Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

— Ну, как успехи? — спросил он у Багрецова и покосился на Римму.

Вадим рассказал, что приборы работают нормально, пробовал на себе, на Марке Мироновиче, и вот сейчас Римма пришла помогать.

Он совершенно сознательно не упомянул при ней, что показали испытания, и, дождавшись, когда она скрылась за дверью, поделился своими сомнениями с Борисом Захаровичем.

— В последнем случае, — Вадим указал глазами на дверь, — приборы ничего не отметили. Никаких изменений.

Дерябин в это время рассматривал записи на ленте.

— А это что? — ткнул он пальцем в размашистые кривые.

Пришлось Вадиму извиняться за Римму.

— Случайная запись. Она что-то болтала вроде как в микрофон, но… — Вадим проследил за взглядом Дерябина и осекся. — Вы думаете, что здесь то же?..

Сравнивая две записи: странного самочувствия Яшки при ускорении и болтовни Риммы, Борис Захарович не мог не отметить их тождественности.

— Да. Но если бы Яшка умел говорить, — снимая очки, пробормотал Дерябин. — Впрочем, он мог кричать… И это невозможно. Приборы защищены от звуков.

— Бабкин! — воскликнул Вадим. — Это он говорил.

— Чепуха. В Яшкину камеру просунуться нельзя. Подключиться к радиостанции трудно. Да и микрофона у него не было. — Борис Захарович дохнул на стекла очков, протер их и сказал неуверенно: — А впрочем, бегите, узнайте.

Бабкин лежал на кровати, вытянув поверх одеяла забинтованные руки.

— Наконец-то! — обрадовался он вбежавшему Вадиму. — А я уже совсем подыхал от скуки. Читать нельзя. Ты бы мне какой-нибудь «автоперелистыватель» сконструировал системы Левы Усикова.

— Ты что-нибудь передавал сверху?

— Как видишь, — Тимофей поднял руки. — Единственный практический результат. Лучше уж бросать записки в ботинках. Правда, жена спросит, куда я их дел.

— А в радиостанцию включался?

— Не помню. Кажется, пробовал… Погоди… — Тимофей вытащил из-под подушки карманный приемник и задумчиво повертел его в руках. — Ну да. Громкоговоритель подсоединял. Но ведь внизу все равно ничего не слышали.

Вадим не смог сдержать радостного нетерпения.

— Не слышали, но видели запись на ленте. — И он рассказал, что из этого получилось.

Притащили маленький магнитофон, на котором записали примерно те же слова, что передавал Тимофей, и когда воспроизвели эту запись графически, то выяснилась их абсолютная схожесть с зубчатой кривой, принятой из «Униона». Все это было нужно для доказательства, что самочувствие Яшки-гипертоника в момент ускорения оставалось нормальным. Это обрадовало и Дерябина, и Марка Мироновича, и, конечно, Багрецова, который внутренне гордился своим открытием, хотя в основном оно было подсказано Борисом Захаровичем.

Дерябин подшучивал над Вадимом, что он уже практически подошел к созданию «кресла чуткости», о котором говорил Афанасий Гаврилович, что такие кресла с сигнальными приборами нужно выпускать в серийном порядке.

— Пусть люди учатся бережному отношению друг к другу.

— Это, конечно, полезно, — с печальной улыбкой согласился Вадим. — Но я бы применял такие кресла для выявления равнодушных.

Борис Захарович похлопал его по плечу.

— Неплохо придумано. Хочет человек посвятить себя науке? Пожалуйста, побеседуем. И если приборы покажут, что товарищ из породы равнодушных, никакие знания его не спасут. В науке таким делать нечего.

В другое бы время Вадим увлекся этой темой, стал бы развивать ее, фантазировать. Но сейчас сердце его щемило, не защита науки от равнодушных дельцов волновала его, а печальное открытие, что душа любимой оказалась пустой. И дело здесь не в приборах, они лишь подтвердили то, над чем не раз задумывался Вадим. Сейчас, вспоминая мелкие частности, разговоры с Риммой, ее отношение к людям, интересы, все, из чего складывается внутренний человеческий облик, Вадим все больше и больше убеждался в своей ошибке. Не мог он полюбить ее. Не мог.

Глава тридцатая

Мужское благородство, «первейшие богачи» и обида Медоварова. У автора появляется надежда, что справедливость восторжествует. Но ведь она не приходит случайно, за нее надо бороться.

Багрецов старался не думать о Римме. Ведь еще столько дел, нужных, важных, интересных, за ними все позабудешь. Он узнал от Бориса Захаровича о таинственных телепередачах. В одном случае была видна снеговая гора, а в другой город с минаретом. Ясно, что это передавал орел-разведчик.

На другой день к вечеру пришлось вновь вспомнить о Римме. Исследуя схему летающего разведчика, Вадим поставил его на крыло, и тут на пол упали два белых целлулоидовых квадратика.

Быстро нагнувшись, Вадим узнал в них потерянные паспорта от аккумуляторов. Нетрудно было понять, как они очутились внутри птицы. Видимо, Юрка, когда нашел Вадима в бессознательном состоянии, обнаружил рядом с растерзанным чучелом как бы выпавшие из него белые квадратики. Естественно, что мальчуган запихал их обратно вместе с проводами и другими электромеханическими внутренностями.

На матовой поверхности целлулоида ясно различались инвентарные номера, даты, число циклов — короче говоря, все, что требовалось знать об испытываемых аккумуляторах. На обоих квадратиках оказались какие-то закорючки, видимо изображающие подписи. Но, может быть, это все-таки другие паспорта, не от тех аккумуляторов, что стоят за стеклом в шкафу? Вадим сравнил кое-какие внешние признаки и на банках и на паспортах — те же самые потеки, одинаковые царапинки. Доказательства убедительные.

Не успел Вадим как следует их рассмотреть, как в дверь осторожно просунулась кудрявая головка Риммы.

— Бориса нема?

— Бориса Захаровича, — поправил ее Вадим, садясь за стол. — Дурная школьная привычка называть так старших.

Римма проскользнула в дверь, бросила сумку на стол и насмешливо поблагодарила:

— Глубоко тронута вашим наставлением, Вадим Сергеевич. Что еще скажете?

Он отвел глаза от ее полных, обнаженных до самых плеч рук и ответил пустым словом:

— Ничего.

Увидев у Вадима паспорта, Римма изменилась в лице, и с губ ее сползла улыбка. «Странно, чего она перепугалась? — удивился Вадим. — Вот сейчас приборы не остались бы равнодушными».

Умела Римма владеть собой, подошла ближе и, склонившись через плечо Вадима, спросила небрежно:

— Где вы их нашли? — И когда он ответил, лениво процедила: — Мне-то все равно, конечно. Но лучше бы вы их никому не показывали, Анну Васильевну подведете.

— Наоборот. — Вадим резко повернулся к Римме. — Теперь все выяснится. Номера аккумуляторов известны. Надо позвонить в институт, и там проверят, кто поставил испорченные аккумуляторы с такими-то номерами. Ведь они в книге записаны?

— Не знаю. Ко мне это не относится. — Римма танцующим шагом