Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

Впрочем, все, что приходилось делать на судне, доставляло Томасу удовольствие. Он, который не вымыл в своей жизни ни одной тарелки, теперь часами скреб в камбузе кастрюли и сковороды, следил за тем, чтобы в холодильнике была безукоризненная чистота, мыл конфорки и духовку. Когда на борту были пассажиры, Томас, Дуайер и нанятый на рейс повар ходили в светло-коричневых шортах и белоснежных теннисках с оттиснутым на груди синими буквами названием яхты. По вечерам или в холодную погоду команда носила одинаковые толстые темно-синие матросские свитеры. Он научился готовить коктейли и подавал их, как полагалось, — со льдом, в чуть запотевших красивых бокалах. Сам он пил редко, в основном пастис и иногда пиво. Когда арендовавшие яхту пассажиры поднимались на борт, он встречал их в капитанской фуражке с позолоченной кокардой. Он чувствовал, что это добавляет круизам морской экзотики.

Он выучил несколько фраз по-французски, по-итальянски и по-испански, так что мог объясниться во время прохождения портовых формальностей, но, конечно, его знаний не хватало, когда возникали какие-то споры. Дуайеру языки давались легче, и он вовсю болтал с кем угодно.

Томас послал Гретхен фотографию «Клотильды», в облаке брызг взлетающей на волну, и Гретхен писала, что поставила снимок на камин в гостиной. «Когда-нибудь, — написала она, — я приеду в Антиб и попутешествую вместе с тобой». Она сообщала, что очень занята какой-то работой на киностудии. Она подтвердила, что держит свое слово и не говорит Рудольфу, ни где Томас, ни чем он занимается. Гретхен одна связывала Томаса с Америкой, и, когда ему было тоскливо, когда он скучал по сыну, он писал только ей. Он уговорил Дуайера написать в Бостон той девушке, на которой Дуайер, если ему верить, по-прежнему собирался жениться, и попросить ее при случае съездить в Нью-Йорк в гостиницу «Эгейский моряк» и встретиться с Пэппи. Но девушка пока не ответила.

Скоро, через год-два, несмотря ни на что, он сам поедет в Нью-Йорк и попытается разыскать сына.

После поединка с Фальконетти он еще ни разу ни с кем не подрался, Фальконетти по-прежнему продолжал сниться ему по ночам. Томас уже не слишком переживал давнюю историю, но ему было жаль, что Фальконетти погиб, и, хотя прошло немало времени, он не избавился от сознания вины в смерти этого человека.

Стук в машинном отделении прекратился, и вскоре из люка появилась рыжая голова Кимболла, вслед за ним вылез на палубу и Дур. Кимболл вытер руки и выбросил пучок ветоши за борт.

— Теперь все должно быть в порядке, капитан.

У Кимболла, туповатого англичанина, было веснушчатое лицо, которое никогда не загорало и все лето оставалось ярко-розового цвета. Кимболл, как он сам говорил, был слабоват по части выпивки. Напиваясь, он становился задиристым и затевал ссоры в барах. Он неизменно скандалил с начальством и редко задерживался на одном пароходе больше года, но, поскольку был отличным судовым механиком, без труда находил новую работу.

С Томасом они поладили с самого начала — встречаясь на набережной, приветливо здоровались, угощали друг друга пивом в маленьком баре при въезде в порт. Кимболл догадался, что Томас бывший боксер, и Томас рассказал ему о нескольких своих матчах, о том, каково быть профессионалом, о победе в Лондоне и о последующих двух поражениях и даже о своей последней схватке с Куэйлсом в номере лас-вегасского отеля — эта история особенно пришлась по душе драчливому Кимболлу. Но Томас ничего не рассказал ему о Фальконетти, а у Дуайера хватило ума, чтобы тоже об этом помалкивать.

Дружбу Томаса и Кимболла скрепил случай, происшедший однажды вечером в небольшом портовом баре в Ницце. Дуайер и Томас забрели в этот бар совершенно случайно. У стойки никто не толпился, поскольку там занял оборону пьяный Кимболл и что-то громко орал, обращаясь к группке французских матросов и крикливо одетых молодых людей с бандитскими физиономиями. Томас давно научился распознавать подобных субъектов и избегал их — это были мелкие хулиганы и гангстеры низкого пошиба, выполнявшие на Лазурном берегу работу для шефов крупных банд, чьи штаб-квартиры находились в Марселе. Инстинкт подсказал Томасу, что они, вероятно, вооружены — если не пистолетами, то по крайней мере ножами.

Пинки Кимболл орал им что-то на ломаном французском, и Томас не понимал его, но по тону Кимболла и по мрачным лицам парней было ясно, что Пинки их оскорбляет.

Кимболл в пьяном виде терял всякое уважение к французам. Когда он напивался в Италии, то терял уважение к итальянцам. Когда напивался в Испании, то начинал оскорблять испанцев. А кроме того, напившись, он, казалось, напрочь забывал простую арифметику, и тот факт, что он один, а против него — по меньшей мере пятеро, лишь подзадоривал его, и он еще пуще давал волю своему красноречию.

— Он доиграется. Его сегодня прирежут, — прошептал Дуайер, понимавший большую часть из того, что орал Кимболл. — И нас тоже, если узнают, что мы его приятели.

Том крепко схватил Дуайера за руку и потащил за собой к тому месту, где стоял Кимболл.

— Привет, Пинки, — бодро сказал он.

Пинки резко повернулся, готовый встретить новых врагов.

— А, это вы. Очень хорошо. Я вот тут решил кое-что растолковать этим maquereaux[10] для их же пользы…

— Кончай, Пинки, — оборвал его Томас и повернулся к Дуайеру. — Я хочу сказать пару слов этим джентльменам. А ты переведешь. Четко и вежливо. — Он дружелюбно улыбнулся остальным посетителям бара, стоявшим зловещим полукругом. — Как вы уже поняли, господа, этот англичанин — мой друг. — Он подождал, пока Дуайер, нервничая, перевел его слова. Выражение лиц окружавших стойку французов нисколько не изменилось. — К тому же он пьян, — продолжал Томас. — Естественно, никому не хочется, чтобы его друг пострадал, пьяный он или трезвый. Я постараюсь заставить его не произносить здесь больше никаких речей, и неважно, что он сейчас говорит или говорил до этого, — сегодня здесь не будет никаких скандалов. Сегодня я — полицейский в этом баре и буду следить за порядком. Пожалуйста, переведи, — приказал он Дуайеру.

Дуайер, заикаясь, перевел, а Пинки брезгливо заявил:

— Что за дела, капитан?! Перед кем приспускаешь флаг?!

— Более того, — снова заговорил Томас, — я хочу сейчас угостить всех присутствующих. Бармен, прошу! — Он улыбнулся, но чувствовал, как напрягаются его мышцы, и был готов в любой момент броситься на самого здорового из всей компании — корсиканца с квадратной челюстью, одетого в черную кожаную куртку.

Те, к кому он обращался, неуверенно переглянулись. Но ведь они пришли в бар не драться! И, слегка поворчав, они по очереди подошли к стойке и выпили за счет Томаса.

— Тоже мне боксер, — презрительно фыркнул Пинки. — У вас, у янки, все войны состоят только из перемирий. — Но через десять минут спокойно разрешил увести себя из бара.

Придя на следующий день на «Клотильду», он принес бутылку пастиса.

— Спасибо, Томми. Если бы не ты, через две минуты они раскроили бы мне череп. Не понимаю, что на меня находит, стоит мне пропустить пару стаканчиков. И ведь не то чтобы я когда-нибудь побеждал… За мою храбрость меня наградили одними шрамами — с головы до пят. — Он рассмеялся.

Томас не знал, какое событие в жизни Пинки повлияло на него так, что стоило ему выпить, и из дружелюбного, пусть и неотесанного, но приветливого человека он превращался в свирепого зверя. Может, когда-нибудь Пинки сам расскажет ему о себе.

Пинки вошел в рубку, поглядел на приборы, придирчиво послушал тарахтение дизелей.

— Ну, вот вы и готовы к летнему сезону, — сказал он. — На своем собственном судне. И я вам завидую.

— Готовы, да не совсем, — ответил Томас. — У нас нет повара.

— Как? — удивился Пинки. — А где тот испанец, которого ты нанял на прошлой неделе?

У испанца были хорошие рекомендации, и он, нанимаясь на «Клодильду», запросил немного. Но однажды вечером, когда испанец сходил на берег, Томас увидел, как он засовывает себе в сапог нож. «А это зачем?» — спросил Том.

— «Чтобы меня уважали», — ответил испанец. На следующий день Томас уволил его. Ему не нужен был на борту человек, который носит в сапоге нож, «чтобы его уважали».

— Я списал его на берег, — сказал Том Кимболлу и объяснил почему. — Мне снова нужен повар-стюард. Две недели это терпит. Моим пассажирам яхта будет нужна только днем, и они сами будут приносить еду. Но на лето понадобится пр.

— А ты не думал нанять женщину? — спросил Пинки.

Томас поморщился.

— Кроме стряпни и прочей ерунды на «Клотильде» немало тяжелой работы.

— Можно взять сильную женщину, — сказал Пинки.

— Большинство неприятностей у меня в жизни произошло именно из-за женщин, — заметил Томас. — И из-за сильных, и из-за слабых.