Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Нарком опустил глаза, ничего не ответив.

Через нескольких секунд Фитин как ни в чём не бывало продолжил:

– Я понимаю. Но согласитесь, Всеволод Николаевич, если начистоту…

Нарком не дал ему договорить. Привел в пример Главное разведуправление Красной Армии:

– Его начальник, как вам известно, регулярно посылает в Политбюро рапорты о концентрации германских дивизий на всём протяжении границы. Там и номера частей, и род войск, и сведения о вооружении, о технике и её качестве, состоянии личного состава и его потенциальных возможностях. Но!.. В каждом рапорте подчёркивается возможность ввести нас в заблуждение и спровоцировать с тем, чтобы выставить СССР в роли агрессора. Обратите внимание: лишь вскользь касается возможного возникновения военного конфликта. Только констатация имеющихся фактов!

– Осторожничает! Не берёт на себя ответственность. На всякий случай, – заметил Фитин.

– Следовательно, как бы мы к этому ни относились, что бы ни говорили, как бы ни истолковывали, люди там способные, знающие свое дело, умеющие ориентироваться в обстановке.

– Согласен. Люди не при чём. Какой толк в этих рапортах руководству страны, если в них сквозит недооценка истинного положения вещей?

– Нет, Павел Михайлович. Там присутствует всё необходимое. Но преподнесено с осторожностью. В этом весь смысл методологии информирования. Без экзальтации. Без нагнетания тревоги. А выводы пусть делают Хозяин, Наркомат обороны, Генштаб.

– Всеволод Николаевич! – тихо и сдержанно произнёс Фитин. – Мы никогда ничего не преувеличиваем, не гиперболизируем. Ничего у нас не остается недосказанным. Мы даём правду. Не дипломатничаем. Случаются и нелицеприятные высказывания. Верно… Но имеем ли мы право хоть что-то искажать?

– Нет. Скрывать, менять или искажать, конечно, равносильно преступлению. Об этом и говорить не стоит.

– Тогда как быть? Давать полуправду? Это всё равно, что дезинформировать. Извините, это и будет искажением смысла, если хотите, прямым утаиванием. Полагаю, что и вы против такой методологии донесения развединформации.

– Давать надо всё, что поступает. Но мягче. Спокойнее и сдержаннее. Не бить тревогу. Кстати, вот эту «шапку», – Меркулов указал на адресатов в подготовленной для отправки докладной, – надо перепечатать.

Фитин не понял, чем это вызвано. Нарком приподнял первую страницу докладной записки. Там были вычеркнуты слова: «НКО» и «Тимошенко».

По выражению лица Фитина Меркулов догадался, что тот уже подумал об отстранении маршала Тимошенко от занимаемой должности или, возможно, о чём-то похуже…

Он рассеял заблуждение Фитина:

– Ну нет! У него всё в порядке. Просто есть мнение не направлять ему подобного рода информацию. Он бурно реагирует на такие сообщения. Требует «объявления мобилизации», «выдвижения к границе дополнительных армейских корпусов», «объявления повышенной боевой готовности» и тому подобное. А это плохо действует на Хозяина. У него в данном вопросе своя испытанная тактика.

– Не сомневаюсь. Но как быть с маршалом Тимошенко? У нас имеется официальный перечень лиц, которым мы обязаны направлять копии докладов с разведданными зарубежной агентуры.

– Его надо исключить, – тихо, но чётко произнёс нарком.

Фитин заметил, что нарком старается не называть фамилию маршала. Он переспросил:

– Маршала Тимошенко?

– Да.

– Будут неприятности, Всеволод Николаевич. Обычно мы направляем разведдонесения в четыре адреса. Перечень лиц, которым мы обязаны посылать копии докладных, утверждён товарищем Сталиным. Вы меня, пожалуйста, извините, но может быть с ним что-нибудь стряслось? Тогда другое дело.

– Ничего не случилось. Повторяю: у него всё в порядке, – твёрдым голосом произнёс нарком ГБ и отвёл взгляд в сторону, вроде бы призадумался. Через несколько мгновений другим тоном спросил:

– С чего вы взяли?!

Фитин промолчал. Маршалу Тимошенко он симпатизировал, считал его волевым и решительным военачальником, особенно в связи с начатой им серьёзной перестройкой в армии в результате нанесённого репрессиями урона кадровому составу Красной Армии. К выводу о необходимости такой перестройки он окончательно пришёл во время финской кампании. Фитин восторгался смелостью наркома обороны, осуждавшего недооценку боевой мощи противника. Из-за этого ещё совсем недавно летели головы командармов, приводивших примеры неподготовленности наших войск.

Тимошенко, когда стало возможным называть вещи своими именами, умело вскрывал недостатки, пагубно отражающиеся на состоянии вооружённых сил. Аналогичную позицию он занимал и в вопросе сосредоточения на протяжении всей границы СССР – от Финляндии до Румынии – германских войск, численность которых, по данным разведки, превышала четыре миллиона солдат и командиров.

По душе Фитину было и письмо наркома обороны Тимошенко, направленное недавно в Центральный Комитет комсомола, где, в частности, речь шла о вышедшем сборнике произведений некоторых литераторов, увлёкшихся лёгкой победой. Эту позицию маршала Фитин поддерживал. Считал, что нарком обороны абсолютно прав, осуждая шапкозакидательство, настрой на лёгкую победу, мнение, что противника можно взять чуть ли не голыми руками. «В таком виде воспитывать нашу молодёжь мы не можем. Значит, не сделали для себя никаких выводов…»

Фитин не скрывал своих симпатий к наркому обороны, был согласен с ним, что враги хотят отставания СССР и дискредитации его мощи, о чём заявляют во всеуслышание. Был согласен с маршалом и в том, что преувеличивать свои достижения – значит наносить ущерб стране и вводить в заблуждение её руководство, да и сам народ. Оба были противниками разглагольствований о преимуществах социалистической системы при умалении теневых сторон, которые можно наблюдать на каждом шагу.

Кстати, Меркулов разделял позицию наркома обороны, но не афишировал своё мнение. Из-за чего почувствовал себя неловко и признался:

– Скажу по секрету: звонил Лаврентий Павлович. Просил временно воздержаться от посылки в НКО информации нашей агентуры, касающейся подготовки немцев к войне против нас. Сказал, что у Тимошенко предостаточно разведупрской информации, и, мол, пусть вместе с Генштабом там разбираются.

Фитин заколебался:

– Понял вас, Всеволод Николаевич. Но в разведдонесении вопрос касается начала войны. И не ставить в известность наркома обороны?

– А он не член Политбюро. Кроме того, он и начальник Генштаба настаивают на осуществлении как раз того, что может сыграть на руку не только немцам, но и правительствам других стран. Уж они-то ждут повода, чтобы расценить эти демарши как подготовку нашей армии к началу военных действий.

Фитин намеревался что-то сказать, но Меркулов, обычно деликатный, сделал вид, будто не заметил его попытки, и продолжил:

– Именно эта сторона вопроса больше всего беспокоит Хозяина! Его можно понять. Необдуманные действия НКО и Генштаба могут нанести серьёзный вред всей нашей политике. Тем более если начать передвижение войск к границе! Сами знаете, сколько сейчас ходит слухов… Чуть ли не готовимся напасть на Румынию! Провокация, конечно. Но её раздувают! И это льёт воду на мельницу наших противников. Открытых и тайных.

– Слухами мир полон. Болтают и о том, например, будто мы готовимся напасть на Венгрию. На всякий роток не накинешь платок. Это общеизвестно. Однако обеспечение безопасности страны, её границ, извините, Всеволод Николаевич, невзирая ни на какие слухи, наша первостепенная обязанность.

– А вы представьте себе на минутку, что бы заговорили на Западе, начни мы концентрацию войск на границе? Вот тут-то мы дадим тот самый “casus belli” – повод к войне!

Фитин ничего не ответил. Понял, что в НКО наркому обороны маршалу Тимошенко посылать разведдонесения впредь не следует. Огорчился основательно. Не только из-за прекращения передачи ему информации. Подумал и о его судьбе.

Первая страница донесения с вычеркнутой фамилией маршала Тимошенко была тотчас же перепечатана.

Доказывать свою правоту наркому начальник внешней разведки считал бесполезным. Знал подоплёку. Входил в его положение. Тем более что очередная докладная не могла вызвать в Кремле восторг. Даже с учётом, что она пройдёт мимо Тимошенко, который, несомненно, ухватился бы за такие данные и снова стал бы настаивать на выдвижении войск к границе, объявлении боевой готовности, начале мобилизации.

Время было позднее. Далеко за полночь. Сталин уже отбыл на дачу. Фитин прикинул, что докладную генсек получит только утром. Был канун Первомая. Торжественное собрание по случаю праздника в Большом театре.

Тут Павел Михайлович вспомнил, что у генсека перед праздниками настроение обычно становится предельно нервозным. Выражается это в придирчивости, а иногда и в агрессивности. Но в процессе праздничных торжеств хандра постепенно исчезала. Если, конечно, военный парад и шествие трудящихся столицы проходили без накладок.