Пусть бог не вмешивается - Алексей Фомичев

В голове что-то лопнуло, розоватая пелена затуманила мозг. Из глубин подсознания, рыча и озираясь, выползло древнее, забытое многими тысячелетиями чувство – дикий и мощный инстинкт жизни! То, что сейчас сидело во мне, не хотело быть разорвано на части, не хотело исчезнуть в мясорубке бойни, хотело жить и только жить! Потомок некогда царствовавших на земле многотонных хищников не хотел умирать так глупо и страшно. Изначальная жажда жизни и крови толкала вперед.

Убить! Убить! Убить!!

Меч и секира потеряли вес, тело обрело полную нечувствительность к боли, стало легким, невесомым…

Убить! Убить! Убить!

Тонкая оболочка цивилизации унеслась осенним листком под диким ураганом ярости, глухой стон-рык вырвался из раскрытой пасти…

Уби-и-ить!

Я взорвался, разом расплескав противников, и пошел крушить все, что мешало двигаться. Смазанные лица возникали передо мной и исчезали. Я фиксировал удары, изредка проходившие защиту, но не чувствовал боли. Потом, все потом, не сейчас…

Миг – мелькнуло искаженное криком лицо, развалилось под ударом меча надвое и пропало из виду. На смену выплыло еще одно, тоже пропало. Миг – надвинулся враг с занесенным над головой клевцом. Уходить некуда, вокруг только тела – живые и те, что медленно оседали, уже не живя… Корпус повернулся сам, острие клевца проскочило рядом, чиркнув по облитой железом груди, и тут же меч распорол врагу брюхо…

Еще удар… уклон и ответ. Мозг бесстрастно отметил, что к врагу подошла помощь, и тут же об этом забыл. Их количество больше не интересовало меня, главное – убить!

В ощетинившейся оружием, неуклонно редеющей толпе крутился, уклонялся и бил, бил, бил сгусток энергии, состоящий из звериного инстинкта, животной ярости и человеческого умения, хитрости и ненависти. Я то отходил назад, не позволяя себя раздавить, то прыгал вперед, не давая закидать топорами, клевцами, кистенями… Во мраке сознания мозг вел свой счет. Удар… удар… уклон… удар, нырок, съем… удар…

А они торопились, спотыкались о тела мертвых и тяжелораненых… Мешали себе; другим, попадали по товарищам, когда широко размахивались, а когда не размахивались, удары выходили слабыми. Они не могли попасть в меня. Я успевал раньше, еще при замахе, начале замаха, желании замахнуться, двинуться. Мелькали тела, мелькало железо, веером разлеталась кровь. Я не слышал их криков, стонов, не различал звон оружия, не видел, что с ног до головы забрызган чужой кровью.

…Удар… удар, съем… уклон… Удар-р-р! Я убивал их. Я убивал их!..

А потом наступил провал в памяти. Разом исчезло все, словно глаза закрыли повязкой. Что было дальше – не помню…

…Когда пришел в себя, тела вокруг еще мелькали, но их стало намного меньше. Не желая упускать никого, сам пошел вперед, рубил не останавливаясь… Справа движение – удар. Впереди – удар и еще один…

Никого. Только убитые и раненые. Инстинкт толкал вперед: «Добей!»

На опушку выехали всадники – к врагу пришла помощь. Из глотки снова вырвался рык. Я пошел вперед, готовый растерзать всех.

– Артур!

– Свои, Артур!

«Убить! Убить!»

– Что с ним?

– Да стой же, Артур!

Они что-то кричали, но смысл слов не доходил до меня.

– Это я, Артур! Я – Денис!

Кто-то спрыгнул с коня.

– Да что с тобой?

«Со мной? Что со мной?»

Я еще шел вперед, но чужой голос проник в мозг, заставил заработать его, думать…

…Пелена вдруг сползла, окутанный туманом мозг прояснился. Я обнаружил себя стоящим на краю опушки с оружием в руках. Передо мной в пяти метрах стоял совершенно бледный Денис, с застывшим от ужаса взором, а рядом топтался Андрей.

Колоссальное напряжение спало, и я почувствовал боль во всем теле. Тупо ныл правый бок, огнем горела спина, левая рука и плечо словно попали в тиски и теперь беспрестанно болели, по щеке текла струйка крови. Опустил глаза и увидел, что забрызган кровью с ног до головы. Провел рукой по лицу, ощутил мокрый подбородок и посмотрел на ладонь. Не кровь – пена…

Что-то говорил Андрей, Денис не отрываясь смотрел на труп воина в добротных доспехах, чье тело было разрублено пополам, от левого плеча до середины груди. Звенья кольчуги свисали клочьями, кровь залила труп до пояса и еще капала, образуя лужу, не успевшую впитаться в землю.

В памяти вдруг всплыл один эпизод. Я обернулся. Ага, вот он! Еще жив, прихвостень! Не слушая ребят, пошел назад. Шуск сумел вытащить нож из раны, но уйти сил не хватило. Кровь толчками выходила из раны, на губах пузырилась розоватая пена.

Я пнул неподвижное тело.

– Кто ты? – Вместо нормального голоса вышло рычание.

– Я… Шуск, маркиза… Кор… хана… – Он закатил глаза, с трудом удерживаясь на грани сознания.

– Убить меня хотел, тварь?

– Это… – Шуск сглотнул. – Он приказал… он знает о… Храме… и о Жреце… которого ты тогда…

– Где он сейчас?

– Где он? – Опять вышло рычание.

– Рядом… ждет…

– Чего ждет?

Капли пота выступили на его лбу, он побледнел еще сильнее.

– Приказал привезти… твою голову… У Нилда, верст… двадцать отсю… да.

Глаза снова закрылись, уже навсегда. Жизнь вытекла из него по капельке. Я подобрал нож и вытер об относительно чистые штаны. Встал и увидел Владина. Оказывается, он подъехал сзади и слушал разговор. Герцог смотрел на меня, как на выходца с того света.

– Корхан приказал привезти мою голову.

– Я слышал…

Герцог обвел взглядом опушку.

– Боги! – потрясенно проговорил он. – Я уже не рассчитывал когда-нибудь увидеть тебя.

– Я не мог уйти, не попрощавшись.

К нам подъехал всадник.

– Господин герцог, мы насчитали двадцать два трупа и двадцать семь раненых. Их добили. Трое успели уйти, а восьмерых мы догнали.

Владин провел в уме нехитрый подсчет и изумленно присвистнул.

– Шестьдесят… – Он посмотрел на труп Шуска. – Шестьдесят один!

В его взгляде читалось безмерное удивление и уважение. Я не обращал на это внимания, думая об одном – догнать маркиза и убить. Во что бы то ни стало!

– Они не могли далеко уйти, Нилд рядом…

– Где твой конь?

– У рощи.

Владин приказал воину:

– Живо коня сюда. – Потом обратился ко мне: – Мы вернемся в лагерь и снарядим погоню. Но сначала тебе надо отмыться. Я впервые вижу человека, залитого кровью с ног до головы.

Через несколько минут мы покинули опушку.

Корхан расхаживал по шатру, борясь со сном. Под глазами набрякли мешки, белки покраснели. Маркиз опускал голову в чан с водой, но это мало помогало.

Костут мерил шагами поляну у шатра. Он доходил до высоких кустов малины, рассеянно срывал пару спелых ягод, катал в ладони и выбрасывал в траву.

«Вот и все… Войска нет, союзники разбежались. И Мэд дурит. Дался ему этот гайяр! Свои бы головы унести. Пока дочь короля у нас, тот не отстанет. Надо уходить, из степи легче договориться с Мироном».