Гиперборей - Юрий Никитин

Асмунд и Рудый замыкали отряд. Асмунд ехал огромный и неподвижный, как башня, в седельной петле торчал его исполинский боевой топор. Солнце сверкало на остром, как бритва, лезвии, толстая рукоять была отполирована его шершавыми ладонями до блеска. Асмунд был в полном панцире, который надел поверх кольчуги, подражая князю, опустил забрало, его выпуклые глаза злобно смотрели сквозь узкую прорезь маски шлема.

Рудый шлем сдвинул на затылок, доспехи оставил на запасной лошади, а рубаху расстегнул до пояса. Перехватив неодобрительный взгляд Асмунда, он запустил пятерню за пазуху, с наслаждением поскреб грудь, сладко застонал, томно прикрыв глаза. Рука Асмунда непроизвольно поднялась, пальцы наткнулись на выпуклые пластины панциря. Он ругнулся и не смотрел на Рудого. Тот шумно чесался, Асмунд долго терпел, наконец послал коня вперед.

На поясе Рудого висели короткие ножи с утяжеленными лезвиями, баклажка и калиточка. Штаны у него были из искусно выделанной кожи, даже сапоги отличались тонкой работой. На поясе висел кривой хазарский меч — с расширенным к концу лезвием, на голубом булате при ярком свете можно было различить затейливые древние знаки. Меч висел в подогнанных ножнах, скромно украшенных, лишь выглядывала рифленая рукоять. Олегу только однажды достаточно было взглянуть на нее, чтобы увидеть, как умело сбалансирована и что за синеватые искорки на лезвии: саблю, так на Востоке называли хазарский меч, согни в кольцо — не сломится, отточенное лезвие рассечет подушку, поставленную стоймя, а брошенный на лезвие волос распадется на две половинки...

К полудню Олег заметил возделанные поля, чуть позже — приземистые хатки. Оставив отряд в лесу, он зашел в весь с Гульчей, отыскал зажиточного хозяина, купил двух быстрых коней.

— Если будут расспрашивать о нас, — объяснил он Гульче, — то узнают лишь, что мужик с чернявым ребенком купил двух коней. Двое, а не шестеро.

— Тебя и без оберегов признают за пещерника, — возразила Гульча. — Что-то в тебе есть от волхва... А меня уж точно не признают за ребенка!

— Не признают, — согласился Олег. — В этом плаще ты похожа на снопик!

Когда вернулись, Асмунд нахмурился, явно боролся с желанием пересчитать оставшиеся монеты в калитке князя. Рудый поинтересовался:

— Зачем в селение входили с востока, а вышли с запада?

— Сам подумай.

На привале Олег отрешенно теребил обереги, кончиками пальцев касался вырезанных фигурок, прислушивался к голосу души, которая все видит и все знает. Рюрик ловко рубил толстые хворостины, бросал в кучу — будет хороший костер, а Рудый и Асмунд распаковывали суму с едой. Внезапно Рудый беспокойно оглянулся на Олега, сказал вполголоса Асмунду:

— Слушай, мы не подумали о святом пещернике... Он не будет есть нашу еду!

— А что ему надо?

— Пещерники кормятся медом и акридами. Это такие крупные кобылки, на юге их зовут кониками, на западе — грасхопами...

— Кузнечики, что ли? — удивился Асмунд. Он оглянулся на Олега. — Не хотел бы я быть пещерником... Это ж сколько надо сожрать, чтобы не околеть! А он не такой уж тощий.

— Надо наловить ему кузнечиков, — предложил Рудый. Глаза его хитро блестели. Он с сомнением оглядел грузного Асмунда, вздохнул. — Ты иди от поляны направо, а я налево. Мешок возьми! Сам говорил, что их надо много.

Асмунд с несчастным видом смотрел на мешок, на зеленую траву. Кузнечики кое-где прыгали, но мелкие — с ноготь, не крупнее. Да и прыгали шустро.

Рудый подумал, сказал сожалеюще:

— Нет, лучше лови улиток. Кузнечики не по тебе. А улитку, если она зазевается, схватить сумеешь. Подкрадывайся к ней, подкрадывайся, потом ха-а-ап! Обеими руками. И держи крепче, а то вырвется.

— Улитка? — спросил Асмунд непонимающе.

— Или убежит, если не сумеешь схватить сразу.

— Улитка? — переспросил Асмунд удивленно. — Она же еле ползает!

— А ты? — удивился Рудый.

Асмунд выронил мешок, его кулаки начали сжиматься. Глаза сузились, он начал медленно багроветь, задышал чаще. Умила, уложив ребенка, сказала Рудому неодобрительно:

— Когда-нибудь он свернет тебе шею. И будет прав.

— Ну, до этого еще далеко, — ответил Рудый бодро. — Он же из племени дубичей, а они в драку сразу не бросаются. Сперва разогреваются руганью, угрозами, рвут на себе рубахи, выкатывают глаза, орут, стервенеют...

Асмунд, о котором Рудый говорил как об отсутствующем, задышал чаще, рванул на груди рубаху, сказал свирепым голосом:

— Пусть на мне Ящер воду возит всю оставшуюся жизнь, если я не раздеру тебя, как жабу, на две половинки...

— Видите, княгиня? — указал Рудый. — До захода солнца он приступит к рукоприкладству.

— Но что от тебя останется тогда? — полюбопытствовала Умила.

— Ну, — протянул Рудый, — разве можно так далеко заглядывать? До полночи целая вечность. Я думаю, даже вещий пещерник так далеко не видит будущее. Жизнь полна неожиданностей.

Он деловито выкладывал на траву ломти мяса, завернутого в широкие листья, рыбу, пышный каравай хлеба, куски запеченного лебедя. Просиял, стукнул ладонью по лбу:

— Вот первая неожиданность! Пещерник ведь трапезовал у князя. Полкабана умял, как сейчас помню, даже хмельным медом не брезговал! Понял, Асмунд? Кузнечиков ловить не надо. Пусть цвиринчат. И улиток не надо.

Асмунд оборвал ругань, глядя на Рудого вопросительно. Тот искоса подмигнул Умиле, его улыбка была хитрой. Умила отвернулась, было жаль честного доверчивого Асмунда.

Поужинав, усталая Умила сразу заснула. Олег сидел спиной к огню, всматриваясь в темноту. Асмунд шаркал камнем по лезвию меча, любовно трогая ногтем. Рюрик дремал, обняв одной рукой Умилу. Рудый подкладывал прутики в огонь, рассказывал вдохновенно:

— Зря ты, Асмунд, не веришь в чудеса... Когда я был маленьким, помню, однажды к нам пришел святой пещерник... Осмотрелся печально, говорит: «Вечером хата сгорит...» Мои родители испугались, в ноги кинулись, умоляют: «Святой пещерник, возьмите в хате все, что хотите, заберите и корову, только спасите хату, зима подходит». Пещерник подумал, ответил: «Постараюсь помочь». И что же вы думаете, случилось чудо — хата не загорелась!

Рюрик едва сдерживал улыбку: Рудый рассказывал с абсолютно строгим лицом, в нужных местах глаза его удивленно расширялись, брови взлетали, а челюсть отвисала по шестую застежку. Асмунд кашлянул, сказал с неловкостью:

— Конечно, это чудо... Но я не говорил, что чудес нету вовсе, просто самому видеть не приходилось. А вообще-то интересно было бы заглянуть в грядущее...

— И увидеть себя в срубе? — ахнул Рудый. — Опомнись!

— Ну... Почему обязательно в срубе?.. А ты разве не хотел бы увидеть свое грядущее?