Ученик чародея (Часть 1-6) - Николай Шпанов

- Опять твой Силс? - проворчал Кручинин, когда Грачик рассказал ему о своем намерении вплотную заняться судьбой Силса. - Опять вера в человека и прочее?..

Но скепсис Кручинина не смутил Грачика. Он знал, что вся эта суровость, насмешливость и недоверие - лишь форма испытания меры собственной убежденности Грачика в том, что он делал. Поэтому он с уверенностью сказал:

- Душевные качества Силса - один из элементов общественной функции, какая теперь на нем лежит. Люди на комбинате должны проявить максимум терпения, максимум мягкости и доверия...

- Ты неисправимо прекраснодушен, Грач, - Кручинин сокрушенно покачал головой. - Чего ты хочешь?.. Изо дня в день, устно и в печати, в литературе, в кино и в театре мы требуем от людей бдительности, мы вооружаем их против тех, кто держит камень за пазухой. А ты их разоружаешь: доверчивость враг бдительности.

- Доверчивость не синоним доверия, джан.

- Доверие тому, кто его нарушил, - не слишком ли это? Я не верю твоему Силсу. Глядя на вещи без сантиментов, мы должны признать, что к нам засылались не лучшие из числа "перемещенных".

- Разве они виноваты в том, что стали тем, чем их сделали? - горячо возразил Грачик.

- Я их и не виню - только констатирую: - их делали нашими врагами. А по теории почтеннейшего дона Базилио, если очень стараться, то кое-что всегда выходит, когда дело касается подлости. Таким образом, хотят они того или нет, выгодно нам это или нет, но те, кто падал к нам с неба при помощи иноземных парашютов, - не лучшая часть человечества, в том числе "перемещенного" человечества. А я не принадлежу к числу людей, воображающих, будто достаточно бросить благие семена в душу человеческую, как тотчас взойдут цветы благолепия. Дело не только, а может быть, и не столько в семенах, сколько в душе. В такой душе, как, скажем, душа Квэпа, не вырастет ничего пристойного, чем и сколько ее ни удобряй, ни обсеменяй.

- Силс - не Квэп! - сердито заявил Грачик.

- Но он его порождение. А ты нет, нет, да и глупеешь... Ну, ну, не обижайся, я не то хотел сказать. Просто: наивность, когда она не в шутку, тебе не к лицу.

- Вы предпочитаете цинизм? - исподлобья глядя на Кручинина, спросил Грачик. При этом его обезображенное лицо приобрело почти свирепое выражение. Кручинин еще не привык к этой новой внешности молодого друга, и всякий раз, когда слишком пристально смотрел на Грачика, ему начинало казаться, что тот прочтет в его глазах сострадание. А это меньше всего подходило бы к их отношениям. Поэтому Кручинин часто становился теперь сух там, где прежде этого не произошло бы. Быть может, поэтому чаще, чем в прошлом, его голос звучал насмешливо. Вот и сейчас он довольно жестко сказал:

- Я и не жду от тебя объяснения. Мне достаточно факта существования удивительной аномалии. Обычно чем больше удаление от предмета, тем он кажется меньше. Чем ближе к нему наш глаз, тем больше предмет. Из-за зайца можно не увидеть слона, из-за спичечной коробки - горизонта. А с человеком - наоборот. Чем мы от него дальше, тем он больше, а по мере приближения к нему, становится все меньше. Стоит сблизиться с ним так, что видишь каждую его черту - и его величие редко сохраняет свою внушительность.

- Где мой славный, добрый, любящий людей Нил Платонович?!

- Не огорчайся, - добродушно заявил Кручинин. - Ежели того требует польза дела, готов несколько поступиться своим принципиальным недоверием. И хотя очень хорошо вижу твоего Силса, готов сделать вид, будто верю... даже ему.

- В этом деле очень многое будет зависеть от Инги Селга.

Кручинин неопределенно усмехнулся и несколько мгновений молча глядел на Грачика.

- А ты уверен в том, что эта особа... - Он не договорил. Грачик боялся поверить тому, что могло скрываться за этой недоговоренностью:

- Вы на самом деле допускаете, что она?..

Ему тоже не нужно было договаривать, чтобы Кручинин его понял.

- Видишь ли, - подумав, ответил Кручинин. - Я не думаю, что те, там, безнадежные дураки. Они подлецы, а подлость почти всегда порождает ошибки. Но только тот, кто самоупоенно не видит собственной глупости, не замечает или, вернее говоря, не хочет признать за врагом права на ум. Так легче свои ошибки и поражения выставлять не в качестве последствия собственной глупости, а как результат коварства и подлости врага. А подлость тоже ведь может быть умной. Хотя этот ум и негативен - он остается умом, а не глупостью... Когда мне говорят, что Инге Селга "удалось бежать"...

Не договорив, он сделал движение рукой, выражающее сомнение.

- Вывод, джан, вывод! - нетерпеливо потребовал Грачик.

- А ты сам не хочешь его сделать?

- Если она бежала, значит, они... ничего не имели против ее бегства? словно через силу выговорил Грачик.

- И может быть, даже имели кое-какие "за".

- Вы сами предостерегали меня от шпиономании, - вспылил Грачик.

- Шпиономания и критическое отношение к людям - не одно и то же, старина. Одно - признак болезни психики, второе - признак ее устойчивости.

72. ОПЯТЬ РУКА ПАЛАЧА

Когда Грачик рассказал о происшествии с падением человека под колеса поезда между Цесисом и Ригой, точнее - на перегоне Арайши - Игрики, Кручинин с неподдельным удовольствием воскликнул:

- Преступник получил то, что ему причиталось. Палач казнил сам себя.

- Вы имеете в виду Квэпа? - спросил удивленный Грачик.

- А кого же еще? Или тебе мало двух паспортов на одного?

Грачик пытался и на этот раз уловить в голосе Кручинина иронию - ее не было. Неужели старый волк верит тому, что под колесами вагона оказался Квэп? Ведь такая важная примета Квэпа, указанная портным Йевиньшем, как татуировка на груди, отсутствовала у погибшего. А судить о том, имелся ли на его шее характерный шрам от пореза жестянкой, не было возможности: колеса поезда сделали свое дело - привели тело в состояние полной неузнаваемости. Если бы даже татуировка и была искусно сведена преступником, то рентгеноскопия обнаружила бы ее следы в нижних слоях кожного покрова.

- А где уверенность, что не существует средства избавлять агентов от старой татуировки, - спокойно возразил Кручинин. - Парадоксальный факт: те, кому не хочется иметь никаких примет, оказываются татуированными и подчас весьма фривольным образом. Понятно, что не одна голова поработала над тем, как бы от этих знаков избавиться. Они одинаково неудобны как шпионам, так и обыкновенным гангстерам. - Кручинин снисходительно похлопал Грачика по плечу. Но от этого Грачику только вдвое больше захотелось доказать, что человек под поездом - не Квэп.

- Квэп блондин, светлый блондин, с усами соломенного цвета, а убитый не блондин.

- У него светлые волосы, - сказал Кручинин, - посмотри протокол.

- Протокол составлен на месте, а потом когда волосы, как обычно у покойников, несколько отрасли, обнаружилось, что от корней пошли вовсе не светлые, а совсем темные волосы, - возразил Грачик, довольный тем, что может поймать Кручинина хоть на какой-нибудь неточности. - Убитый красился перекисью водорода.

- Вот как? - с неудовольствием сказал Кручинин. Он готов был поверить в правоту Грачика, но из педагогических соображений не хотел это показать. Нужно было выставить Грачику все возможные возражения, чтобы заставить его укрепить свои доводы. - Кто тебе сказал, что и Квэп не красил волосы? Или Йевиньш бывал вместе с ним у парикмахера?

- Не один же Йевиньш видел Квэпа блондина.

- Правильно, Квэп едва ли выходил на плац, чтобы объявить о том, что он фальшивый блондин.

- А зачем Квэпу шатену становиться блондином? - недоумевал Грачик.

- Ты можешь дать ответ на вопрос: зачем тысячам женщин прекрасные темные волосы, данные природой, превращать в безобразную паклю при помощи той же перекиси? На подобные вопросы нет здравых ответов. Квэп хотел быть блондином. Вот и все. Твой довод с потемнением волос трупа у корней, как доказательство того, что это не Квэп, - для меня не убедителен.

- Допустим... допустим... - неуверенно проговорил Грачик. Кручинин, пользуясь его заминкой, беспощадно продолжал свое:

- И, наконец, Квэп был косолап. - И когда Грачик подтвердил его молчаливым кивком головы: - А у этого трупа судебно-медицинская экспертиза тоже обнаружила косолапость правой стопы, - заключил Кручинин.

- Косолапость правой стопы?.. - машинально повторил за ним Грачик... да, да, конечно, косолапость правой стопы...

На этом закончился разговор: Грачик, казалось, сдался. Но при словах Кручинина о косолапости убитого человека на правую ногу, ему пришло на память, что левая нога пострадавшего была исковеркана колесами и врачи не могли установить, не страдал ли обладатель косолапостью на обе ноги? Возможная косолапость убитого на обе ноги стала навязчивой идеей Грачика. Он уже не видел впереди покоя, пока не узнает, была ли косолапость правой ноги удачным совпадением, которого может быть нарочно искал Квэп, или она вовсе и не была доказательством, так как убитый страдал общей косолапостью. Грачик принялся за исследование этого вопроса: разыскал обувь убитого и, не побрезговав надеть его ботинки, попробовал пройтись в них, разным манером выворачивая ноги. Он тщательно изучил, какого рода снашивание подметок и каблуков при этом происходит. Таким образом он установил, что характер износа у обоих ботинок убитого один и тот же вследствие косолапости на обе ноги. Это открытие разбивало доводы Кручинина. Но Грачик не решился говорить об этом открытии, прежде чем оно не было подтверждено экспертизой. Зато тогда-то он поспешил к Кручинину и с видом победителя предъявил ему протокол экспертов, не заикнувшись о том, что предварительно проделал всю работу сам. Кручинин как ни в чем не бывало сказал: