недоразумение и творить недоброжелателей, чего сейчас Обществу делать не следует. Вы, конечно, понимаете, о чем я говорю, и сделаете именно так, как прошу. Еще раз мой сердечный привет и Вам, и автору открытки за его добрую сердечную мысль.

Посылаем Вам высокий Знак Доверия Вл[адыки][349]. В «Криптограммах»[350] прочтите стр. 117, 4-я строка снизу. Примите Знак со всем трепетом сердца и сохраните его вполне сокровенно.

Духом с Вами.

99

Н. К. Рерих — З. Г. Лихтман, Ф. Грант, К. Кэмпбелл и М. Лихтману

31 мая 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 70

Родные наши З[ина], Фр[ансис], Ам[рида] и М[орис], еще два ревью о книге Франсис появятся в «Енг-Бьидлер» и в «Стюдент», в июльских номерах. Об этом вчера сообщил Казинс. Пошлем еще в «Прабуддха Бхарата» — надеемся, что будет в «Твенти Сенчюри» и в южных журналах. Посылаю Вам статью «Злата Прага»[351]. Прошу Зину поместить ее в «Рассвете», а затем две копии газеты послать чехословацкому министру в Вашингтон и одну копию генеральному консулу в Нью-Йорк. Хорошо бы нам иметь три или четыре газетных копии. Со своей стороны мы посылаем этот записной лист генералу Клетчанда. Таким образом, пусть еще и еще добрые мысли и пожелания бродят по миру и будят сердца.

Чуется, что злоумышленники напрягут всю свою злую волю на такс-департм[ент]. С этой стороны нужно ждать особых попыток. Конечно, адвокатам на месте виднее, но все же не совсем понятно, почему мой крик сердца, адресованный Кузену, был бы вреден. Думается, что и откладывание дела о шерах, и прочие замедления со стороны злоумышленников происходят не столько по боязни, сколько из желания выиграть время для каких-то новых подделок, подтасовок и нападений. В конце концов, по человечеству совершенно нельзя понять последовательность некоторых обстоятельств, о которых еще раз хочу напомнить. Вы знаете, что позднею осенью еще в Харбине я получил письмо Уоллеса о том, что презид[ент] Рузв[ельт] непременно хочет видеть меня и просит по приезде уделить ему целый вечер для подробных разговоров. Письмо это (оригинал его Вы имеете) является свидетельством наилучших отношений и полного ко мне уважения. Наверное, это письмо читали и Стокс, и адвокаты, и все прочие друзья. Затем в конце февраля Леви крадет наши шеры. В середине марта получается прекрасная бумага от Гаймушо — японского министерства, свидетельствующая о добрых отношениях. Казалось бы, все идет хорошо. Экспедиция уже находится во Внутренней Монголии в полной кооперации с китайскими и монгольскими властями и с китайской Академией наук, которая командировала нам своего лучшего ученого-ботаниста докт[ора] Кенга с помощником. Опять-таки, казалось бы, все благополучно, и рабочий ботанический сезон начинается под самыми лучшими знаками. Но в конце июня без причин с нашей стороны вдруг все белое становится черным. Уоллес показывает свой звериный лик, грубо и мерзко нападая на Франсис и Мориса, которого он только что называл своим братом. Насколько же люди не понимают и не умеют пользоваться такими высокими понятиями! Словом, вдруг все опрокинулось, и начался тот отвратительный танец смерти и предательства, свидетелями которого мы все являемся. А в конце концов Кузен произносит грубейшую формулу, явно противоречащую всему, ранее бывшему. Ведь не можем же мы думать, что взрослые люди оказываются какими-то невоспитанными школьниками. Не можем же мы думать, что неподкрепленное никакими фактами злобное слово одного человека могло вдруг совратить людей, позирующих на государственных деятелей? Да что же это, наконец, такое?! Хочется найти хоть какую-нибудь логику во всем происходящем. Ведь не могут же оставаться не отмеченными в истории искусства и культуры все эти настойчиво вспыхнувшие вопросы! С кем же, наконец, мы имеем дело? Один факт остается непоколебимым: в конце февраля все наши шеры были украдены. Естественно, что вор, совершивший отвратительную кражу и нарушивший к себе доверие, будет пытаться всячески затемнить положение вещей, чтобы как-нибудь нырнуть в мутную воду. Но ведь все это приличествует вору — преступнику, но не лицам, позирующим на высокое положение. Ведь хочется наконец узнать, какой же такой мрак напущен на некоторые умы, чтобы они вдруг озверели и впали в невменяемое состояние. Вы пишете о некоторых людях, занявших тайно-предательскую выжидательную позицию, есть и такие полупредатели, но кроме них мы видим и несколько воинствующих во имя несправедливости. Не могу допустить, чтобы один преступник мог бы навести на людей такое очарование и отемнение, чтобы они, не заботясь о потрясении своего положения, бросились бы сражаться лишь во имя темного разрушения. Всякие безумия бывают! Бывают виды помешательства и буйные, и сквернословные, и кощунственные. Но невозможно же допустить, чтобы один преступник повергал бы целую серию людей в такое умопомешательство. Это тем более невероятно, что сам преступник, как это и отметили адвокаты, является человеком малограмотным и необразованным и не имеет за собою культурного авторитета. Наконец, хоть когда-нибудь, после целого года мерзкого кошмара хочется же знать, да что же, наконец, происходит? Знаем о натиске сил темных, но неужели же все лица, которых мы сейчас имеем в виду, уже являются служителями тьмы? Одно такое предположение было бы уже страшным для истории культуры. Что думает об этом Председатель Комитета Защиты Ф. Стокс? Ведь у него ум светлый и широкий, и он действительно служит Силам Света. Нет ли каких-либо соображений о возможностях выставки или росписи в Южн[ой] Ам[ерике] — о чем еще с осени были какие-то предположения?