Евреи России. Времена и события. История евреев российской империи. - Феликс Кандель

Однако не все женщины‚ которых Терентьева назвала свидетельницами‚ соглашались на ложь. Некая Агафья Демидова сказала: "Лучше дать себя зарезать‚ лучше безвинно пропасть и принять кнут‚ нежели признаться в том‚ чего не знаю... Хоть два‚ хоть три года продержится дело‚ а правда кривду перетянет". А другая женщина после ложного показания не выдержала угрызений совести и повесилась в камере. Но Марья Терентьева старалась вовсю, оправдывая надежды следователей. Вечно голодная и бездомная‚ она отъелась в тюрьме на казенной пище‚ отогрелась‚ прибавила в весе и "после священнического увещевания над Евангелием" раскрывала одно "преступление" за другим.

Вот‚ к примеру‚ образец ее показаний: "Я‚ Марья Терентьева‚ собственными своими руками колола и резала мальчика вместе с тобою‚ Ханка‚ и вместе с тобою‚ Евзик‚ а ты‚ Славка‚ подостлала под ним белую скатерть‚ ты‚ Поселенный‚ бритвой отрезал у него кусочек кожицы‚ ты‚ Орлик‚ подал мне иглу‚ которой я первой кольнула мальчика в бок‚ ты‚ Иосель‚ подвел меня к шкапчику‚ перед которым евреи молятся Богу‚ обратил меня в жидовскую веру и назвал Лейею‚ ты‚ Руман‚ заставил меня перейти через жидовский огонь и поставить на горячую сковороду ноги‚ ты‚ Янкель‚ положив передо мною тетрадку с изображением святых‚ приказал мне плюнуть в них девять раз...", и так далее.

Эти показания протоколировались‚ изучались‚ а затем следователи составляли отчеты‚ которые отправляли по назначению. Свидетельницы договорились даже до того‚ будто совместно с евреями они убили много взрослых и детей для получения христианской крови. В Петербурге усомнились такому обилию "разоблачений"‚ а по поводу "убийств" детей Николай I написал: "Надо непременно узнать‚ кто были несчастные сии дети; это должно быть легко (выяснить)‚ если всё это не гнусная ложь".

Вскоре Марью Терентьеву повезли в Витебск для опознания лиц‚ кому она‚ по собственному признанию‚ передала бочонок с кровью. Но там она сбилась‚ запуталась‚ а затем прямо призналась‚ что уличать никого не может‚ "чтобы не оговорить кого‚ Боже сохрани‚ напрасно". Дело разваливалось на глазах‚ Страхов нервничал‚ кидался на обвиняемых с кулаками‚ "чрезвычайные вопли и ужасные стоны" были слышны на улице. Одна из заключенных в минуту помрачения "призналась"‚ что в ее доме спрятан нож‚ которым делали обрезание мальчику‚ и кусочек его кожицы. Это немедленно доставили Страхову‚ но нож – по заключению комиссии – оказался "самым простым тупым крестьянским ножом"‚ а кусочек иссохшей кожицы – старым рыбьим пузырем.

Год за годом заключенные томились в тюрьме‚ но на допросах не признавали свою вину. Меламед Хаим Хрипун писал на волю записочки на щепках‚ бумажных обрывках: "Бегите по всем местам‚ где рассеян Израиль‚ и громко кричите: горе‚ горе! Пусть жертвуют жизнью‚ пусть взывают к Всемогущему!.. Знайте‚ что замыслы их простираются далеко. Они хотят‚ Боже сохрани‚ истребить весь Израиль!" Хрипун говорил следователям: "Разбойники! Обманщики! Бездельники! Вы уморили богатырей – Шмерку и Янкеля! Они умерли в кандалах и были выкинуты из острога‚ как падаль! Но и вас может постигнуть то же самое!.." А Иосиф Мирлас сказал о показаниях Терентьевой: "Ай, Россия!.. Правду говорят, что в России нет ничего невозможного".

Славка Берлин‚ дочь Мирки Аронсон‚ попала в заключение одной из первых. В тюрьме умерли ее муж‚ жена сына‚ муж дочери. В тюрьме сидел ее единственный сын и братья. Но она оставалась гордой‚ несломленной, с презрением глядела на незнакомых женщин‚ которые называли ее соучастницей в убийстве. Даже когда Страхов наказывал ее собственной рукой‚ она говорила: "Ничего. Придет время – и я опять буду Славкой‚ и все евреи будут дома‚ а вас непременно накажут". В последние годы заключения она отказывалась давать показания и не отвечала на вопросы.

Больше всего хлопот причинял комиссии Нота Прудков. Он говорил следователям: "Вы разбойники. Вы все тут разбойники. Вы подучили баб для того‚ чтобы разорить нас‚ евреев. Вас еще будут судить!" В тюрьме Нота Прудков сделал подкоп‚ бежал‚ на небольшой лодке спустился вниз по реке‚ чтобы попасть в Витебск и изобличить Страхова. Его поймали‚ вернули в тюрьму‚ но он снова пытался бежать‚ чтобы добраться до Петербурга. Это о нем написали в докладе: "Сей еврей есть самый дерзновенный из всех подсудимых, по сему делу арестованных".

Наконец перед Страховым мелькнула последняя надежда. В городе объявился выкрест Антон Грудинский и сообщил комиссии‚ что существует еврейская книга‚ в которой написано об употреблении евреями христианской крови. Ему передали все книги‚ изъятые в синагогах‚ из них он выбрал одну и стал ее переводить: одна страница страшнее другой! Грудинский даже нарисовал инструменты‚ которыми евреи‚ будто бы‚ пользуются при "источении крови"‚ и в Петербург немедленно послали донесение о находке "таинственной рукописи‚ скрываемой многие столетия под непроницаемой завесой". Но обман быстро раскрыли: книгу передали для перевода другому человеку‚ и выяснилось‚ что в ней содержались правила об убое скота. Грудинский сознался‚ что своим враньем хотел немного заработать‚ и вскоре последовало высочайшее повеление: наказать обманщика плетьми и сдать в солдаты. А через несколько дней Страхов неожиданно умер. Одни говорили‚ что этот человек на самом деле верил в "преступления" евреев‚ и сердце его не выдержало‚ когда открылась правда‚ – другие уверяли‚ что он принял яд.

Помог евреям велижский помещик‚ граф Николай Мордвинов, благородный человек с независимыми суждениями. Во время суда над декабристами он был единственным‚ кто подал голос против смертной казни‚ и А. Пушкин говорил‚ что "Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию". Он занимал высокий пост председателя департамента гражданских и духовных дел‚ и потому все наиболее крупные судебные процессы – на последнем этапе их расследования – проходили через его руки. После изучения Велижского дела Мордвинов составил подробную записку и указал в ней‚ что "обвинение евреев в ужасных преступлениях имело источником злобу и предубеждение и было ведено под каким-то сильным влиянием". Эту записку рассматривал Государственный Совет и постановил: "евреев-подсудимых от суда и следствия освободить; доносчиц-христианок... сослать в Сибирь на поселение". На решении Государственного Совета Николай I написал резолюцию: "Быть по сему".

28 января 1835 года фельдъегерь из Петербурга прискакал в Велиж и остановился в гостинице. Через час всем в городе стало известно‚ что он привез приказ распечатать синагоги и вернуть свитки Торы. Толпы евреев собрались на улицах‚ зажгли факелы и пошли к Большой синагоге. Впереди всех шагала бабушка Цирля‚ крохотная старушка в толстой ватной кофте‚ густо пропитанной дегтем‚ которым она торговала на рынке. Она хлопала в ладоши‚ притоптывала и кричала: "Наш Бог! Наша синагога! Наш Бог! Наша синагога!" Двор перед синагогой был завален снегом. В одну минуту путь к дверям расчистили руками и впервые за девять лет евреи вошли внутрь. Там было пусто и холодно. На полу валялись разбросанные полуистлевшие книги. В раскрытый ковчег завета поставили зажженную свечу‚ кантор снова встал на свое место и над застывшей толпой произнес вечные слова: "Благословите Всевышнего‚ Он благословен!"

Арестованных выпустили из тюрьмы в праздник Пурим‚ когда евреи отмечают с весельем чудесное избавление народа от грозившего ему уничтожения во времена персидского царя Ахашвероша. И каждый год в этот день велижские евреи вспоминали козни Амана древних времен и козни современных аманов‚ которые хотели их уничтожить, но потерпели поражение. В молитву этого дня они ввели дополнительный стих‚ читали его затем многие годы: "И да будет Мордвинов помянут к добру!"

5

В 1836 году Николай 1 повелел превратить город Брест в крепость. Многие жилые строения были разрушены, среди них оказались дома еврейского квартала, синагога, а также еврейское кладбище. Полина Венгерова описывала тот день, когда евреям пришлось перенести на новое место останки своих родных:

"Евреи Бреста с ужасом и возмущением услышали о том, что земля, на которой веками покоились останки тысяч людей, будет использована под крепостные сооружения, а старые захоронения со всеми памятниками будут снесены… Все усилия, все прошения, все мольбы оставить мертвых в покое оказались тщетными. Власти были неумолимы, приказали очистить кладбище, и это произошло…

Назначили день не бывалого прежде извлечения трупов. Вся еврейская община, молодые и старые, богатые и бедные в этот день постились… читали псалмы, просили у мертвых прощения, как это делается на похоронах, а затем приступили к скорбному труду. Одно из самых страшных еврейских проклятий: ”Пусть земля выбросит его кости!” – и вот все увидели, как оно сбывается. За несколько дней до этого пошили мешочки из серого полотна, чтобы положить в них останки умерших. Маленького мешочка оказалось достаточно, чтобы вместить в него человека, который некогда был, возможно, гордым, самоуверенным, неутомимым в своих желаниях и вожделениях, – всё это стало теперь горсткой праха.