Опасные заложники - Владимир Шитов

Так как всем индейцам не могло хватить каждой привезенной Кажакиным вещи, то раздачу подарков взял на себя вождь. Не делились между индейцами лишь продукты питания, которые были занесены в дом Меткого Томагавка, чтобы они не промокли, если Пойдет дождь. Против такого решения возражений у индейцев не возникло, та к как они знали, что продукты предназначены для большого пира, который устраивает им всем почетный вождь Большой Человек.

Выполнив все необходимые формальности и убедившись, что его дальнейшее присутствие рядом с вождем не обязательно, Кажакин поспешил к Гордой Лани, где его встретил в боевой стойке, оскалив зубы волкодав. Вышедшую из дома индианку Кажакин движением руки предупредил, чтобы она не вмешивалась в его общение с собакой, поэтому Гордая Лань улыбнулась, готовая прийти мужу на помощь, и стала ждать, чем кончится встреча старых знакомых. Остановившись метрах в четырех от собаки, Кажакин, обращаясь к ней, сказал:

— Рекс, дурачок, мы же с тобой старые друзья, а ну посмотри на меня внимательно, неужели не узнаешь?

Собака перестала рычать. Знакомый запах, голос вернули Рекса в двухлетней давности прошлое и он завилял хвостом, сконфуженно скуля. Признав в Кажакине своего хозяина, доверчиво подошел к нему, позволив ему погладить себя, пропустил гостя к. своей хозяйке.

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Предстояла большая охота, она побудила к активным действиям все взрослое мужское население племени. Каждый воин проверял свое оружие, чтобы оно не подвело на охоте и не опозорило его перед соплеменниками. На луках менялись сухожилия, чтобы в нужный момент не лопнула тетива, пополнялся запас стрел, проверялось крепление дротиков, наконечников на копьях, на томагавках, выполнялись и другие подготовительные работы. Ничего удивительного не было в том, что когда пришло время охоты, то в индейском лагере остались только один спецназовец, которому было поручено охранять вертолет, а также старики, женщины и дети. Из пришельцев на охоту нс; пошел лишь Кажакин, которому дома с молодой женой было интереснее. К счастью, возглавлявший спецназовцев Наумов, давно нашедший общий язык с Метким Томагавком с помощью жестов и односторонней информации, легко мог обойтись без него. Когда Кажакин сказал Наумову, что индейцы — отсталый парод и нуждаются в поддержке, то последний, частично соглашаясь с ним, заметил:

— Ничего себе отсталый парод, а владеет такими возможностями, которые не по плечу большинству землян,

— В этом они в своем развитии на несколько сот лег впереди нас. Обладая такой возможностью, мозг этих индейцев так натренирован, что легко усваивает получаемую от нас новую информацию практически без потерь, при этом возможности в. освоении познаний у них практически неограниченные, — сказал Кажакин.

— Мне; бы научиться такой их способности, — мечтательно произнес Наумов.

— По просьбе руководителей правоохранительных органов правительство решило создать группу из оперативных и следственных работников, которых мои бывшие ученики будут учить читать мысли на расстоянии. Сейчас приходится умные, светлые головы, которые можно использовать для созидания, отвлекать на борьбу с преступностью, — сказал Кажакин.

— Получается так, что, читая мысли преступника, они легко могут узнать без его признания, почему он совершил преступление, кто был его соучастником, где спрятано оружие… — догадливо предположил Наумов.

— Примерно так! — спокойно согласился с ним Кажакин, не видя в этом никакой сенсации и не желая распространяться на эту тему. — Если желаешь на "старости" лет овладеть такими способностями, то я скажу, чтобы тебя включили в эту группу. Как-никак мы с тобой давнишние товарищи.

— Мне лестно быть вашим товарищем, — ответил благодарно Наумов. — А своим предложением вы меня просто убили, так я ему рад.

— Тебя убьешь, — оглядывая его огромную, сбитую из мышц фигуру, скептически возразил Кажакин. — Ты мой старый, проверенный боевой товарищ. Мне будет трудно с тобой расставаться, но не помочь тебе и не пойти навстречу твоему желанию будет несправедливо и жестоко по отношению к тебе.

Перед расставанием они еще раз обнялись, испытывая друг к другу душевное расположение, теплоту.

— Ну я побегу, а то там, наверное, наши охотники меня заждались, — напомнил Кажакину Наумов.

— Удачи вам там! — пожелал ему на прощание Кажа-кип, глядя вслед удаляющемуся от него крупным шагом верному, но уже теряемому сподвижнику.

Кажакин вернулся в дом, где его ждала преданная жена, не способная на измену, подлость, подкуп. Мы цивилизованные люди, если бы в выражении своих чувств и преданности любимому вернулись к уровню наших индейских друзей, то я уверен, что население Земли от этого только выиграло. Если бы разводы не прекратились совсем, то были бы сведены к минимуму. Чувствуя неудовлетворенное]’]. собой, окружающими, мы чрезмерно ранимы и раздражительны, что цепной реакцией передается от одного к другому. Если бы мы научились прощать свои обиды как дети, поссорившиеся с ровесниками, то наша жизнь существенно изменилась бы к лучшему. Пускай читатель меня простит за такое отступление, но не задуматься и не высказать свою точку зрения по этому вопросу я не мог.

Когда Гордая Лань узнала от Кажакина, зачем он прилетел в индейский лагерь, то ее радости не было предела. Повиноваться мужу, быть постоянно рядом с ним, получать ласки любимого не только во сне, но и наяву, спать на его широкой груди, ощущать запахи его здорового тела, отличая их от всех других, перепоручить мужу ответственность за обеспечение семьи всем необходимым, все это было ее грезами и мечтаниями, и вот наконец-то Бог ниспослал свершение их за ее долготерпение и веру. Полученная ею от Кажакина информация была такой желанной и приятной, что она боялась ей поверить, а потому вновь углубилась в расшифровку посылаемых ей импульсов, которые говорили, что она не ошибается и то, что она поняла, — действительно реальность. Увидев улыбку мужа и его манящий взгляд, она легкой походкой охотника подошла к нему, Читая его мысли, она сбросила с себя "цивилизованное наслоение, представ перед ним в “костюме" Евы. Видя ее раскрепощенность, он поддался гипнозу и последовал ее примеру.

Самоотверженная любовь индианки, без шанса на взаимность, пробила себе дорогу сквозь массу случайностей, и вот сейчас она для обоих стала познанной необходимостью, в которой уже никому ничего не надо скрывать, объяснять и доказывать. Теперь ей не надо было плести тонкую паутину женской хитрости, чтобы насильственно окунуться в его ласку, любовь, так как их уже ничего не разъединяло. Между ними не было препятствий, их интересы во всем совпадали. Ее любовь, как старое выдери юное виноградное вино после долгого брожения, успокоилась и стала кроткой, но человек, обманутый его сладостью и употребивший чрезмерно, быстро пьянел и терял сознание, запоздало поняв свою ошибку в его оценке. Теперь они взаимно поили друг друга своей любовью, пьянея от нее, испытывая душевное и физическое влечение друг к другу.

Индейские девочки, подрастая, обучались матерями науке любви: что надо делать до, в период и после любовных ласк мужа, чтобы ему со своей избранницей не было скучно и она ему никогда не надоела. Свой опыт старшие женщины передавали младшим, и он переходил из поколения в поколение, пополняясь секретами, которые иногда им удавалось подглядеть в сельве у младших своих братьев, а к ним индейцы относили весь окружающий их мир животных и птиц. Конечно, существенное различие в воспитании привело к тому, что Кажакин сгорел раньше, чем ему хотелось. Он был неудовлетворен собой, и Гордая Лань это сразу же поняла. Она помогла ему увериться в своих силах и доказать ей, что она, дочь вождя, выбрала себе достойного спутника жизни… Глядя на жену, одетую в Евин наряд, беззаботную, порхающую вокруг него, Кажакин, не скрывая восхищения, любовался се точеной девичьей фигурой, которую даже рождение ребенка нисколько не изменило в худшую сторону. Ему захотелось прикоснуться губами к ее груди. Она с готовностью нависла над ним, подставив ему для поцелуя налитые соком жизни свои прелести, но он смущенно отогнал от себя такое "неприличное" желание, что ее удивило. "Как это отказываться от того, чего хочется, что осуществимо, приятно не только тебе, но и другому человеку", — подумала Гордая Лань, безропотно подчиняясь его воле. Как желание мужа, так и его запрет были для нее непреклонными понятиями, не нуждающимися в объяснении. Усадив жену рядом с собой на мягкую шкуру оленя, он приступил к долгой, но необходимой для дальнейшей их жизни, беседе:

— Теперь я, ты, сын будем жить вместе с моими родителями в большом доме. Многочисленный народ моего племени не может общаться между собой так, как сейчас общаемся мы. Поэтому тебе и сыну придется научиться говорить на нашем языке.