Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

Под Лысенковым растекалась лужа крови, и Давыдяк не стал пытаться поднимать друга, с которым служил десять лет, не стал трясти и спрашивать, что с ним. Перекатившись через голову, он сорвал со стола трубку телефона:

– Тревога!.. Нападение на центральный пульт!..

Женщины видели, как он отшвырнул трубку, связь прервана, затравлено огляделся:

– Дверь их не задержит, быстро все под ту стену! Закройтесь столами.

Светлана закричала в страхе:

– Что это?

– Света, – бросил он жестко, – ты жена офицера.

– Но я не хочу...

– Надо было идти замуж за коммерсанта, – бросил он. Не успел добавить, что коммерсантов стреляют еще чаще, передернул затвор. – Я не знаю, кто они, но я знаю кто мы.

– Назар Петлюрович! Не надо! Мы же не на войне!.. Сдадимся...

Причитая, обе забивались под стол поглубже, не замечая что уперлись в стену. Грохнуло, пол дернулся под ногами. Дверь вылетела в огне и вспышке, взрывная волна бросила его наземь. Прижавшись к полу, он начал быстро и точно стрелять в фигуры, возникавшие в проеме, целясь в лица, ибо под комбинезонами чувствуются массивные бронежилеты.

Длинная очередь подбросила его над полом, но он успел нажать курок, и последняя пуля ударила в глаз стрелявшего.

Полковник Кравец, глава десантников, добрался к пульту раньше, чем на пол рухнули тела защищавших офицеров. Его пальцы молниеносно пробежали по клавиатуре. Экран бесстрастно светился ровным белым светом. Черные буквы и цифры догоняли одна другую, колонки и графы быстро заполнялись. Где-то появлялись вовсе странные цифры, понятные только программистам.

Лейтенант Шахраенков подбежал, быстро простучал по клавиатуре код, всмотрелся:

– Готово!

Кравец взглянул в побледневшее лицо молодого офицера:

– Уверен?

– Почти на все сто.

– Если поставишь хоть одну запятую не тем боком, – предостерег Кравец, – здесь все взлетит к чертовой матери.

– Ого! Зачем такие предосторожности?

– Охрану ставили не от нас, патриотов, которым нужно провести всего лишь пару самолетов. Ну, пусть две-три пары! Здесь сердце всей системы ПВО западной границы.

Шахраенков коснулся Enter так осторожно, словно та была горячая, как сковородка на огне. На экране всплыла красная табличка: «Код неверен. Вы желаете, чтобы новый код заменил старый?»

– Желаем, желаем, – сказал полковник. Сопел в плечо молодому программисту, которому навесили погоны. – Уф, успели...

Щахраенков спросил тревожно:

– А что будет с нами?

– Когда победим, – бросил Кравец, – получим ордена, как спасители Отечества.

– А если...

Полковник рассмеялся:

– Знаешь какие головы это разрабатывали? Весь Пентагон! И не последние два дня, как можно подумать, а годиков так пять-шесть. Да-да, они и такое предусмотрели!.. Лучшие умы, лучшие стратеги!.. И, конечно, все их самые мощные компьютеры, которые ты так уважаешь. А в Пентагоне, как я слышал, самые мощные компьютеры в мире.

Шахраенков завистливо кивнул. Еще в университетской среде ходили восторженно завистливые слухи о ста тысячах суперкомпьютеров, которыми Пентагон каждый год обновляет свои ведомство. Это не какая-то там наука, которой нужны всякие там академики, а генералы – народ ценный и нужный.

За пультами управления уже сидели офицеры, серьезные и сосредоточенные, всматривались в данные на радарах. Шахраенков не успел устроиться в кресле поудобнее, как из соседней комнаты крикнули:

– Неопознанные объекты на радарах!

– В каком квадрате?

– Двадцать два, тридцать...

– Понятно, – прервал полковник с другого конца зала, – это они. Минута в минуту, что значит – европейцы. Наверное, у них немцы за летчиков.

Один из молодых офицеров за пультом протянул:

– Ух ты... Сбивать?

– Ты что, дурак! Что за шуточки? Похоже, они вошли в зону.

– Да, на запрос «свой-чужой» не отвечают. Может, шарахнуть? Все-таки американцы... А если еще и немцы...

Кравец скрипнул зубами. Эти реформы совсем развалили дисциплину. Сказал, сдерживая ярость:

– Когда-то погоним и американцев. Но сейчас у нас вся надежда на них.

– Дожили, – сказал офицер, его глаза не отрывались от экрана. – Что-то они запаниковали...

– Пошли им сигнал, – поторопил Кравец. – Все в порядке, мол. Все под контролем, теперь их очередь действовать. Сажаем на втором аэродроме, оттуда одним броском накроют Кречета с его командой.

– Не слишком заметно?

– Никому ни до чего нет дела, – отмахнулся полковник горько. – Они уже половину перебьют, половину повяжут, а уцелевшие еще будут ругаться, что «синим» по привычной славянской дури вместо холостых зарядов боевые выдали!

Глава 49

Компьютер ответил на пароль «свой-чужой», самолет получил добро. Рэмбок облегченно вздохнул, повернулся к десантникам и показал большой палец. Прошли последний рубеж, противоракетная оборона сочла их за своих, осталось только приземлиться прямо на голову Кречета.

Точнее, приземляться будут самолеты с тяжелыми танками, их выставило министерство обороны, а они, войска быстрого реагирования, посыплются, как стальной горох, на головы этим растяпам, повяжут раньше, чем танки генерала Смитсонсона скатятся с пандусов.

Русский бортинженер, покачиваясь как от рези в желудке, бормотал:

– Пока надеждою горим... пока надеждою горим... пока сердца для чести живы, мой друг... мой друг... черт, как же дальше?.. учил же в школе... мой друг... только и помню, что мой друг...

Пилот недовольно буркнул:

– Да что ты так вцепился в эти строки?

– Не знаю... Вдруг показалось, что это очень важно.

– Мой друг, – проговорил второй пилот с пафосом. – Отчизне отдадим души прекрасные порывы!

Бортинженер обрадовался:

– Вот-вот! Фу, что за память...

Он ликовал, лицо просветлело, глаза счастливо блестели. Рэмбок повернулся на голоса, спросил подозрительно:

– Что случилось?

– Пушкина начинаю забывать, – прошептал бортинженер смятенно. – Пушкина...

– Пушкина забыть – последнее дело, – согласился второй пилот. – Кого угодно можно забыть, даже как зовут президента и всю его челядь, но Пушкина... Пушкин – это... это наша совесть.

Он покосился в сторону салона. Американские коммандос сидели ровными рядами, словно вбитые в пол чугунные статуи. Рослые, налитые мускулами, нерастраченной силой, все в зеленом, даже зеленые шлемы надвинуты на глаза, странные и непонятные: с множеством приспособлений – наушниками, усилителями, ночным видением, лазерной наводкой, поляроидными щитками, так же как и уродливые комбинезоны уродливы из-за бронежилетов, одетых один на другой, множество приспособлений, сохраняющих жизнь, даже сохраняющих здоровье, позволяющих и с такой грудой полезного хлама бегать, прыгать и кувыркаться под огнем, одновременно выпуская сотни прицельных пуль в сторону противника...

Савельевский вел самолет лично. Краем глаза видел как эти дюжие парни, не прилагая усилий и даже не поворачивая головы, переговариваются с самыми дальними из своей команды, стоит только шевельнуть губами, как микрофон уловит слабый звук, усилит и передаст именно тому, кому предназначено. Особые наушники, приглушат грохот взрыва, зато голос командира донесут ясно и четко даже за сотню километров!

Зеленые комбинезоны топорщатся, ибо два бронежилета: один предохраняет от пуль, другой против пуль не спасает, зато надежно выдерживает любые осколки.

Один из коммандос подошел к Рэмбоку, что-то шепнул. Пилоты посматривали на них зло и униженно. Сильные и крепкие мужики, но тут ощутили насколько беспомощны перед этой машиной для убийства, молниеносной, неуязвимой.

А чернокожий солдат, словно чуя униженную злость русских, поглядел в их сторону и демонстративно раздвинул широкие плечи, напряг мышцы. Это было чудовище, Минотавр. Савельевский ощутил, что свяжи гиганту руки, а ему дай в руки дубину, и то не сумел бы одолеть этого зверя, натасканного долгими годами только убивать и убивать.

А Рэмбок все чаще поглядывал на командира экипажа. У того было странное лицо. Настолько странное, словно позабыл о своих двух чемоданах, рюкзаках и двух ломающихся сумках. Более того, словно услышал неслышимый другими глас о производстве его в полковники, а то и вовсе о получении богатого наследства.

На всякий случай Рэмбок подсел ближе. У русских нет богатых родственников, так что одухотворенный лик командира корабля может быть вызван тем, что понюхал тайком кокаина, вколол себе героина или ЛСД, а то и какую другую гадость, неспроста же глаза блестят...