Тесные контакты четвертого рода - Владимир Перемолотов

— Так нам его холить и лелеять надо, от воды и пыли беречь!

Этот человек становился не просто ценным свидетелем. Жизнь подсказывала, что впереди неизбежное судебное разбирательство и свидетель замены одного груза на другой никому не будет лишним.

К тому же это вдвое увеличивало наши шансы.

Груз искали все, и, значит, наткнуться на нас моги либо моро, либо наши.

Левый берег Эйбера. Апприбатский лес.

Братья стояли за кустами, не решаясь ступить на проклятый берег. Они смотрели на оставленные палатки, на утварь, разбросанную на песке, на собственные следы, но первого шага никто не делал.

Средний Брат Черет стоял вместе со всеми, понимая, что все ждут его слов.

— Счет, — обронил он.

— Все братья живы, — отозвалось за спиной.

Чен вздохнул глубоко и обреченно. Сквозь кусты он смотрел на ставший чужим берег, все четче понимая, что нет им там места. То, что произошло только что и все то, что произошло за эти дни, не имело значения. Даже смерть Императора Аденты не значила почти ничего, ибо не события это были, а знамения!

Он чувствовал это кожей, нутром, как чует опасность дикий зверь. Приближалось страшное время — время испытаний и горя, время страха и правды, за которыми виделась заря счастья для всех и посрамление темного воинства.

Монах отряхнул грудь и спину и один вышел на берег. Без команды никто не пошел следом. Средний Брат Черет воздел руку и прокричал:

— Предвещаю время испытаний! Предвещаю испытание Духа и Веры! Предвещаю…

Левый берег Днепра. Пол километра левее лагеря клерикалов.

— Что он там? Что случилось?

Одинокий голос туземца пролетел над нами. Слов мы не разобрали, но настроение обиженного клерикала уловить смогли. Угрюмое такое настроение, безысходное…

— На жизнь жалуется, наверное… Сейчас посмотрим…

Лагерь остался за холмом, и я подхватил вычислитель, чтоб направить туда «воробья», но наткнулся на темный экран. Так. Еще одна потеря. Скверно-то как!

— Осиротели мы…

Чен вопросительно наклонил голову. Смотрел он не на меня, а на раненого.

— Нет больше «воробья»…

Это его отвлекло. Шеф нахмурился. Несколько мгновений ин стоял с прищуренным глазом, потом высказался.

— Боюсь показаться циником и пессимистом, но счет к этой минуте два с половиной против нуля в его пользу.

— Кого ты, интересно, считаешь за половину? Воробья или раненого?

— Конечно нашего нового друга. Этого-то героя мы на ноги поставим и со временем доведя до полной единицы употребим с пользой.

Одной опасности мы вроде бы избегли, но оставалась другая.

Чтоб понять, что происходит в лагере у туземцев, я добежал до знакомого уже холма и поглядел что там и как. Более приятную картину трудно было представить — туземцы суетливо сворачивали лагерь. Окончательной победой я это зрелище не назвал бы, но счет свершившихся нынче поражений и побед явно менялся. После того, что я увидел, я оценил бы его так: два с половиной на ноль целых пять десятых. Как ни тихо вели себя наши соседи, а ожидание каких-то действий с их стороны томило мне душу.

На сборы у клерикалов ушло не более получаса. Все делалось в бешеном темпе. Веревки не развязывались, а резались, вбитые в землю колья палаток так просто выламывались. Выглядело это так, словно накатила на туземцев такая волна страха, что только бежать, бежать, бежать…

Поглядев в хвост танцующей колонне, я вернулся. Чен сидел над раненым, щупал пульс.

— Они ушли.

— Хоть одна хорошая новость. И нам пора.

Остаток ночи мы провели рядом с палаткой, вслушиваясь, не едут ли к нам железные гости.

События последних дней могли сдвинуть что-нибудь в башке этих истуканов, и чего ждать от них в этом случае, можно было только догадываться.

Но время шло, и никто нас не беспокоил. Под звездами висела тишина, только ветер шлепал наверху листьями, да постанывал в темной палатке раненый моро. После того, что случилось на берегу тут даже звери попритихли. То я, то Чен изредка вставали, делали несколько шагов в сторону и прислушивались. Это вообщем-то была не бдительность — просто ожидание неприятностей.

— Они нам теперь жизни не дадут…

— Пожалуй. Они там в настоящую войну поверили…

Чен усмехнулся, качнул головой и просил, словно это и было самым главным.

— А вот интересно, как у них там, в программах записано, что следует после третьего нападения делать? Может быть, пускать в ход тактическое ядерное оружие?

— Да нет у него ничего серьезнее пулемета и ракет с химической дрянью.

— Пока нет, — согласился Чен. — Но они ведь чинятся… Это мы с тобой по глупости своей не знаем что у них должно быть и что нужно искать, а они-то о себе все знают.

— И что? Повеситься нам теперь?

— Зачем? Надо все-таки попробовать завтра его взорвать!

— «Воробей» погиб. Чем приманивать будем? Пальцем?

Чен поскреб щеку.

— Черт… Забыл.

Имперский город Саар. Дом аптекаря.

Старик уже давно звал его к себе, но Эвин отказывался.

Ежедневно бродя по развалинам он представлял хибару, в которой обитает аптекарь — тесноту, ветхость и сквозняки по земляному полу… К своему удивлению он ошибся. Дом старика оказался вполне приличным, не дворец, безусловно, но и не лачуга. Видно зелья приносили ему и медь, и серебро, и золото… В комнатах было темновато, но чисто — настоящее обиталище умного человека. Вверх по стенам, теряясь в сумерках уходили стеллажи с ящиками и горшками.

«Разбогатею», подумал Эвин, «Приглашу его к себе в замок. Умные беседы вести».

Усадив его, старик забегал по скрипучим половицам, по-детски хвастаясь доставал какие-то банки, тряпочки и горшки, пахнущие небывалыми болезнями, и ставил все это перед Эвином, словно и без того удивительных вещей на столе не стояло в избытке.

Тут действительно, как на хорошей кухне, чего только не стояло — даже что-то небывалое в трубе из прозрачного материала, похожего на замерзшую воду, что возили из-за Серединного моря. Эвин неодобрительно покачал головой, дивясь расточительству. Эркмасс из такой посуды пил, а тут… В склянке висела какая-то гадость чуть не с тремя головами…

Гость заинтересованно присмотрелся.

Точно! Три головы!

Взгляд скользнул ниже…Что-то там еще было кроме свитой в пружину гадины….

Солнечный луч пробился сквозь занавес и лучезарно, словно палец Кархи, уткнулся в стол аптекаря. В ярком, радужном пятне проявилось вдруг женское лицо. Только что скрытое темнотой оно вдруг выступило, словно ночной огонь на сторожевой башне. Глаза незнакомки заглядывали в душу, тревожили…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});