Некромерон - Виктория Угрюмова

Ианида и Мумеза разозлились не на шутку. Мадам капрал обнаружила в себе новые способности: оказывается, она могла запросто сглазить и саму тварь, и та переставала функционировать. Ничего удивительного в этом не было — принцип-то действовал тот же самый, однако мадам Мумезе до сих пор не приходило в голову, что она может распылять супостатов одной только силой мысли.

Опять же, кузнец Альгерс был приятно удивлен и где-то даже рад за свою страну, Тайная Служба которой знает о своих гражданах больше, нежели отдельные граждане знают о своих собственных женах. С другой стороны, он опечалился. А с третьей — оценил всю силу супружеской любви. Ибо Ианида и на самом деле оказалась настоящей Горгоной.

Когда, отмахнувшись от очередного нападавшего, Альгерс обернулся, чтобы проверить, все ли в порядке с его благоверной, то чуть было не лишился чувств на радость бэхитехвальдцам. Она стояла, как утес посреди прибоя, — стройная, величественная, голубокожая. Ее фиолетовые глаза метали пламя в прямом смысле этого слова, а темные кудри, которые кузнец так любил расчесывать долгими зимними вечерами, превратились в шипящих огромных змей с разверстыми пастями и кусались совершенно самостоятельно. Любая тварь, сколь бы призрачной и бестелесной она ни была, каменела под этим сверкающим взглядом, и каменела, кажется, навсегда.

Увидев мужа, Ианида весело ему улыбнулась, обнажив тройной частокол сверкающих голубых зубов, и послала воздушный поцелуй.

— Только не запыхайся, дорогая, — прокричал кузнец. — Тебе нельзя переутомляться!

И погнался за каким-то крабоподобным монстром в гремящем панцире, желая выместить на том самые разнообразные чувства, которые теснили его могучую грудь.

Большие потери врагу наносил военный корреспондент Бургежа, всовывавшийся с просьбами об интервью в самый неподходящий момент. В последний раз он проделал этот фокус с Ловцом Душ, который от такой наглости просто застыл на месте, а может, собирался с мыслями, чтобы достойно предстать перед читателем. Впрочем, нам никогда уже не узнать, что там происходило на самом деле,

В действительности все обстоит не так, как на самом деле.

ибо доктор Дотт посыпал монстра порошком из какой-то склянки, отчего тот расчихался и чихал до тех пор, пока не рассыпался таким же порошком. Каковой неугомонный доктор бросился собирать в баночки и распихивать по карманам.

Совет врача: чихайте на все.

— Что это у вас? — поинтересовался Юлейн у ставшего уже родным за долгий этот день халата.

— Губительный порошок из заздравского чихательного перца, — охотно пояснил призрак. — Изгоняет кого хотите. Я его держу для особо назойливых поклонниц, но, как видите, пригодился и для менее серьезного, хотя и неотложного дела. Заметьте, что жертва сама превращается в сырье. Очень удобно. В горгульском университете в Кисякисах даже придумали определение этому явлению — безотходное производство имени доктора Дотта. Названо, заметьте, моим именем. Посмертно.

Король подозвал храбро сражающегося дворецкого и приказал:

— Гегава, когда освободитесь, запишите в вашу книжечку: позаимствовать у доктора Дотта заздравского чихательного порошка для ее величества королевы Кукамуны.

Зелг, спину которого успешно защищали Думгар и Мадарьяга, тоже времени зря не терял, поднимая из праха одних воинов и испепеляя молниями других. И все так хорошо складывалось, пока Галеас Генсен не вылез со своим Жезлом Смерти.

— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул минотавр, разглядывая тощую черную фигуру. — Маменька бы не одобрили подобного поведения при таком стечении народу. Это же неприлично показывать почтенной публике. Просто какой-то фаллический символ.

— Фаллический символ? — изумился Зелг. — Должны же быть какие-то рыцарские понятия, какие-то рамки, наконец. Тут дамы!

— Это замечательно оттеняет его ответ на мой вопрос об эротических фантазиях и их роли в жизни, — встрял Бургежа. — Какой скрытный, ничего не сказал о такой штуке! Ну ничего. Я ужо напишу все, что думаю по этому поводу.

— Ну ты даешь! — взвизгнул Птусик. — Он, конечно, убийца и негодяй, но мы-то не палачи!

— Сюсюканьем и соплями Пухлицерскую премию не добудешь, — отрезал Бургежа, строча в блокнотике. — Какой материал!

— Я говорил, что он бесчестный человек, — заметил Мадарьяга, впиваясь белоснежными клыками в шею какого-то бэхитехвальдского уродца. — Тьфу, какая гадость! Посолить его, что ли?

— Не то чтобы я указывал мессиру, как ему следует вести битву, — прокашлялся Думгар, вколачивая в землю что-то твердое, шевелящееся и шипастое, — но, когда это исчадие мрака направит жезл на нас, будет поздно принимать взвешенное решение.

Даже на таком расстоянии было видно, что мрак вокруг Генсена сгущается и стягивается в нечто плотное и осязаемое, а затем всасывается в навершие жезла. И даже неискушенный герцог понял, что когда диковинное оружие вдоволь насытится этой энергией… Словом, что тут пускать пузыри в соседнем болоте? Все и так ясно.

А еще заметим, что ничего в нашей жизни не происходит просто так, без тайного умысла судьбы. Казалось бы, зачем накануне сражения голем пугал своего господина историями о раритетном Луке, яростной теще и ее несчастном зяте? Но вот же пригодилось.

Сопоставив две простые мысли, Зелг не стал отвлекаться на консультации с окружающими, справедливо полагая, что время не терпит. Он поднял лук, добыл из колчана стрелу и, помня о том, что даже теща смогла подстрелить свою жертву, не имея навыков и опыта, а у него есть грамота в золотой рамочке за третье место на соревнованиях по стрельбе среди пацифистов, натянул тетиву и выстрелил.

Стрела коротко свистнула в плотном воздухе, аккуратно обогнула Сихоя, пытавшегося преградить ей путь, попетляла, сбивая с толку кинувшихся ей вслед Ловцов, пролетела значительный участок пути над самой землей и наконец вонзилась в Жезл Смерти.

Жезл рассыпался на несколько неравных кусков, а Генсена окутало хищное черное облако.

— Как, однако, работали древние мастера! — восхищенно заметил Юлейн. — Гегава, когда вы освободитесь, запишите в вашу книжечку: одолжить у кузена Зелга Лук Яростной Тещи для стрельбы по королеве Кукамуне.

— Испортили почти новую вещь! — взревел Генсен, в мгновение ока перемещаясь к Зелгу. — И трех тысяч лет не пользовался! Сокрушу! Истреблю! Сотру с лица земли!

Он отвел рукой знакомый уже ком сиреневого света, и легкая паутина облепила какого-то Сихоя, прожигая его насквозь.

— На зябликах сперва потренируйся, — буркнул Такангор, ища утешения у старого друга — фамильного боевого топорика.