Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман - Джеймс Купер

Лайонел отвел взгляд от жалкой картины ее отчаяния, по Сесилия опустилась на колени подле кровати и, воздев руки, прекрасная в своей чистой вере, прошептала:

— Плохим другом был бы тот, кто решил бы тешить лживой надеждой отходящую душу. Обратите свои помыслы к богу!

— И ты тоже, — вскрикнула обреченная с внезапно вспыхнувшей силой и энергией, которые, казалось, опровергали ученое мнение медика, — ты тоже меня предаешь? Ты, которую я пестовала с пеленок, выхаживала в болезни, баловала и воспитала в добродетели — да, это я смело могу утверждать перед всем светом! — ты, которой я устроила такую блестящую партию, ты отплачиваешь мне за все это черной неблагодарностью?

— Бабушка! Бабушка! Не говорите мне таких жестоких слов! Уповайте на милость божью!

— Прочь… прочь… слабодушная и неразумная девчонка! Избыток счастья свел тебя с ума! Подойдите ко мне, сын мой, поговорим о Равенсклифе, гордом владении наших предков, и о днях, которые нам еще предстоит провести под его гостеприимной кровлей. Глупая девчонка, на которой вы женились, хочет запугать меня!

Лайонел, содрогаясь от ужаса, слушал, как надтреснутый голос изливает давнишние сокровенные мечты честолюбивой и черствой натуры. Не в силах долее смотреть на миссис Лечмир, он опять отвернулся и на миг закрыл лицо руками, словно для того чтобы не видеть мира и всего его зла.

— Бабушка, дорогая, не смотрите на нас так ужасно! — едва дыша, говорила Сесилия. — Вы проживете еще много-много часов… нет, что я говорю, — дней! — Она умолкла, следя за блуждающим и безнадежным взглядом, который умирающая переводила с предмета на предмет, затем склонив голову на руки, воскликнула: — О мать моей матерп! Если бы я могла умереть вместо вас!

— Умереть! — повторил тот же дребезжащий голос, исходивший из груди, в которой уже слышалось предсмертное клокотание. — Кто захочет умереть в день свадьбы?.. Прочь… оставь меня… Ступай в свою комнату и молись, если хочешь… но оставь меня.

Она со злобным раздражением проводила взглядом Сесилию, которая безропотно повиновалась с благочестивым намерением в точности выполнить приказание бабушки, потом добавила:

— Ей не по силам задача, которую я на нее возложила. Все в моем роду были слабодушны, кроме меня… моя дочь… племянница моего мужа…

— К чему ты вспомнила о ней? — произнес грозный голос Ральфа, прерывая ее лихорадочный бред. — О жене твоего племянника, о матери этого юноши? Говори, женщина, пока тебе еще дарованы время и разум.

Лайонел, повинуясь непреодолимому побуждению, подошел к кровати и сурово произнес:

— Если вы знаете что-либо об ужасном несчастье, постигшем мою семью, или каким-то образом были к нему причастны, облегчите свою душу, чтобы умереть в мире. Сестра моего деда! Нет, более того — бабушка моей жены! Заклинаю вас, скажите, что случилось с моей несчастной матерью?

— «Сестра твоего деда… бабушка твоей жены», — медленно повторила миссис Лечмир; видно было, что мысли ее начинают мутиться. — И то и другое — правда!

— Если вы признаете узы крови, расскажите мне о матери, откройте тайну ее судьбы!

— Она в могиле… мертва… да… да… ее хваленая красота стала добычей прожорливых червей! Чего же тебе еще нужно, безрассудный мальчишка? Или ты хочешь увидеть ее кости, обернутые в саван?

— Правду! — воскликнул Ральф. — Скажи правду и признайся, что ты причастна к ее преступлению!

— Кто это говорит? — сразу ослабевшим и дрожащим от немощи и старости голосом произнесла миссис Лечмир, озираясь по сторонам, будто какое-то давнее воспоминание пробудилось у нее в мозгу. — Я как будто знаю этот голос.

— Вот, взгляни на меня, обрати свой блуждающий взор, пока он еще не угас, на меня! — крикнул Ральф. — Это я говорю с тобой, Присцилла Лечмир!

— Чего тебе надо? Мою дочь? Она в могиле! Ее дитя? Она обвенчана с другим… Ты опоздал! Ты опоздал! О, если бы ты попросил ее у меня в свое время!..

— Правду… правду… правду!.. — громовым голосом повторял старик. — Святую и чистую правду! Открой нам всю правду без утайки!

Это странное и грозное заклятие пробудило силы умирающей, душа которой, казалось, сжималась от его крика. Она попыталась приподняться и воскликнула:

— Кто сказал, что я умираю? Мне только семьдесят лет! Еще вчера я была ребенком — чистым и невинным ребенком! Он лжет, лжет! Нет у меня гангрены — я сильна, у меня еще много лет впереди, чтобы жить и каяться!

А в перерывах между ее воплями раздавался голос старика, по-прежнему твердившего:

— Правду… правду… святую, чистую правду!..

— Дайте мне встать и взглянуть на солнце, — продолжала кричать умирающая. — Где вы? Сесилия, Лайонел… дети мои, что же вы бросаете меня сейчас? Почему гасите свет? Дайте свету! Свету больше! Ради всего святого, не покидайте меня в этой черной и жуткой ночи!

Ее отчаяние было до того страшно, что замолчал даже Ральф а она все продолжала в неистовстве выкликать:

— Почему говорить таким, как я, о смерти!.. Я слишком мало жила!.. Дайте мне хоть день… дайте хоть час… хоть минуту! Сесилия! Агнеса!.. Эбигейл! Где вы все?.. Помогите, или я погибла!

Отчаянным усилием она приподнялась, хватая руками воздух. Наткнувшись на протянутую руку Лайонела, она вцепилась в нее слабеющими пальцами, улыбнулась, уверовав в ее спасительную силу, и, опрокинувшись на подушки, вздрогнула и упокоилась навеки.

Лишь только крики умирающей оборвались, наступила глубокая тишина и стали слышны стоны и завывания ветра, которые в такую минуту легко было принять за рыдания бестелесных духов над столь ужасной кончиной.

Глава XXIV

Я удивляюсь одному, мессир:

Считая жен исчадиями ада,

От них спасаясь бегством в тот же день,

Как в верности навек им поклялись.

Вы все еще мечтаете жениться!

Сесилия покинула спальню миссис Лечмир, сознавая, что на ее плечи легло бремя горестей, которые ей до сих пор были неведомы. В уединении своей спальни, опустившись на колени, она излила душу в горячей молитве, а затем, укрепленная духом и успокоенная, приготовилась вновь занять свое место у ложа бабушки.

Направляясь в спальню миссис Лечмир, она услышала голос хлопотавшей внизу Агнесы и шум приготовлений к празднованию своей неожиданной свадьбы и на мгновение остановилась, чтобы удостовериться, что все происшедшее не плод болезненного воображения. Она оглядела свой необычный, хотя и скромный наряд, вздрогнула, вспомнив зловещее предзнаменование тени, и, наконец, вернулась к страшной действительности с тягостным сознанием, что это правда. Взявшись за ручку двери, Сесилия замерла в тайном страхе и напряженно прислушалась. Так прошло несколько секунд. Вскоре беготня внизу улеглась, и до нее донеслись жалобы завывавшего в трубах ветра. Ободренная мертвой тишиной, царившей в спальне бабушки, Сесилия отворила дверь, льстя себя надеждой увидеть христианское смирение той, что еще недавно предавалась буйному отчаянию. Она вошла робко, боясь встретить пронизывающий взгляд глубоко запавших глаз незнакомца, вид и речи которого внушали ей безотчетный ужас. Но ее колебания и страхи оказались напрасны: комната была пуста. С удивлением оглядевшись и не увидев Лайонела, Сесилия на цыпочках подошла к кровати и, приподняв одеяло, убедилась в печальной истине.