Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Она даже не обернулась.

– Там поётся так, Рутик:

…Но я не понима-аю,Зачем ты так серди-ита.Ну, перестань же хму-уриться,Ну, поцелуй скорей!

Она резко повернулась ко мне с глазами, полными слёз, и я увидел те самые красные пятна на лбу и на щеках её.

Она глядела мне в глаза какие-то секунды, потом уткнулась в моё плечо и заплакала.

Худенькие плечи её вздрагивали под моими ладонями, и сквозь всхлипывания она говорила:

– Зачем… Зачем… зачем ты взял её в лабораторию?

– Кого, Рутик?

– Ты знаешь!.. Зачем?.. Потому что я сейчас некрасивая, да? Потому что я не стройная?

– Ты говоришь чепуху, Рутик! Успокойся и пойми: чепуху!

– Она весь день с тобой! – Бирута продолжала всхлипывать. – Она с утра до вечера с тобой… А я – только ночью… Она всё время шутит и смеётся… Ты сам говоришь… А я только сержусь и плачу… Конечно, как тут не влюбиться… В весёлую женщину…

Я успокаивал её, как мог. Уговаривал, убеждал, доказывал, что никогда не думал о Ружене так, как говорит Бирута. И она вроде поверила, перестала всхлипывать, успокоилась.

Но я и представить себе не мог тогда, насколько прочно засело это у неё в голове. Мне показалось в тот вечер, что разговор исчерпан, окончен. А он только начинался.

Бирута стала вспоминать Ружену всё чаще и чаще, по любому поводу.

Стоило мне нахмуриться, как Бирута говорила:

– Конечно, улыбаться ты можешь только ей!

Стоило мне в течение часа не поднять глаз от книги, как я слышал:

– Только с женой и читать! Жена теперь глаз не радует… Глядеть хочется на другую…

Наверно, Бируту нужно было лечить. Но я не решался рассказать об этом врачу. Такой разговор казался мне почему-то унизительным, позорным, предательским.

Я старался приезжать домой раньше. Но не всегда это удавалось – работа требовала слишком много времени.

Я старался отвлечь Бируту – напоминал ей о фантастике, которую она может и должна писать. Ведь её рассказ, переданный по радио, понравился всем землянам. Те, кто пропустил его, настойчиво вызывали студию и требовали повторить. Но повторять его пришлось дважды. Как же можно после такого успеха забрасывать фантастику?

– Ах! – отмахивалась Бирута. – У меня сейчас чистейший реализм в голове!

Я старался всем, чем мог, успокоить Бируту, был с ней нежен и терпелив, как никогда. Но где-то глубоко внутри мешала мне память о Сумико, о тайной моей вине перед женой, и эта память в чём-то сковывала меня, а Бирута, видимо, тонко чувствовала мою скованность. И подозрения ещё сильнее одолевали её.

Иногда она не говорила об этом по нескольку дней, была, как прежде, ласкова и спокойна. Мне начинало казаться, что наконец-то всё кончилось, и я невольно веселел, но потом, на какой-нибудь совершенной мелочи, Бирута вдруг срывалась и снова начинала упрекать меня ею.

В конце концов я сам стал как сжатая до предела пружина. Стал бояться себя – бояться, что тоже на чём-нибудь сорвусь. Срываются ведь всегда на неожиданных мелочах. Все, не только Бирута.

Главное, я не видел никакого выхода. Уйти из лаборатории я не мог и не хотел. И лаборатория наша была совершенно немыслима без Ружены. Об этом и думать не приходилось. И работать в лаборатории меньше других мне тоже невозможно.

Оставалось ждать. Ждать квартиру, которая изменит наш быт, ждать родов, которые изменят психику Бируты, займут её мысли совсем другим.

И вот теперь квартира была, и Бирута была ей несказанно, совсем по-детски рада, и несколько дней увлечённо исследовала её, изучая все маленькие секреты. И я теперь возвращался домой раньше – всё-таки на сотню километров ближе к лаборатории. И в первые дни в нашей новой, по-праздничному пустоватой квартире царили мир, спокойствие, чистейшая идиллия.

А потом у Бируты снова начались вспышки раздражения, которые мне очень редко удавалось предупредить, хотя я всё время был настороже и старался не давать ей повода для волнений. И снова каждая вспышка неумолимо оканчивалась намёком на Ружену.

Теперь я поговорил с врачом. Просто о раздражительности Бируты – безо всяких упоминаний о Ружене. И жену мою стали незаметно лечить. И она постепенно становилась спокойнее, раздражение проходило, но навязчивая мысль о том, что именно сейчас я должен быть влюблён в весёлую и беззаботную женщину, не оставляла Бируту. И этой другой женщиной, по её мнению, могла быть только бойкая Ружена. Другой женщины возле меня не было.

Когда-то, ещё в «Малахите» и в космосе, Бирута смешно ревновала меня к Розите Гальдос. И в эти тяжёлые недели я боялся, что старая ревность вспыхнет вновь – уже горячо и бурно. Хотя вроде и поводов для этого не было: я почти не видел Розиту, и Бирута знала это.

Однако хоть от этого судьба уберегла меня. Бирута была по-своему логична, и видела, что Розита всё чаще появляется вместе с Теодором Вебером, тем самым архитектором, который в первые дни знакомил нас с материком. Вебер уже почти три года жил один. Жена его погибла – как Ольга, как Чанда… И, видимо, зарождающееся чувство Розиты и Вебера успокоило Бируту.

Но от этого не становилась слабее её ревность к ни в чём не повинной Ружене.

В конце концов я смирился. Смирился со спокойной теперь, мягкой, даже ироничной ревностью Бируты, с её насмешливыми упрёками, с её недоверием, которое, кажется, перестало меня оскорблять. Я ждал сына, верил, что его появление всё изменит, Бирута станет прежней.

Что поделаешь, ревность ещё не ушла из нашей жизни, хотя философы и фантасты изгоняли это чувство не однажды. Когда-то, на Земле, когда Таня ушла к другому, я ревновал. Дико, безумно. Мучился, не находил себе места, делал страшные глупости.

Наверно, только от ревности я и встречался тогда с Линой. Отчего бы ещё? Ведь я не любил её.

Вот когда я вспомнил её, Линку-неудачницу!.. Она просила вспомнить сразу, как прилечу. А я вспомнил, когда стало плохо.

Что тут добавишь?..

В общем, я понимал Бируту. И мне в голову не приходило обижаться на неё. Я знал, что всё это надо перетерпеть, как болезнь. Пройдёт, как проходит и болезнь…

Но терпеть было трудно. И неизменная ревность изматывала, как изматывает всякая болезнь.

…Между тем в лаборатории работа шла и давала результаты, и наш новый киберколлектор для южных районов был, как говорится, на подходе. Мы создали ему единую цельную программу, объединяющую все его задачи, мы вложили в него все анализаторы, схемы и блоки, все аккумуляторы, необходимые для общей работы и для создания мгновенного силового поля, и кибер наш всё-таки стал массивнее своего прародителя.

Бруно вычертил идеальный по форме корпус. Он был изящнее предыдущего, хотя и включал в себя тысячи дополнительных кристаллов и микросхем. Но всё же вес есть вес, и ноги машины пришлось делать толще, и руки – тоже, потому что оборонительным электрическим стержням надо же было куда-то прятаться, чтобы не мешать обычной работе.