Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

Было объявлено, что социалистическая партия Америки вышла из Второго интернационала, но еще не поддержала Третий. Подобно другим социалистическим партиям антивоенной направленности, она ожидала ответов на определенные вопросы организации и тактики, поставленные руководству Коминтерна. Ответы на эти вопросы, данные Вторым съездом, не только разрушили всякую надежду на единство левого крыла среди сил, которые уже повернулись лицом к Москве, но и привели к уходу нескольких партий, включая итальянскую и, позднее, скандинавскую, которые уже проголосовали за присоединение. То же самое произошло и в отношении съезда красных профсоюзов в 1920 году, из которого в это время вышла американская организация «Индустриальные рабочие мира» и более радикальные организации европейского рабочего движения. Эти организации, особенно в которых преобладали синдикалистские тенденции, резко выступали против контроля над своими союзами со стороны политической партии – коммунистической или какой-либо другой. Эти рабочие движения, как и радикальные политические партии, в ближайшие год-два тоже ожидал раскол.

Когда, наконец, съезд начался в Петрограде (чтобы на следующий день продолжиться в Москве) в бывшем тронном зале царского дворца, русские большевики были на самом гребне волны власти и доверия, которая начала подниматься еще в 1917 году. Они успешно разгромили белые армии и интервентов и установили свою власть на территории всей России. Во всем мире уже углубилась трещина между левыми и социал-демократами, и практически все бывшие радикалы были готовы вступить в Коминтерн. Революционеры со всех уголков мира совершали паломничества в Москву и провозглашали здравицы большевикам. Это был момент, когда большевики могли бы создать мощное объединенное движение на основе взаимного согласия по основным принципам революции, внутреннего равенства и самоуважения. Какие бы политически колеблющиеся элементы ни оставались в таком строю, они ушли бы один за другим или же от них можно было бы избавиться демократическими средствами. Но в тот момент наивысшей уверенности в себе стало очевидно, что большевики не хотят ничего этого, что в каждой стране их интересует лишь наличие военизированной организации, большевистской партии в миниатюре, которая управлялась бы из самой Москвы и зависела от нее. Любые организации – а к ним относились многие из лучших организаций в международном движении, – которые просили любого самоуправления, права приспосабливать свою тактику к объективно сложившейся ситуации в своей собственной стране, которые возражали против автоматического исключения кого бы то ни было по приказу из Москвы или которые ставили под вопрос русские «тезисы» по мировым проблемам, должны были быть осуждены как центристы или даже контрреволюционеры, негодные для членства в Коминтерне.

Мандат, вокруг которого сконцентрировалась большая часть противоречий на съезде, олицетворял знаменитый «двадцать один пункт». Зиновьев едва скрывал свое удовлетворение и злорадство, когда он швырнул эти «Условия приема в Третий интернационал» в лицо собравшимся делегатам и революционному движению всего мира. Эти «Условия» основывались на тезисе о том, что классовая борьба «в настоящее время перерастает в гражданскую войну».

Так как я была единственной переводчицей на съезде, я имела возможность более ясно, нежели большинство делегатов, оценить характер и направленность этого события. На протяжении всех бесконечных дискуссий (съезд длился три недели) я была вынуждена повторять многословные споры на русском, немецком, французском, итальянском языках, переводить сотни вопросов и ответов. У меня было такое чувство, что я участвую не просто в политической, но также и в личной трагедии, затрагивающей некоторых самых дорогих мне друзей. Джон Рид, который наблюдал за всем происходящим, явно разделял мои чувства. Для Рида, который вел свою собственную, отдельную борьбу с Радеком и Зиновьевым, эта трагедия состояла не столько в его неспособности эффективно защищаться от этих людей, сколько в понимании того, что он борется с системой, которая уже начала пожирать своих собственных детей. Его уход из Коминтерна символизировал его отчаяние.

В борьбе с «Условиями Коминтерна» Серрати поддерживали делегаты из других стран: Сильвия Панкхерст из английской Независимой партии труда, шведские и норвежские левые социалисты и другие. Серрати выносил на обсуждение каждое утверждение большевиков. В прошлом итальянские социалисты пришли к соглашению, что может возникнуть необходимость расстаться с некоторыми лидерами правого крыла, но это был вопрос, который должны решать рядовые члены. Такие люди, как Турати, Тревес, Модильяни и другие, не принадлежа к левому крылу, дисциплинированно поддержали позицию партии во время войны на митингах, в статьях и в парламенте. Их судьбу нельзя было сломать решением сверху. Серрати подчеркнул, что в Италии жесткий централизованный контроль за партийной прессой, которого требовали большевики, просто развалит партию. Лейтмотивом его высказываний было: «Мы останемся на своих постах и будем выполнять свой долг, который означает – открыто выражать свое мнение всем и вам тоже, как всегда было в нашей интернациональной партии. Мы просим, чтобы Коминтерн разрешил нам оценивать ситуацию такой, как она складывается в Италии, и выбирать меры, которые необходимо принять для защиты социализма в Италии».

Так как большинство присутствовавших делегатов не понимали, что происходило в то время в Италии, и полагались на информацию, полученную от таких авторитетных революционеров, как Ленин и Троцкий, политическое поражение Серрати было неизбежным.

Борьбе против него суждено было продлиться несколько лет, на протяжении которых он подвергался жестоким личным нападкам со стороны всех большевистских вождей. Серрати доказал свое мужество и дальновидность в письме, которое он написал в то время Ленину:

«В вашей партии сейчас в шесть раз больше членов, чем до революции, но, несмотря на строгую дисциплину и частые чистки, она не много приобрела, если говорить о качестве. В ряды вашей партии вступили все те, кто привык рабски служить тем, кто обладает властью. Эти люди составляют слепую и жестокую бюрократию, которая в настоящее время создает новые привилегии в Советской России.

Эти люди, которые стали революционерами на другой день после революции, сделали пролетарскую революцию, стоившую народным массам стольких страданий, источником, который они используют для получения благ и власти. Они делают цель из того террора, который для вас был только средством».