Орда встречного ветра - Дамазио Ален

Мои слова сработали как бальзам. Каллироя поднялась на колени. Ее изборожденное лицо озарила улыбка. Как и Аои, Сов, Горст и Карст, и Арваль тоже, Каллироя обожала животных. Особенно млекопитающих с меховой шкуркой. В ней всегда была такая естественная сильнейшая эмпатия, благодаря которой она могла приручить даже сервалов. Вскоре она уже была в воде, в своем комбинезоне из… выдры! Что наверняка было ей только в помощь. Она тихонько поплыла в направлении нашей линии контра. Если бы я сделал то же самое, выдры бы тотчас испарились. Силамфр надел клобучок на своего ястреба, чтобы у того не было даже попыток атаковать. Заинтригованные выдры крутились вокруг Каллирои и издавали короткие крики. К счастью, полоска воды была достаточно длинная, и выдры дружно плыли к верховью. Каллироя плыла за ними совершенно забыв про нас. Мы продвигались параллельно, переходя с запруды на островки. К концу дня выдры все еще были с Каллироей. Было невозможно разобрать, кто кого тянул к верховью. Единственное различие было в золотистой копне кудряшек, которое отличало нашу огницу.

Когда мы добрались до платформы, я отдал Арвалю знамена и фареолы, которые собрал по пути, и горячо его поблагодарил за вешкование. Голгот на меня даже не смотрел. Степп с Аои пытались развести огонь в подвешенных жаровнях, но напрасно: к вечеру снова начался ливень. Каллироя долго прощалась с выдрами, которые не хотели ее оставлять. Затем взобралась на платформу, попросила свой ветрячок, снова опустилась в воду и позвала меня:

— Поможешь мне. Помешивай ил палкой.

— Зачем?

— Хорошо перемешивай ил на дне.

Я принялся исполнять. От тины поднялся сильный замах гнили, и из крутящегося на ветру ветрянка вырвались искры. И вдруг, я даже отскочил от удивления, из воды помнилось пламя! Оно на пару секунд сверкнуло, как драгоценный камень, и исчезло!

— Не бойся, князь! Это всего лишь газ. Принеси лучше тряпку, вымоченную в масле. У нас сегодня будет огонь.

Подвиг нашей огницы — сделать огонь из воды! — впечатлил всех, кроме Караколя, который утверждал, что способен разжечь гальку, и которому это, между прочим, удалось у нас на глазах уж не знаю каким фокусом-покусом… Так или иначе, Голгот наконец поел жареного мяса, и атмосфера с уровня кривец перешла в сламино 5 ближе к вечеру. В последующие дни напряжение между трио Голгот-Эрг-Фирост против Каллирои тем не менее не ослабло, несмотря на успешно горящие костры. Ни один из троих не мог ей простить того, что она вдруг использовала технику, которую, как они думали, она сознательно от нас скрыла в дни проливных дождей. К тому же ни один из них не мог простить разделение в Паке из-за пораненной ноги: Эрг из соображений безопасности, Фирост — потому что у него тоже было повреждено колено после падения

в сифон, но он терпел молча, Голготу же была невыносима мысль, что Пак за ним продырявлен, к тому же Арваль расставлял вехи для сзади идущей группы, а значит, у него было меньше времени, нежели обычно, на выполнение своей основной работы лазутчика, особенно в местах, где видимость впереди была практически нулевая. Кроме того, их раздражало присутствие выдр в кильватере Каллирои, и наша с Аои и Каллироей привычка подкармливать их по вечерам остатками ужина и отбросами от улова Ларко. Но они были неправы, столько радости приносили нам эти игривые животные, которым Караколь посвящал сказки и фокусы, и они вносили в этот призрачный и серый мир пятно света. Одна из выдр особенно привязалась к Каллирое и плыла с ней дуэтом целыми днями. Ее роль в выздоровлении нашей огницы была неоспорима, куда результативнее, чем психологическая поддержка Альмы, забота и нежность любовников и наши попытки ее приободрить. Каллироя даже доверила ей свой поплавок, который она без труда тащила за собой, а моментами даже позволяла себе воспользоваться силой выдры и давала ей потащить и себя — тайком, конечно. Если бы об этом узнал Голгот, то он бы такого ни за что не допустил: жульничать в контре подлежало дезордонации.

Но еще больше, чем усталость и бесконечная промозглость, больше, чем вкрадчивый холод, стегавший кожу, проникавший в плоть и светившийся изнутри, как камень хранит ночную прохладу и отражает ее, еще больше мы страдали от того, что нам все это так осточертело. И нам едва ли удавалось это скрывать, что еще больше расслаивало нашу сплоченность. Караколь снова пребывал в состоянии оцепенения, которое было для него совершенно антитетично: он жаловался, что контр слишком медленный, негодовал на цвета тины, на приторный шун, он

чувствовал, как плотнеет… Его сказки становились все реже, шутки были ожидаемы, блеск и виртуозность чахли. Голгот дошел до порога высшей омерзительности: вместо слов он лишь отрыгивал какую-то воркотню с приказами, он набрасывался на Альму на каждом привале, толкал Каллирою без малейшего почтения, ел за четверых и тут же валился спать, ругаясь вовсю, пока не заснет.

Но одно событие слегка нарушило этот континуум истощения и скуки. Это было появление соляного озера, которое под затянутым солнцем слепило нас, как снежная равнина, но было так невероятно сухо под ногами, что мы пересекли его в один прием. Для Ороси этот феномен мог быть только работой акваля — хрона в форме прозрачного ската, описанного Фреольцами, который поглощает воду из озер, растений и тел. На месте, где он прошел, не осталось ничего, кроме толстой соляной корки, камней, костей животных, сотен скелетиков рыб, разбросанных то там, то тут на опустошенной поверхности, соломы и сухих стволов деревьев, лишенных смолы. Акваль убивал за воду, как иные убивают за кровь. Появись мы здесь на день раньше, и от нашей Орды не осталось бы ничего, кроме мешков кожи. По совету Ороси мы встроились в соляной поток, оставленный аквалем, в поток сухой смерти, которому мы были здесь так рады… Я полтора дня благословлял этот хрон, я завидовал тому, что он смог с такой легкостью сделать то, о чем я мечтал с первого дня, как опустил ногу в Лапсанское болото: покончить с поглощающей нас водянистостью болотного мира! Контр значительно ускорился в таких условиях, но затем трасса, покрытая недавними дождями, снова стала однообразной. Водоемы, заполненные тростником, через который так сложно было прорываться, снова выстроились перед нами бесконечной грядой… Надоело!

— Кто за ним следил?

— Никто! Барбак плыл далеко слева, он был один. Волны были слишком высокие, чтоб можно было за кем-либо уследить!

— Эрг, а ты где был?

— Впереди, с Арвалем. При таких штормах опасность всегда идет с верховья, сам знаешь, князь. Против ветра, при шуне, крепчающем до 8, винт сильно теряет скорость между волнами. Штурмовой парус не смог бы привестись к ветру. На гидроглиссере подходить к нам было бы глупо. Атака могла идти только с верховья, уж извини.

— Ты остров не видел?

— Видел, конечно.

— И ты не понял, что это была островомедуза?

— Не на таком расстоянии, Пьетро, и не при таком пенном вале! Нужно быть в ста метрах, чтобы определить островомедузу. Да и то! Стволы деревьев вращаются вокруг своей оси, ветви формируют своего рода занавес с прозрачной листвой, которая может менять угол в зависимости от направления медузы. Но это все можно рассмотреть только вблизи. И к тому же если остров остается в стационарной позиции!

— Мы же договаривались после сифона ко всем видениям относиться серьезно! Вы об этом вообще помните?

— Да, Пьетро, разумеется…

< > Это было чувство полной безысходности, я прижалась к Степпу, у него к глазам подступали слезы, но он сдерживал их. Платформа покачивалась, скрипела, я была совершенно опустошенной.