Древняя история Среднего Поволжья - Альфред Хасанович Халиков

прочие остатки собаки (например, экскременты) достаточно хорошо известны на многих волосовских памятниках. На Волосовской стоянке был найден целый скелет собаки типа торфяникового шпица[1029]; череп, экскременты и кости собаки той же породы обнаружены и на таких волосовских памятниках, как Володарская[1030], Модлонская[1031] и Панфиловская[1032] стоянки. Несомненно, что приручение собаки охотничье-рыболовческими племенами Среднего Поволжья произошло в глубокой древности, вероятно в мезолите, если не раньше. Любопытно, что тип торфяникового шпица, обнаруженный в волосовских памятниках, сохранялся длительное время у местных финно-угорских народов, в частности у марийцев, вплоть до начала XX в. Очевидно, собака была надежным помощником волосовских охотников.

Однако поздние волосовские памятники, датированные первой половиной II тысячелетия до н. э., содержат наряду с остатками собаки, а иногда и без них, кости ряда домашних животных. Так, на Сумской стоянке были найдены кости крупного (7 от 2 особей) и мелкого (5 от 2 особей) рогатого скота (аналитик А.Г. Петренко), на Панфиловской стоянке В.Н. Громовой отмечены кости крупного рогатого скота и свиньи[1033]. Вероятно, поздневолосовское население уже имело в своих поселках крупный и мелкий рогатый скот и свиней.

Учитывая отсутствие свиней у полтавкинских племен и наличие их у балановцев, есть основание полагать, что свинья в одомашненном виде проникла к волосовцам через балановскую среду. Знакомство волосовцев с разведением коров, овец и коз могло произойти как через балановцев, так и ираноязычных полтавкинцев. Любопытно в связи с этим заметить, что названия коровы и козы у ряда финно-угорских народов имеют древнеиранское происхождение[1034].

Ясно одно — волосовские племена перед распадом их общности на приказанскую, поздняковскую и чирковско-сейминскую группы уже приобрели навыки в разведении ряда мясных домашних животных и, прежде всего, свиньи, мелкого и крупного рогатого скота. Это обстоятельство сыграло несомненную роль в дальнейшей судьбе волосовских племен и их потомков, ибо к середине II тысячелетия до н. э. и в среде местных, дотоле охотничье-рыболовческих, племен наметились значительные сдвиги в области развития производящего хозяйства.

Почти одновременно, а может быть даже раньше, с приобретением зачатков скотоводства волосовские племена предпринимают попытки освоения мотыжного земледелия. И здесь несомненна роль их пришлых соседей. Занятие мотыжным земледелием с разведением мягкой пшеницы, полбы и, возможно, ячменя у племен культур боевых топоров, в том числе и у балановцев, отмечено рядом авторов. Пока неизвестен характер их земледелия, но О.Н. Бадер не исключает развитие даже подсечно-огневого земледелия у балановских племен[1035], что, учитывая преимущественное расположение балановских памятников в удаленных от речных пойм районах, имеет определенную основу. Для полтавкинских же племен, наоборот, предполагается применение мотыжного пойменного земледелия[1036].

Широкое распространение у волосовских племен сетей, сплетенных из нитей волокнистых растений, а также находки на Модлонской стоянке зерен льна, остатков прялки[1037], а на других стоянках глиняных пряслиц, позволяют полагать, что волосовское население в какой-то степени занималось культивацией таких (волокнистых растений, как лен, н, вероятно, конопля, тем более, что, по мнению Ю.А. Краснова, «не исключена возможность их (льна и конопли. — А.Х.) окультивирования непосредственно на территории лесной полосы, где имеются их дикие сородичи»[1038]. Вероятно, разведение этих растений практиковалось на участках, расположенных в непосредственной близи от поселков, т. е. на пойменных землях, обрабатываемых каменными мотыгами. Последние, кстати достаточно выраженной формы и крупных размеров, обнаружены на стоянках (например, на III Удельно-Шумецкой)[1039]. Вместе с тем пока нет основания для предположения о разведении волосовцами других, прежде всего, злаковых, растений. Отсутствие на поселениях остатков зернотерочных плит, кажется, заставляет отрицательно подходить к этому вопросу. Однако важен другой факт — волосовские племена имели навык в культивации растений и их соседство с балановскими и полтавкинскими племенами, знавшими ранние формы земледелия, стимулировало развитие этих навыков.

При рассмотрении вопросов хозяйства нельзя не обратить внимания на такие отрасли, как употребление и изготовление металлических орудий, а также на другие виды домашних занятий.

Как уже выше отмечалось, в конце III тысячелетия до н. э. наблюдается приток в Среднее Поволжье металлических изделий, что благотворно сказалось и на постепенном распространении среди волосовцев техники изготовления металлических предметов. На волосовских поселениях первой четверти II тысячелетия до н. э. и особенно в последующих памятниках постепенно начинают отмечаться и следы отливки металлических предметов. Так, на стоянках III Луговой Борок, Руткинская и Панфиловская были найдены обломки глиняных тиглей двух типов — чашевидной и в виде уплощенного ковша; на Волосовской и Подборица-Щербининской стоянках известны обломки отлакированного металла и шлаки; особый интерес вызывает находка на Панфиловской стоянке обломков сосуда с прилипшими к его стенкам комками железистого шлака. Кроме того, почти все хорошо изученные поздневолосовские стоянки содержали отдельные металлические предметы — тесло (Панфилово), нож (V Удельный Шумец), шилья (Волосово, Панфилово, Холомониха, Подборица-Щербининская) и обломки украшений (Панфилово, Подборица-Щербининская).

Итак, следует считать, что в первой половине II тысячелетия до н. э. волосовские племена от использования привозных металлических орудий перешли к их изготовлению, т. е. вступили одними из первых среди племен лесной полосы в эпоху металла. По-видимому, они познакомились не только с медью, но и с другими цветными металлами — золотом, свинцом, серебром и цинком, на что указывает сходство названий этих металлов в финно-угорских языках, общность которых в какой-то степени сохранялась еще в волосовское время.

Наряду с освоением металлургии, на развитие которой благоприятно сказывалось и наличие в Среднем Поволжье легко обрабатываемых медистых песчаников, волосовские племена продолжали совершенствовать свои традиционные занятия — обработку камня, дерева, кости и т. п. Как известно, в волосовской культуре техника изготовления кремневых орудий достигает наивысшего расцвета, о чем свидетельствуют прекрасно выполненные кремневые предметы, не только весьма дифференцированные орудия труда и оружие, но и различные фигурки и т. п. Классические образцы волосовского кремня сосредоточены в известном Волосовском кладе[1040]. Многочисленные поделки из кости, сохранившиеся на Волосовской, Модлонской и других стоянках, так же, как деревянные предметы из Модлонской стоянки, подтверждают мнение о развитии в это время и таких занятий, как обработка кости и дерева. Упомянутые выше отпечатки сетей, находки зерен льна, обломка доски от прялки на Модлоне, глиняных прясел, так же, как отпечатки тканей на днищах некоторых сосудов из Панфиловского поселения и нижнего слоя стоянки Займище III, показывают широкое распространение среди волосовского населения обработки волокнистых растений и ткачества.

В течение волосовского времени определенное развитие получают и межплеменные связи. Волосовское население, продолжая неолитические традиции, сохраняло активные контакты с родственными охотничье-рыболовческими племенами лесной полосы Восточной Европы и Урала — левшинско-турбинскими, горбуновскими, позднейшими балахнинскими и т. п. Среди них распространяется близкая по типу посуда и наблюдается определенная