И нет любви иной… - Анастасия Туманова

Илья приподнял руку. Митро заметил этот жест и, подойдя, сел рядом. Не здороваясь, бросил:

– Ну?

Илья промолчал. Чуть погодя спросил:

– Водку будешь?

– Скажи сперва, чего надо.

– Во-первых, мой сын твою девчонку от мужа сегодня увёз. – Илья испытал некоторое злорадство, глядя на то, как Митро меняется в лице.

– Который? Ка-какую?! Господи ты боже мой!

– Гришка Иринку, – коротко пояснил Илья.

Митро схватился за голову и замер. Илья молчал, ожидая взрыва, но было тихо. Лишь спустя минуту Митро, не поднимая головы, начал тихо и увлечённо материться. Другие посетители кабака заинтересованно притихли, глядя на двух цыган за дальним столом, один из которых молча двигал пальцем по столу стакан, а другой, не переводя дыхания, ругался то по-русски, то по-своему.

– …и все мои несчастья через тебя!!! – наконец закончил Митро. – Ну на кой чёрт ты опять в Москву свалился?! Как без тебя тихо-спокойно было! Это ведь ты своего сопляка надоумил, голову положу! Ему бы самому в жисть такой фортель в башку не прыгнул!

Илья пожал плечами. Взглянув на расстроенную физиономию Митро, сказал:

– Ты не беспокойся, они со всеми её детьми уехали. Через месяц-другой, может, и вернутся.

– Они-то вернутся, а как я с Картошками разбираться буду?! – уныло поинтересовался Митро. – И какие опять разговоры пойдут? Моя дочь, от законного мужа, с тремя детьми, бог знает с кем… Тьфу! А у меня ещё две девки не пристроены! Поганцы вы все, Смолякоскирэ, каких свет не родил, вот что я тебе скажу!

Илья не стал возражать. Ещё несколько минут Митро бранился, сокрушался, высчитывал что-то на пальцах и поминал всех святых. Илья ждал. И дождался наконец тишины и последовавшего за ней короткого недоброго вопроса:

– А с чего ты явился?

Он поднял голову. Митро смотрел в упор, и от взгляда его узких чёрных глаз Илью кольнуло холодом. Точно так же смотрел Яшка – тогда, на рассвете, сжимая в руке кнутовище… Несколько месяцев, добираясь с цыганскими таборами до Москвы, глядя, как тёплая южная осень сменяется ветрами, дождями и колючим жнивьём на серых полях, как покрывается наледью дорога, как ниже и темнее становятся тучи, Илья представлял себе этот разговор, без которого, как ни крути, нельзя обойтись. Думал о том, что скажет сам, что ответит ему Арапо, с которым ещё шесть лет назад они были друзьями и кумовьями. Но сейчас все слова делись куда-то, а Митро смотрел в упор, ждал. И Илья понял, что тянуть нечего. Помедлив, он вытащил из-за голенища свой нож с длинным лезвием, с крепкой деревянной ручкой. Бережно положил его на стол, загородил рукавом от других посетителей. Митро подозрительно следил за его действиями.

– Это ещё что?

– Я тебе должен. Получи. – Митро молча смотрел на него, и Илья, в последний раз перекрестившись в мыслях, произнёс наконец то, из-за чего два месяца трясся в телеге по разбитым дорогам: – Это я тогда твою Маргитку испортил. Я, а не Паровоз. Из-за меня она убежала. И я с ней шесть лет жил. Вот…

Митро молчал. И, взглянув на Митро исподлобья, Илья не заметил в его узких глазах ни удивления, ни гнева. Митро медленно кивнул на нож:

– И что мне с ним делать? Ты знаешь, я таким делам не обучен.

– Я покажу, куда бить. Выйдем на пустырь…

– Рехнулся?! – взорвался Митро. – Чтобы из-за тебя, поганца, я грех на душу брал? Да пропади ты пропадом! Меня Настька голыми руками задушит, ежели узнает. Да забери ты его, люди смотрят! Ещё не хватало в части из-за тебя ночевать!

Илья не торопился взять нож, и Митро сам убрал его со стола. Пряча лезвие в широкий рукав кожуха, хмуро усмехнулся:

– Варьку свою благодари. Я ей поклялся.

– В чём?

– Что не трону тебя, как встречу. – Неожиданно Митро сплюнул: – Тьфу ты, чёрт таборный… Думаешь, коли б я тебя зарезать захотел, то раньше бы не нашёл? Шесть лет бы дожидался, пока ты себе совесть на базаре купишь?

Илья изумлённо поднял голову. Митро встретил его прямым насмешливым взглядом и почти весело спросил:

– А ты думаешь, я не знал? Да вы ещё в Одессе не жили, когда мне крымские цыгане на Конном рынке уже всё обсказали: и где Маргитка, и с кем, и как живёт! Ты сам не цыган, что ли? Не знаешь, как слухи доходят? И Яшка, молокосос, ещё дурить меня взялся! И чего это он так за тебя беспокоился, объясни мне?

– Не за меня, – глядя в стол, мрачно ответил Илья. – Дашка, верно, слово с него взяла…

Митро шумно вздохнул, огляделся и, увидев на столе нетронутый полуштоф, не спеша налил себе полстакана. Подумав, плеснул и в стакан Ильи. Они, не чокаясь, выпили, одновременно ткнули вилками в солёные огурцы, молча захрумкали. Илья был настолько озадачен всем услышанным, что не знал, о чём заговорить с Митро. Тот первый нарушил затянувшееся молчание:

– Куда теперь собираешься?

– В Смоленск.

– Что, и к нашим не зайдешь?

– Чего ради? Мне только с тобой переговорить надо было.

– А к своим заглянуть не думаешь? Ну, хоть из приличия?

– Слушай, чего Настька за Сбежнева не вышла? – вдруг напрямую спросил Илья, отложив вилку. – Мне Варька сказала, что у них уже всё решено было…

– Было! – сердито подтвердил Митро. – И вышла бы! Если б тебе, паршивцу, в голову не взбрело ей «Твои глаза бездонные» из кустов подвыть! Ну, что ты на меня так глядишь?! А то я не знаю, кто тогда, в Одессе, хору подпевал. Да все поняли, все, не беспокойся. И я, и Варька, и Настька прежде других! У-у, с-сукин ты сын, Смоляко… Насилу баба в княгини собралась – ты и тут ногу подставил!

– Никаких я ног не подставлял, – буркнул Илья. – Значит, плохо хотела в княгини-то.

– Ну, сукин сын и есть, – махнул рукой Митро. Через минуту он поднялся. Уже сделав несколько шагов к двери, вернулся и, наклонившись к Илье, вполголоса проговорил:

– Настьке я ни полслова не скажу, не надейся. Сам думай, как тебе лучше. По мне – так проваливай к чёртовой матери, плакать не буду. А захочешь со своей семьёй перевидаться – они теперь все в доме Макарьевны живут. Ладно, будь здоров! – Он бросил на стол нож Ильи и молча быстро вышел из трактира. Дверь за ним захлопнулась.

Илья не глядя сунул нож за голенище, медленно допил водку из стакана и опустил голову на руки. Долго сидел не шевелясь. Затем швырнул на стол полтинник, быстро встал, грохнув табуреткой, и, на ходу натягивая полушубок, вышел вон.

Ночную Живодёрку засыпало снегом. Первый в этом году, он то переставал, то снова принимался валить тяжёлыми хлопьями, облепил ветви деревьев, заставил склониться кусты сирени, выбелил улицу. Мутная луна изредка проглядывала сквозь тучи, на миг освещая молодой снег, и пряталась вновь. На воротах Большого дома сидела и уныло каркала ворона, на свой птичий лад проклиная вываливающееся из неба липкое крошево. Из-под калитки дома напротив выбрался Боська – рыжий пёс семейства Смоляковых, нехотя гавкнул на ворону, и та, снявшись с ворот, исчезла в снежной пелене.