Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4) - Александр Башкуев

На свадьбу пришли жандармы, Братья по Ложе, латыши, да однополчане, с коими дошел до Парижа. Из молодых, да ранних никто не явился. Кто заболел, кто по делам укатил. В общем... Верно, и у них - своя Правда.

Счастлив я, что хоть дочек правильно вырастил. Много у меня "в перекос", а вот доченьки меня радуют. Да и зятьями, не скрою, - Бог не обидел. Наверно, Господь Любит меня.

Итоги дела при Велиже оказались двоякими. Во-первых, и - самых главных Россия навсегда излечилась от "позора при Рущуке". Незадолго до Бородина у деревни Валуево после объявления одного из самых знаменитых Указов Войны (о нем речь чуть ниже) мои егеря перед строем солдат вывалили кучу офицерских книжек, наградных удостоверений, личных писем, золотых медальонов, разнообразных крестов и медалей противника. Гора у нас вышла такой, что за нею не было видно людей, стоявших напротив!

Наши солдаты маршировали мимо сией страшной груды и знали, что сие останки именно офицеров вражеской армии. Всякие разговоры, да слухи про то - что было, и чего не было при Рущуке сразу же прекратились. Раз и навсегда.

Теперь армия знала - и у нас есть "спецподразделения" не хуже турецких. И мы - сможем "вырезать" хоть самого Бонапарта, - "ежели захотим"! (Доложу по секрету, такой приказ приходил в мою часть, но после внимательного изучения всех "исходных" я лично принял решение: "Сие, вообще-то, возможно, но сопряжено с потерею всех участников сего предприятия. А любой из моих людей ценней для меня хоть десятка Антихристов!")

Другим следствием стали...

Так уж вышло, что Бонапарт первыми отправил на отдых - штабных артиллеристов. В отличие от прочих родов, артиллерия требует штабных указаний только лишь при осаде больших крепостей, да - в генеральных сражениях. Все прочее время "тихоходная" артиллерия "тащится" в арьергадре наступающей армии и штабные артиллеристы "сидят не у дел".

Зато в ходе сражений на них выпадает самое сложное, - они размечают и устанавливают "дирекции" и "восхождения" пушек загодя до того, как пушки выводятся на позицию. В ходе боя некогда ждать, - пока канониры выяснят углы наклонений стволов и офицеры из штаба французской армии обычно готовили этакие деревянные клинья. В момент выхода на позицию под ствол пушки забивался этакий клин и орудие сразу начинало стрелять с нужной "дирекцией" и "склонением".

Разумеется, - для каждой пушки французы готовили свой - особенный клин: именно для этого орудия и именно для той точки, где сие орудие должно бы быть установлено. Сие покажется сказкой, но... Во всех "великих" сражениях наполеоновской армии вам лишний раз укажут на то, что сам Бонапарт по образованию был, конечно, артиллеристом и именно сим объясняются столь губительные итоги огня его артиллерии. Во всех. Кроме одного.

В ходе сражения за Смоленск штабные артиллеристы не спали по несколько суток и благодарный им Бонапарт каждому дал отпуск на шесть дней... Опять же, - любой военный историк подтвердит вам, что в ходе Бородина французская артиллерия попросту "потеряла голову" и стреляла неизвестно куда с убийственными для своих же последствиями. Сплошь и рядом оказывалось, что ядра - или не долетали до целей, иль - попадали в своих же солдат.

Объяснение таково: Бородинское сражение - единственное для французов, когда для их пушек не были готовы "прицельные клинья". Не осталось людей, кои знали - как сие делается. Поэтому на Бородино французская артиллерия прибыла со "смоленскими клиньями", а те давали больший угол наведения и оттого более крутую траекторию полета ядра. (В Смоленске французы вели огонь по вершине стен крепости, а в районе Бородина крепостей нет, - нужны были более пологие траектории, иль иными словами: "тонкие клинья".) Единственным местом, где французы стреляли на диво, оказались "высокие" (в сравнению с окружающим полем) Флеши и именно там наш фронт и был прорван...

Другим следствием операции в Велиже стала... относительная небоеспособность вражеской гвардии.

Многие историки говорят, что Бонапарт побоялся использовать "последний резерв" в Бородинском сражении, но мало кто примечает, что менее чем за месяц до Бородина во всей гвардии произошли вынужденные перемещения среди офицеров.

"Новые" командиры попросту не успели узнать подчиненных, а для многих из них "карьерный скачок" от взводного до комроты стало серьезнейшим испытанием. "Освоение Власти" требует времени, а его у гвардейцев как раз-то и - не было!

Да, и в таком виде Гвардия могла воевать. Но любая атака с "неосвоившимся офицерством" кончилась бы ужаснейшими потерями средь "гроньяров", а ими рисковать Бонапарт не хотел. (Примерно - то же основание, как и у меня в "деле об устраненьи Антихриста". "Сделать можно, но любой из моих "ворчунов" важней для меня - всей прочей армии...")

По сей день отношение к Велижу, мягко говоря, - неоднозначно. Есть верящие, что "Велиж - военное преступление", другие же думают, что с того дня Война приобрела новую грань.

Особенно сия грань пришлась по душе многим русским. В "больших маневрах" нет ничего романтического, того - о чем можно было бы всю жизнь вспоминать перед барышнями...

"Большие маневры" - грязь, вши, голод, дизентерия, бездумные решения генералов даже и не ведающих о вашем существовании. Многие из юных романтиков, устремившихся на Войну с самыми благими намереньями, померли "неукротимым поносом", побыв пару месяцев "клюквами" старших по званию...

И вот - Велиж. Люди вдруг осознали, что бывает и иная Война. Война один на один в лесу, когда видишь зрачки противника в оптический прицел из засады. Война - когда ты с крохотной группкой товарищей прячетесь под мостом, а над вами грохочут сапогами тысячные орды противника. Война, когда Смерть - не абстрактный рев чужого ядра, иль посвист неприятельской пули, но - рукопашная в тихом лесу, когда ни те ни другие не хотят подать голос, ибо никому неизвестно - кому из вас придет помощь...

Такова - "лесная Война" и в ней в сто крат больше детской "войны", в кою мы все играли ребятами, чем в самых "грандиозных маневрах".

Относитесь к сему как угодно, но русские в душе - романтики, да авантюристы. На другой день после Велижа пошли рапорты с просьбою перевести их в мой полк. Так затеялось то, что впоследствии назовут "партизанской Войною в России".

Другим корнем "Партизанской Войны" стало поведенье самих оккупантов. Ежли б Великая Армия была сплошь французской, - черт его знает, чем бы все это кончилось.

Но к 1812 году француз был уже не тот. Страшные потери предыдущих войн сказали свое слово и от твердокаменных "ворчунов" - "гроньяров", кои одним своим видом, иль словом умели поднять чернь на Войну, почти никого не осталось. Основу армии теперь составляли "плуты" - "пуалю". Деклассированный элемент, поднятый со дна насильными мобилизациями.

Мало того, - принято забывать, что в том году Франция вела не одну, но - две кампании. В ставках все понимали истинное значение русской кампании рядом с испанской, но... Французы - галлоцентристы. Для них события в далекой России, - блажь! Война же в соседней Испании - дело государственной важности. Поэтому французское общественное мнение требовало именно испанской победы, а победу над Россией воспринимало, как уже свершившийся факт. И посему запретило брать много французов в Россию. (В чем-то сей запрет оказался спасительным!)

К сему надо добавить мнение самого Бонапарта. Перед походом он собрал своих маршалов, сказав так:

- "Россия не умеет воевать иначе как - числом. Фридрих Прусский бил ее до тех пор, пока не утонул в реках крови, утопив с собой всю свою армию.

Не ждите в России простых и легких побед. Это будет война без изысков - стенка на стенку, мясо на мясо.

Мне не нужны хорошие люди. Оставьте их. Мне нужны люди скверные. Но много. Очень много. Чтоб на сто лет освободить жандармов от полицейской работы!"

Заветы Императора исполнялись до йоты. Открылись тюрьмы и завсегдатаям предложили - в Россию, иль к Гильотине. Кому что ближе.

Я не верю, что есть народы хуже, иль лучше прочих и счастлив, что Война не взрастила во мне зла к Франции. Иль в ней - ко мне. Наш свет по сей день норовит говорить по-французски, - ведь Франция по сей день - Светоч Культуры для нас. Партизаны не убивали вражеских офицеров потому, что услыхав знакомую речь, опасались обидеть "родню" своих природных хозяев.

Возможно, такая приязнь проистекает из отношения к пленным. Французы, руководствуясь своей исторической памятью, немедля отпускали наших сразу по "замирению". Они подсознательно помнили нас союзниками и содержали в гораздо лучших условиях, нежели англичан, иль пруссаков с австрийцами. Когда Фортуна переменилась, мы вернули наш "долг".

Пленники становились гувернерами, приказчиками и даже управляющими в имениях их сторожей. Огромная волна якобинства, захлестнувшая Россию сразу после Победы, пришла из Европы не в ранцах темных солдат, но с речами пленных, хорошо образованных, "домашних" учителей. В сем смысле якобинцы, конечно, - победили Россию. Но сему стоит радоваться.