2008 № 03 - Журнал «Если»

Ситуация может быть и сложнее: «Отравленный пояс» Конан Дойла, например, построен на устаревшей идее космического эфира, оттого научность идеи сейчас сомнительна. Но если бы Земля пересекала не полосу эфира с особыми свойствами, а, скажем, хвост кометы с такими же свойствами? Получается, научность рассказа сохраняется даже при отмене формообразующей научной идеи. Или появление пещерного медведя в одном из рассказов Конан Дойла — оно безусловно научно обосновано. А воскрешение зловредной мумии-убийцы в другом из его рассказов? Нет, скажем мы, и ошибемся — как раз во времена Конан Дойла спиритизм пытались поставить на научную основу. Стоит только вспомнить термин «эктоплазма»…

Но вообразим современный рассказ о том, как методом генной инженерии удалось воскресить фараона, а он оказался с изъяном — встал да и пошел всех душить. Пока он лежал в пирамиде, пирамида как-то повлияла на его генетический материал (один из основных посылов бенедиктовской эпопеи «Война за Асгард» основан на том, что пирамида как геометрическое тело обладает какими-то особыми свойствами). Это будет научный рассказ? Найдите десять отличий!

Едва возникнув, научная фантастика стала стремительно выделять из себя подвиды, узкоспециализированные линии, вроде романов-катастроф, альтернативной истории, или, наоборот, гибриды в виде космооперы, «умирающей Земли» и… собственно того, что мы сейчас называем научной фантастикой. Именно гибридные области представляются мне наиболее перспективными; уже хотя бы потому, что они не ограничены рамками жанра.

Вообще создается ощущение, что чем сложнее, противоречивее, насыщеннее фантастическое произведение, тем меньше у него шансов остаться научным. Даже в классическом «Полдне» Стругацких последняя новелла о Петре Петровиче из будущего явно отсылает к Чуду. К «верую, ибо абсурдно» («Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове! Очень убедительно»). Что уж говорить, скажем, о «Попытке к бегству»?

А что же фэнтези? О ее судьбе в современном литературном пространстве я уже писала прежде (см. статью «Волшебная лампа киборга» в «Если», № 4, 2006 г.). Фэнтези как чистый жанр вырождается еще стремительнее. Рискну заявить, что «чистейший образец» фэнтези — «Властелин Колец», опора и эталон жанра, на момент своего возникновения был новаторским экспериментом и к жанру никакого отношения не имел, напротив, был явным попранием всех предыдущих канонов. Это уже потом он сам превратился в канон. Ныне же к фэнтези применимо такое же правило, что и в случае с НФ: чем она сложнее, противоречивее, насыщеннее по философии, чем ярче характеры ее героев, тем меньше она похожа на традиционную фэнтези.

При таком раскладе место «чистого жанра» оказывается на обочине литературного процесса, среди «трэша», второсортной коммерческой одноразовой литературы. Именно там насущно важно, чтобы содержимое упаковки точно соответствовало обозначенной на упаковке «пищевой ценности и химическому составу», чтобы читатель получал именно то, что заказывал. Чистую, стопроцентную фэнтези. Чистую НФ. Криминальный роман. «Дамскую» прозу. Кстати, любовный и криминальный романы — вот примеры совершенно выродившихся чистых жанров. Вряд ли кто пожелает фантастике такую участь.

Тут я сделаю некоторое отступление. Лем — пожалуй, единственный, кто с честью отстоял звание именно научного фантаста ХХ века, оставшись при этом актуальным в веке ХХI. Но характерно, что сам Лем за собой этого звания не признал. Недаром в одном интервью он с горечью сказал, что его «обманули кибернетики», пообещав быстрое развитие искусственного интеллекта, а иначе бы он ни за что и никогда… Те свои произведения, которые можно назвать чистой НФ («Магелланово Облако», «Возвращение со звезд»), он недолюбливал и довольно быстро от них эволюционировал. Уже «Эдем» и «Непобедимый» основаны на комплексе идей, не столько конкретно научных, сколько отвлеченно-философских — в частности, теории систем. Оба эти произведения, по сути, рассказ о двух разных моделях самоорганизующихся систем — механической и биологической, социальной. И все же… Как звали главного героя «Непобедимого», мы худо-бедно вспомним. А остальных? А героев «Эдема»? И правильно — их никак не звали. Впрочем, к одному из них Капитан иногда обращался по имени. К кому? Не помните?

Но Лем не задержался и на этой стадии — уйдя в эксперименты, в те области, где грань между философским трактатом, беллетристикой и теологией размывается. И именно здесь он создал свое лучшее (во всяком случае, самое знаменитое, самое знаковое) произведение. У героев «Соляриса» есть и биографии, и личные модели поведения. У них есть прошлое. И главное — исследуют ИХ, а не ОНИ. А в результате — надежда на Чудо и переход за ту грань, где частное превращается в общечеловеческое.

Именно в эту систему многопланового исследования героев, их поведения перед лицом непреодолимых обстоятельств, укладываются «Война миров» со своими «фанфиками» — «Майором Веллом Эндью» Лазаря Лагина и «Вторым нашествием марсиан» Стругацких, уэллсовский же «Человек-невидимка», «Леопард с вершины Килиманджаро» Ольги Ларионовой, «Трудно быть богом» и «Пикник на обочине» Стругацких, «Рассказы о пилоте Пирксе» Лема, «Чужак в чужой стране» Хайнлайна и т. п. — то есть все шедевры жанра. Принцип один — задаются некие исходные условия, в эти исходные условия запускают человека или группу людей и смотрят, как они себя будут вести и почему. Научный метод? Безусловно. И безотказный. Именно при его помощи написаны «Анна Каренина» и «Преступление и наказание».

ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

Учитывая явную дискуссионность заметок Марии Галиной (во всяком случае, для читателей), мы решили поинтересоваться еще у трех фантастов: размывание видовой чистоты, происходящее сегодня в фантастике, их самих-то устраивает?

Дмитрий ВОЛОДИХИН:

В современной фантастике многое стало избыточным, ненужным. Например, понятие жанра. Нет никакого романа, нет повести и нет рассказа. Есть большой текст для книжки (от тринадцати листов), есть большой текст для сборника (от двух до семи листов, но чаще не более четырех) и есть маленький текст для сборника или журнала (до двух листов). Слово «повесть» чем дальше, тем больше напоминает имя исчезающего вида.

Некоторые считают полезным называть жанрами разновидности фантастической литературы: «твердая» НФ, альтернативная история, утопия и антиутопия, космоопера и т. п. Хотя более уместно говорить о «форматах». Худо ли, хорошо ли, что эти разновидности все чаще «обмениваются» стандартными ситуациями, сюжетными ходами, декорациями? Все чаще видишь вместо традиционной фэнтези — сайенс-фэнтези, городскую фэнтези, даже киберфэнтези. А хоррор, «низкая» мистика и та же городская фэнтези размыли очертания друг друга до полной бесформенности. Звездолет и эльф перестали быть вещами абсолютно несовместимыми, а робот с магическим источником питания никого не удивит.