Сын теней - Джульет Марильер

— Ложись, Ниав, — ласково проговорила я. — Я хочу, чтобы ты отдохнула, не беда, что ты не можешь спать. Здесь ты в безопасности. Это место так хорошо охраняется, что и сам Крашеный не посмеет сюда сунуться. Здесь тебя никто не тронет. И я обещаю тебе, ты больше никогда не вернешься к мужу. Ты будешь в безопасности, я обещаю, Ниав.

— К-как… как ты можешь мне это обещать? — прошептала она, сопротивляясь моим попыткам уложить ее на подушки. — Я его жена. Я должна делать все, что он хочет. Союз… Лайам… У меня нет выбора… Лиадан, ты обещала не рассказывать…

— Ш-ш-ш-ш, — произнесла я. — Я придумаю, что нам делать. Доверься мне. Отдыхай.

— Я не могу, — дрожащим голосом проговорила Ниав, но все же легла, подложив руку под щеку. — Как только я закрываю глаза, я снова все это вижу. Я не могу об этом не думать.

— Я посижу с тобой. — Я еле сдерживала собственные слезы. — Я расскажу тебе сказку или просто поговорю с тобой, как скажешь. Даже спою, если захочешь.

— Не стоит, — ответила сестра тоном, слегка напоминавшим ее прежнюю резкость.

— Тогда я просто поговорю с тобой. Я хочу, чтобы ты слушала мой голос и думала о моих словах. Думай только о словах, представляй себе то, о чем я говорю. Вот, дай я возьму тебя за руку. Отлично. Представь, что мы в лесу — ты, я и Шон. Помнишь прямую дорожку под буками, ту, где можно бежать, бежать, а она все не кончается? Ты всегда была впереди, всегда бежала быстрее всех. Шон изо всех сил пытался тебя поймать, но у него ничего не получалось, никогда, пока ты сама не решила, что уже слишком взрослая для подобных игр. А я приходила последней, потому что постоянно останавливалась, чтобы начать собирать ягоды, или поднять прошлогодний лист, или послушать, как в папоротнике пофыркивают ежи, или попытаться услышать голоса древесных духов над головой.

— Опять твои древесные духи! — недоверчиво проворчала она. Ну что же, по крайней мере, она меня слушает.

— Ты бежишь босиком, чувствуешь, как в волосах свистит ветер, как мягко ложатся под ноги опавшие листья, ты бежишь, рассекая столпы света, там, где ему удается пробиться сквозь ветки, на которых еще бьются, изо всех сил не желая улетать, золотистые и зеленые осенние листья. И вдруг выбегаешь на берег озера. Тебе жарко от бега и ты входишь в воду, чувствуя прохладные волны вокруг ног и мягкую глину под ногами. А потом ты лежишь на прибрежных камнях, а рядом я и Шон, и мы опускаем в воду руки и смотрим, как между пальцами снуют рыбки, еле-видные от солнечных бликов на воде. Мы ждем, когда на озеро опустятся лебеди, вожак, а за ним и вся стая, они садятся на воду, плюх, плюх, плюх, скользят в ее закатном сверкании, словно в расплавленном золоте, аккуратно складывая огромные белые крылья. А потом потихоньку спускаются сумерки, и лебеди на легких волнах становятся похожи на призраков.

Некоторое время я продолжала в том же духе, а Ниав лежала тихо, но не спала. Я достаточно ее знала, чтобы понять, что отчаяние едва-едва отступило.

— Лиадан, — спросила она, когда я остановилась, чтобы перевести дух. Глаза ее открылись, и выражение было каким угодно, но не спокойным.

— Что, Ниав?

— Ты говоришь о прошлом, о простых и прекрасных вещах. Те времена никогда не вернутся. Ох, Лиадан, мне так стыдно! Я чувствую себя такой… такой грязной, такой никчемной. Я все испортила.

— Ты ведь сама в это не очень-то веришь, правда?

Она свернулась клубочком, одной рукой обняв себя за плечи, а другой, сжатой в кулак, прикрыла рот.

— Это правда, — прошептала она. — Мне приходится верить.

В дверь постучали. Пришла Эйслинг, проверить, все ли у нас в порядке, поскольку близится время ужина, а мы все не выходим. Я тихонько поговорила с ней, объяснила, что Ниав очень устала, и попросила принести на подносе немного еды и питья, если это не очень сложно. Вскоре после этого, служанка принесла нам хлеб с мясом и эль, я взяла поднос, поблагодарила ее и закрыла дверь.

Ниав не могла ни есть, ни пить, но я поела. Я хотела есть, во мне рос ребенок. Теперь я уже ясно видела, что живот у меня слегка увеличился, чувствовала, как отяжелела грудь. Скоро изменения станут заметны всем. Но Ниав ничего не знала, похоже, ей никто не сказал.

— Лиадан? — голос ее звучал так слабо, что я еле услышала.

— М-м-м?

— Я огорчила маму. Я сделала ей больно, а ведь она… ведь она… а я даже не знала. Ох, Лиадан, как я могла не заметить…

— Тс-с-с-с, — сказала я, пытаясь сдержать слезы. — Мама любит тебя, Ниав. Она всегда будет любить нас, что бы ни случилось.

— Я… я хотела поговорить с ней. Я хотела, но… я не смогла. Просто не смогла себя заставить. Отец повел себя со мной так сурово. Он возненавидел меня за то, что я ее огорчила и…

— Ш-ш-ш. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Безумная надежда, конечно же. Как я могу все исправить, если даже те, кто раньше казались мне такими сильными, теперь плыли по течению, беспомощные, как листья, влекомые осенними штормами? Возможно, это часть того самого древнего зла, о котором они все говорили, нечто столь сильное и ужасное, что способно все пустить наперекосяк… И все же мне удалось ее успокоить, и она наконец снова легла, все еще сжимая кулаки. Я вспомнила, что мне показывал Финбар, как он, чтобы утешить меня, наполнил мой разум радостными картинами и спокойными мыслями. Он говорил, что и я должна научиться использовать этот дар. Возможно, он понадобится мне, только чтобы помочь сестре успокоиться и уснуть. И я сделала все, как раньше: представила себе, что я Ниав и лежу на кровати, вся сжавшись и пытаясь убежать от всего мира. Я позволила своим мыслям вплестись в ее. Но на этот раз я все контролировала и в то же время оставалась собой, была способна искать для нее ответы, способна исцелять.

Это было совсем не похоже на ту ночь, когда Бран схватил меня за руку так сильно, что едва не сломал ее, а его мысли раздавались в моей голове, подобно крикам испуганного ребенка. Но я дорого бы дала, чтобы не знать многое из того, что мне открылось. Я вместе с сестрой переживала унижения, насмешки, жестокость. Еще до свадьбы Фионн видел ее красоту и слышал о ее достоинствах. Когда-то она действительно в избытке обладала и тем и другим. Но он ничего не знал о Киаране, о том, что сердце Ниав, ее тело и мысли уже отданы другому. Немного хитрости, тактики, чуточку игры и флирта, и, может быть, она смогла бы начать жизнь заново. Она, возможно, смогла бы доставлять мужу удовольствие. Любую женщину ранит необходимость притворяться, чтобы выжить. Но многим приходится этим заниматься, чтобы сделать свою жизнь хотя бы сносной. А сестра не смогла. Она оказалась неспособна на столь жизненно необходимое ей притворство. А Фионн оказался нетерпелив. Я чувствовала его оплеухи, удары его ремня так, как чувствовала их она. Я чувствовала ее унижение от того, что ее телом пользовались против ее воли, я ощущала, как она стыдится, хоть ни в чем и не виновата.