Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

Но пауза, наступившая в стране после горячих дней брюмера, не могла быть длительной. Ее должны были взорвать острые противоречия, не уничтоженные переворотом 18 брюмера, а лишь временно притуплённые усилиями брюмерианского правительства. Ранее всего должны были всплыть наружу противоречия, заложенные в самом режиме временного консулата. Уже по одному тому, что режим был временным — старая конституция была уничтожена, а новая еще не принята, он не мог долго функционировать в таком виде Но за этой чисто формальной стороной скрывались вполне реальные противоречия двух разных линий внутри консулата — линии Сиейеса и линии Бонапарта. Эти люди, вынужденные в силу временно совпадавших интересов идти вместе во время брюмерианского переворота, вскоре же стали соперниками Поскольку каждый из них претендовал на первую роль, столкновение было неизбежно. Оно отодвигалось, и даже соперничество всячески маскировалось формальной учтивостью — надо было считаться с общественным мнением, но неотвратимость столкновения осознавалась обеими сторонами.

Первое прощупывание позиций произошло в ближайшие дни после переворота. Как рассказал о том Бонапарт, это же подтверждал позднее Гойе, когда оба консула — Сиейес и Бонапарт — остались как-то вдвоем в зале заседаний Директории, Сиейес, оглядываясь по сторонам и понизив голос, обратился к генералу с неожиданным вопросом: «Посмотрите на эту прекрасную мебель, можете ли Вы догадаться о ее стоимости?» — И он показал на какое-то подобие старого комода. Бонапарт недоумевал. «Я Вам объясню — в нем скрыто восемьсот тысяч франков!» — с величайшим оживлением и с округлившимися глазами воскликнул Сиейес. И так же шепотом он рассказал, что эта сумма была приготовлена для того, чтобы компенсировать членов Директории, покидающих свой пост. «Директории больше нет. И вот — мы обладатели этой суммы. Что же мы будем делать?»

Но Бонапарт не был так прост, чтобы попасться в расставленную мышеловку с приманкой в несколько сот тысяч франков.

«Если я об этом знаю, то сумма поступит в государственную казну, — ответил он, не задумываясь, — но если мне это неизвестно, а пока это еще так, вы можете ее разделить — вы и Дюко, так как вы оба были директорами. Но только торопитесь! Завтра будет уже поздно».

Сиейесу не пришлось дважды напоминать. Он тут же завладел добычей и «разделил ее, — добавлял Наполеон, — как в басне о льве». Он взял себе шестьсот тысяч франков, а Дюко оставил двести тысяч[528]; последний, впрочем, жаловался Гойе, что на руки он получил всего сто тысяч[529].

Но это была лишь первая проверка сил сторон, к тому же для Сиейеса здесь примешивались денежные интересы, имевшие всегда едва ли не первенствующее значение Развязка наступила при решении вопроса о новой конституции. Подготовка конституции была поручена двум комиссиям, в составе которых было немало опытных людей — Дону, Редерер, Буле де ла Мерт и другие, но признанным авторитетом конституционных вопросов, а потому и фактическим руководителем комиссий был Сиейес. Престиж Сиейеса как крупнейшего теоретика конституционного права был так велик, что, когда на заседаниях он только открывал рот, все ожидали, что сразу же польются законченные, отшлифованные статьи Основного закона Республики. Но время шло, заседание проходило одно за другим, а Сиейес был все еще не в состоянии представить ничего связного. Он сумел лишь выдвинуть общую формулу — «Власть должна исходить сверху, а доверие — снизу», которая, несмотря на все придаваемое ей значение, в сущности оставалась пустой фразой

Все же с помощью Буле де ла Мерта, Редерера и Дону Сиейес наконец представил проект конституционного устройства с чрезвычайно сложной и искусственной системой расщепления органов законодательной власти и не менее замысловатой системой исполнительной власти Вершина исполнительной власти должна была быть воплощена в лице «великого электора». Это первое лицо в государстве — излюбленное детище сиейесовской законодательной фантазии — было поднято до уровня монарха: ему надлежало жить во дворце в Версале, получать пять миллионов франков в год, быть окруженным роскошью и почестями и править страной через посредство подчиненных ему консулов Позже, во втором проекте, Сиейес внес уточняющие дополнения: консулы должны иметь разные функции — «консул войны» и «консул мира», то есть компетенция одного была бы ограничена военными вопросами, другого — гражданскими делами.

Наконец-то сложные замыслы Сиейеса приобрели зримые очертания. Скрытно проходившая борьба двух консулов вступала в заключительную стадию Членам конституционных комиссий было также понятно, что реальное значение имеют не отвлеченные рассуждения о принципах права, а расстановка мест в будущем государственном механизме. Проекты Сиейеса предназначали Бонапарту второстепенную роль — «консула войны»… Что ж, Бонапарт поднял брошенную ему перчатку… На заседании комиссии, которая, поддаваясь авторитету Сиейеса, была склонна обсуждать уже всерьез его проекты, Бонапарт высмеял их. Должность «великого электора» он подверг резкой критике, он сравнил ее «с боровом, поставленным на откорм». Ради этого ли был совершен великий день 18 брюмера? Он уничтожил сиейесовский проект самым острым оружием — иронией, насмешкой. Сиейес пытался было возражать; Бонапарт показал — пока лишь показал — стальные коготки, и автор афоризма о «власти, исходящей сверху» счел благоразумным замолчать: у него уже был опыт по этой части[530].

Бонапарт взял дело в свои руки. В течение нескольких дней с теми же членами комиссий он составил, вернее сказать, продиктовал им основные положения новой конституции. Именно тогда он произнес свою знаменитую фразу: «Пишите коротко и неясно».

Конституция 22 фримера VIII года (13 декабря 1799 года) полностью отвечала этой директиве. Она была на самом деле и короткой и неясной. В отличие от предшествующей конституции III года (1795 год), насчитывавшей триста семьдесят семь статей, конституция, составленная под руководством Бонапарта, была почти в четыре раза короче — в ней было всего девяносто пять статей. Это был сухой, сугубо деловой документ, написанный явно наспех и в общем не очень даже похожий на Основной закон государства. Нарушая установившуюся традицию конституционных актов 1791, 1793 и 1795 годов, содержавших прежде всего Декларацию прав человека и гражданина, конституция VIII года не имела ни Декларации, ни какого-либо упоминания о правах вообще. Собственно, единственным принципиальным положением общего характера была вводная формула к статье 1-й конституции «Французская республика — едина и неразделима» Большинство остальных статей имело сугубо практический характер, порой приближаясь к протокольной записи. Так, например, один из абзацев 39-й статьи сообщал, что «конституция назначает первым консулом гражданина Бонапарта…» и вторым и третьим консулами — граждан Камбасереса и Лебрена. Вероятно, это был первый случай в истории конституционного права, когда «конституция назначала» (?!) на десять и шесть лет определенных, по фамилиям названных лиц.