Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - Федор Панфёров

«Прокурор встряхнет, я к Акиму Петровичу: хвалил, мол, а теперь помогай», — мысленно одобрил свой подход Иннокентий Жук и улыбнулся.

Аким Морев не осудил Иннокентия Жука, но с грустью подумал: «Призывали колхозников строиться, а на лесоскладах доски не купишь… Только дрань… И толкаем такого человека, как Иннокентий Жук, на махинации, — и записал в блокнот: «Надо поручить Опарину, пусть облисполком займется лесоскладами. Пора в районных селах организовать продажу бревен, теса, досок». После этого сказал:

— Вы, может, даже не предполагаете, что заложили новый район. Придет сюда большая вода, а с ней придут люди, и тогда ваши точки превратятся в села, а центральная — в районный городок.

— Хитер. Хитер наш Иннокентий Савельевич, — вспомнив все это, проговорил Егор Пряхин, и опять собственные заботы стали одолевать чабана. — Все будет. Только вот артезиан — успеют ли мастера дать нам воду? Какие хорошие ребята! Но баранину не едят. Говорят: «надоело». Баранина надоела? Лучшую баранину подаешь им на стол — нос воротят. На днях плотвишку прислали… Все накинулись — только давай.

Егор Пряхин развернулся — именно развернулся, а не повернулся: он как-то огрузнел от нахлынувших на него чувств и посмотрел в сторону своего хозяйства.

Из предутренних сумерек выступал огромный дом, красуясь светлым коньком и черепичной крышей. К дому примыкает полукруглый двор, огороженный забором из пучков камыша, в конце двора — кошара, а за кошарой стога сена: запас. Теперь снег ли выпадет, ураган ли какой, загоняй овец в кошару, корми сеном месяц-два. Только вот вода. Без воды гибель неминуемая. Неподалеку отсюда пройдет Большой канал — радость чабанов. Но когда-то он будет готов? Говорят, скоро. Хорошо бы! Тогда Егора Пряхина никакая сила не заставит выводить отару с Черных земель.

Он еще раз посмотрел на хозяйство и перевел взгляд на бугор: там, уткнув лобастую морду в крупные лапы, лежал Степка и поводил злыми глазами то вправо, то влево.

Егор Пряхин сказал:

— Ведь меня караулишь, сатана. А поддайся — в загривок вцепишься. — И еще сказал, уже ни к кому не обращаясь, а так, по привычке высказывать мысли вслух: — В Приволжск на пленум обкома партийного пригласили меня. Приезжай, Егор Васильевич, расскажи, как и что, куда идти, а куда нельзя поворачивать. Про твое озорство сказать? — неожиданно обратился он к Степке. — А, замотал башкой! Боишься: на всю область ославлю. А пригласил меня Аким Петрович. Вот кто!

Волга взвихрилась…

Казалось, ее кто-то вкривь и вкось, в миллионы рук стругал гигантскими рубанками, разбрасывая во все стороны стружки-беляки, а сама она, река-матушка, кипела и дымилась сединой брызг…

Аким Морев и Астафьев, вызванный, чтобы посоветоваться о предстоящем совещании доярок, а главное — обсудить тезисы его доклада на расширенном пленуме обкома, стояли у окна и смотрели на строящийся город, окутанный мглою, на взъерошенную Волгу. И оба они думали об одном и том же: на поля снова надвигается суховей, страшный бич.

— Резолюцию мы с вами приготовили дельную, она убедит людей, но погоды не изменит. Видите, что несет пустыня? — показывая на рыжеватую дымку, окутавшую здания, проговорил Астафьев.

— Что ж, может, резолюцию не обнародовать, совещание доярок и пленум не собирать? — вымолвил Аким Морев, зло думая: «До чего же мы еще бессильны перед природой: несет и несет!»

Астафьев — маленький и прожженный солнцем, у него даже брови выцвели, — снизу вверх посмотрел на секретаря обкома.

— Вы лучше меня знаете: человек, строящий общественное хозяйство, вооруженный только убеждением, еще не сила: его положено вооружить всеми средствами передовой техники. В этом отношении правительство сделало очень много. Однако сельское хозяйство страшно отстает от промышленности.

— Ну уж!

— Ну уж — не опровержение, — осмелев, возразил Астафьев. — На заводах коллективы борются не только за минуты, но и за секунды… А в сельском хозяйстве? Тут порою попусту летят не секунды, а годы: все движется до ужаса медленным шагом… А вы: «Ну уж!»

Аким Морев припомнил, как во время поездки на Черные земли он вместе с Иннокентием Жуком заехал в МТС.

Издали городок блестел на солнце белизною построек и здесь, в полуглухой степи, особенно радовал глаз. Но как только они въехали на территорию городка, Акима Морева поразила и неустроенность, и мусор, грязь: будто в прекрасном зале поселились кочующие цыгане. У вновь построенных домов до сих пор не убран щебень, валяются обломки кирпичей, за конторой, под окном кабинета директора, кто-то льет помои, двор гаража и ремонтных мастерских зарос высокой полынью, из которой местами торчат детали машины, да и в мастерских все захламлено, разбросано.

— Три месяца машины работают, а девять — ремонтируются. Головушки! — со злой усмешкой произнес Иннокентий Жук. — У нас один трактор, и ремонтируется две недели, а работает весь год.

— Почему так? — чувствуя, как на сердце оседает злая накипь, спросил секретарь обкома.

— Да если бы у нас трактор год ремонтировался, а две недели работал, с нас колхозники шкуру бы спустили. А тут что же? Ведомость составлена и на ремонт тракторов отпущена такая-то сумма денег. Ее истратить надо? За две недели не истратишь, ну, и переставляют шайбы-гайки девять месяцев. А что им? Это за счет колхозников идет. Вот смотрите-ка — два свекловичных комбайна под солнцем парятся. Зачем они тут? Свеклу не садят, а комбайны прислали. Опять за наш счет. Продали бы нам МТС, Аким Петрович. Все машины я, конечно, не куплю: лишних тут много, — так говорил тогда Иннокентий Жук.

— И что же будет, если передадим вам тракторный парк? Окулачитесь? — намеренно грубо спросил секретарь обкома, вспомнив утверждение Сухожилина.

— В коммуну шагнем, Аким Петрович… На всех парах двинемся, — не задумываясь, ответил Иннокентий Жук.

— Куда? Куда?

— В коммуну.

— Это как же понимать-то вас?

— А очень даже просто: приглядитесь, шагаем всем колхозом в коммуну. Земля у нас в общем котле, животноводство тоже. Колхозники попродали своих коров в колхозное стадо. Добровольно. В нашем хозяйстве материально невыгодно держать у себя во дворе корову. Поговаривают, не отказаться ли от приусадебной земли. Опять — невыгодно копаться на клочках. Люди с выгодой работают круглый год. Передадите нам машины из МТС, и у нас будет гармоническое хозяйство, такое же, как на любом заводе, и тот же коллективизм, какой живет на любом заводе… а это уже коммуна, Аким Петрович. Это и есть доподлинный путь ликвидации разницы между городом и деревней, Ленин, он знал, что такое коммуна.

Все тогда спуталось в голове секретаря обкома. Ведь до этого он придерживался точки зрения Астафьева: МТС впитает в себя колхозные массы и превратит колхозников в рабочих. Затем он пришел к убеждению, что слабые колхозы следует передать в совхозы… а тут говорят о коммуне.

Что это значит?

Иннокентий Жук не Любченко: тот мастер потрепаться.

Мимо такого решительного утверждения Иннокентия Жука Аким Морев пройти не мог и потому снова заехал в Разлом. Здесь он несколько дней прожил в бригадах, на молочных фермах, беседовал с колхозниками в хатах, за семейным столом, и даже ночевал в полевых станах.

Все говорило за то, что в колхозе «Гигант» нарастает заводской коллективизм или, как сказал бы Вяльцев, «дух промышленности».

По приезде в обком Аким Морев поддержал «резиновую формулировку» Опарина: «Директору Разломовской МТС Перцову предоставить по болезни трехмесячный отпуск и на это время обязанности директора возложить на Иннокентия Савельевича Жука, не освобождая его от обязанностей председателя колхоза «Гигант».

«Посмотрим, что скажет практика», — подумал и сейчас Аким Морев, внимательно всматриваясь в черты лица Астафьева, затем произнес:

— То, что в сельском хозяйстве еще не налажено производство, как в промышленности, — истина. Вы правы. Хотя и в промышленности еще немало ералашного. А это вас не сломит? — и он показал на дымку, предвестник суховея.

— Наш район? Нет, Пока нет, — ответил Астафьев, неотрывно глядя через окно на рыжую дымку, пригнанную из пустыни. — Но суховей каждый день сотенку миллионов пудов у страны пожирает. А нам коммунизм строить надо, природу покорять. А злые силы природы наступают на нас.

— Коммунизм? Слишком часто мы о нем говорим, а вот молока государству не даем. В степях гуляют десятки тысяч коров, которые и грамма молока государству не дают. Петин побывал в ряде совхозов, поднял женщин на дойку этих самых коров. И что же вы думаете? Женщины с охотой взялись за дело. Но во всех совхозах, исключая совхоз Чапаева, им ножку подставляют, да еще как: то коров вовремя не пригонят к колодцам, то не подадут тару под молоко. А там ведь жара… час-два постояло молоко и скислось — значит, выливай на землю. А вы о покорении злых сил природы! Вот они где, злые силы! Любченко даже потребовал халаты для доярок. Без халатов, слышь, негигиенично. Для себя доят коров и бьют масло без халатов — гигиенично, для государства — негигиенично. Мордвинов на все это только хлопает пустыми глазами, — и тут Аким Морев решил забросить первый пробный камень. — Я было решил Петина направить заместителем к Мордвинову. Отказался работать с Мордвиновым. «Вот если бы к Астафьеву», — так прямо и заявил.