Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Войдя в двери отеля «Сен-Луи», Вэл попал на самый оживленный пятачок во французском квартале – за исключением рынка. Отель занимал почти полквартала, или, как выражались креолы, полквадрата. У него было три входа. Один, с Ройал-стрит, вел к двум сотням номеров, четыре из которых Вэл снимал круглый год, – они служили ему городской квартирой. Два входа были с Сен-Луи-стрит. Один вел на лестницу, которая изящно поднималась до бальных зал, а другой – большой, внушительный, с колоннами – служил главным входом. В него Вэл и вошел – у него были важные дела.

Проходя через большой зал, именуемый биржей, он кивнул нескольким знакомым, но при этом показал на противоположный выход, давая тем самым понять, что у него нет времени остановиться поболтать. Таких бирж в городе было несколько. Там собирались банкиры, маклеры, торговцы и представители транспортных фирм и заключали сделки с сахаром, хлопком и всевозможными перевозками.

Вэл держал путь в ротонду – самое сердце отеля, где торговля отличалась большим разнообразием и где проводились аукционы.

Ротонда пользовалась вполне заслуженной славой одной из самых интересных достопримечательностей Нового Орлеана, куда стекались и приезжие, и местные жители. Ее высокий купол был украшен фресками с аллегорическими сюжетами. Боги, нимфы, мифические животные резвились на фоне фантастических пейзажей высоко над головами людей, толпами снующих по мраморному полу. Чугунная винтовая лестница вела на опоясывающую ротонду чугунную же галерею, откуда зрители могли любоваться бурной деятельностью аукционистов, а также лучше рассмотреть величественные языческие забавы на фресках.

По воскресеньям ротонда была закрыта, а во все прочие дни недели открыта для обозрения. От полудня до трех часов она была забита мужчинами и женщинами, продающими, покупающими или просто наслаждающимися бурным оживлением.

От разнообразия товаров захватывало дух. За плантацией в три тысячи акров мог следовать пай на одну тридцатую часть небольшого пригородного участка. За бочонком вина – пара бокалов. Мебель, гвозди, картины, чайники, тюки сена или хлопка, кадушки с ромом или патокой, дамские ботинки или мужские подтяжки, кружева, духи, смола, плуги, хрустальные люстры, фарфор, шелка, связки бамбуковых стеблей… Все, что могло кому-то понадобиться, сваливалось к ногам покупателя после быстрого оживленного торга, который велся одновременно по-французски, по-английски и по-испански. Жители Нового Орлеана любили азарт и состязания. И естественно, предпочитали аукционы всем прочим видам коммерческих сделок. Даже дамы-креолки приходили в ротонду, когда выставлялась новая партия товаров из Франции или продавалась обстановка шикарного дома для покрытия долгов какого-нибудь проигравшегося картежника.

Аукцион проходил быстро и яростно. Три часа не тот срок, за который можно подумать, прежде чем делать ставки. Слишком много товара проходило через аукционы. В особенно напряженные дни два, три, а то и четыре аукциона проводились в разных концах огромного зала одновременно.

Вэл сразу увидел, что сегодня особого оживления нет. Лишь один аукционист зазывно выкрикивал группе человек в двадцать—двадцать пять:

– Как, неужели вы дадите этому потрясающему зеркалу уйти всего за сорок три доллара? Леди и джентльмены, да в самом Версальском дворце нет столь правдивых и столь прекрасных зеркал…

Два человека, стоявшие по обе стороны от него, говорили то же самое и с теми же интонациями – один по-французски, а другой по-испански.

Вэл прошел мимо них ко второй аукционной площадке, где мужчина устанавливал подиум.

– Привет, Жан-Пьер, – сказал он. – Мне передали, что у вас есть что-то для меня.

Аукционист кивнул.

– Как раз то, что вы любите, месье Сен-Бревэн. Пойдемте со мной. – Он жестом подозвал своих переводчиков, и они продолжили работу за него.

Аукционист провел Вэла в заднюю часть ротонды, где за низеньким деревянным барьером разместились рабы, выставляемые на продажу. Там уже было трое покупателей, которые придирчиво рассматривали рабов, обсуждая их достоинства и недостатки.

Жан-Пьер был одним из немногих новоорлеанских аукционистов, которые принаряжали рабов перед торгом. За перегородкой стояли четверо мужчин в плохо сидящих зеленых фраках, красных жилетах и желтовато-коричневых брюках и шесть женщин в бальных платьях из розовой тафты с глубоким вырезом. Одна из женщин была очень стара, со скрюченными от артрита руками и узким лицом, изборожденным морщинами. Была тут и девочка не старше десяти лет. У всех женщин на головах были требуемые законом тиньоны – хлопковые, с черно-красным узором, который самым нелепым образом контрастировал с блестящей розовой тканью платьев. Все рабы улыбались, довольные своими роскошными нарядами.

– Они с плантации Марсдена, что повыше Натчеза, – сказал аукционист. – Марсден наконец-то помер от скупости. Скорей всего, не пожелал раскошелиться на врача. Эту партию доставили в лохмотьях. Но они в хорошем состоянии. Об имуществе он заботился лучше, чем о себе самом.

Один из покупателей внезапно спросил самого крупного из рабов:

– Как тебя зовут?

Покупатель, естественно, говорил по-французски. Раб закатил глаза, и улыбка его дрогнула.

– Эге, да они все говорят по-американски, – сказал креол. – Я не собираюсь открывать у себя на плантации школу. – И он поспешил прочь, остановившись, лишь чтобы взять блюдечко устриц с подноса, который предложил ему официант.

– Похоже, полку конкурентов убыло, – сказал Вэл и подозвал официанта. – Пришлите мне бутылку белого вина, – сказал он, отобрав несколько устриц.

Администрация отеля предоставляла постоянным посетителям аукционов бесплатный второй завтрак, чтобы те не пропускали возможность сделать ставки. Официанты курсировали по залу с подносами, уставленными горячими и холодными закусками и напитками.

Жан-Пьер подождал, пока Вэл съест дюжину устриц, выпьет два бокала вина и вытрет руки о полотенце, которое поднес ему ухмыляющийся мальчишка в униформе. Затем, откашлявшись, предложил начать аукцион.

– Хоть товару и немного, времени уйдет порядочно. Вальмон улыбнулся:

– Не слишком, я надеюсь. Я рассчитываю на вас, Жан-Пьер. Пожалуйста, постарайтесь видеть мои ставки, а ставок других джентльменов не замечать. Которые из них семья?

Жан-Пьер вздохнул:

– Боюсь, что старая карга – тоже член семьи. Конечно, много за нее не дадут, но она была поварихой, месье, так что не совсем уж бесполезна. Эти двое сильных мужчин ее сыновья, а женщина, которая стоит рядом с девочкой, своей дочерью, – невестка. Говорят, она беременна, но я этому не верю.