Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир

Перед глазами героя — бывший легионер, молодой парень по имени Питер Коллинз. Герой помнит его тяжелораненым среди снегов Гималаев, а затем — изможденным и высушенным, похожим на зомби, у ворот наркологического центра. Теперь он полон жизни и энергии, он снова настоящий человек.

«Несколько мерзавцев, устроивших по своей прихоти холокост — это не государство», — решительно произносит Питер. — «Мы воевали за правое дело, без сомнений. Но способы, которые использовались… это, черт возьми, неправильно!»

«Пойми ты, дело тут вовсе не в «нескольких мерзавцах», и не в их «прихоти»! Такие решения принимаются на очень высоком уровне. Самом высоком! Власти посчитали, что память обо всем этом кошмаре должна быть похоронена навсегда. Страницы, способные посеять смуту, вырезали из истории. Ты не можешь собирать эти страницы из обрывков!» — убеждает его Димитрис. — «Если ты вознамеришься совершить какую-нибудь глупость, спецслужбы мгновенно сотрут тебя с лица земли». «Может, ты поступил более мудро, пойдя на компромисс со своей совестью. Но я так не хочу», — грустно, но решительно заканчивает разговор молодой ветеран напоследок.

И вот Димитрис видит его на видео, с пистолетом в руке, у ограбленной аптеки, охваченного спонтанным маниакальным безумием. Грудь бедолаги прошивают пули полицейских. «Ты должен порыться в памяти и припомнить, что Питер вел себя очень странно и, очень возможно, находился в состоянии наркотического опьянения», — вкрадчиво говорят герою вчерашние коллеги в комнате для допросов в полицейском участке. Он отказывается. И в его жизни начинают появляться менее радужные картины.

Пристрастные допросы, обвинения. Предательство вчерашних приятелей, сдавшихся под давлением. На двери бара с вывеской «Добрая Надежда» полицейские навешивают замок с печатями. «Какого ч ё рта?! Ты понимаешь, что мы с Шаи — теперь банкроты, что мы Элли лечить не сможем?! Ты понимаешь, или нет?!» — не помня себя от эмоций, ор ё т на героя его названый брат Миро. Судья бесстрастно стучит молотком, возвещая о скором окончании расследования, призванного обелить имя покойного Питера Коллинза. И тело парня сжигают в крематории.

Какой-то замызганный бар в полуподвале. «Не помешаю?» — слышит герой рядом женский голос. Особенный голос, принадлежащий девушке по имени Лаура Фламини. Странный разговор. В тоне героя слышится инстинктивное недоверие к Лауре, которая появилась в его жизни необъяснимым, странным образом. Но с каждой минутой градус напряжения снижается, дистанция между ними ощутимо сокращается. «Просто с тобой я почему-то чувствовала себя так словно мы всю жизнь знакомы», — произносит девушка, выглядя чуть смущенно. «Береги себя, Лаура» , — шепчет Димитрис, глядя ей вслед. Дальше она приходит к герою во снах — иногда прекрасных, иногда кошмарных. В одном из кошмаров он убивает ее костылем, и генерал Чхон одобрительно шепчет по этому поводу что-то ему на ухо. Он просыпается в холодном поту. Но мысли о девушке не исчезают.

«Любовь — это бесценный дар небес. Не отворачивайся от нее», — слышит он мудрый совет. Вот он, прячась в толпе, видит ее в красивом вечернем платье, под руку с импозантным мужчиной в смокинге по имени Эдвард Кристофер Грей-младший, в окружении телекамер и знаменитостей. Перепалка с телохранителем. Неловкое, скомканное объяснение. СМС-сообщение, оставшееся без ответа. Бессонные ночи, тревожные сны. А затем новая их встреча — и снова откровенные объяснения. Неловкий поцелуй. Замешательство. Она скрывается в такси, уезжает.

Полицейская облава. Мешок на голове. Темная камера для допросов. Ультиматум, выдвинутый суровой, властной и болезненно чистоплотной блондинкой в строгих очках, спецпрокурором Анной Миллер. Возвращение домой. Драка с головорезами, ждущими у дома. Ночной приезд Лауры. Еще один откровенный разговор. Записка, спрятанная у нее в сумке.

Рассвет. Сидней, охваченный хаосом и коллапсом. Переполненный зал Китайского молодежного театра. «Правда о войне!» — яростно кричит Димитрис с трибуны под ликующие возгласы присутствующих отставников-контрактников. Толпа выносит героя из здания театра на улицу, на площадь Содружества, охваченную демонстрацией. Напряжение и накал страстей растут, пока на улицах не начинается свалка. Люди вокруг падают под ударами электрического тока и струями водометов, давятся слезоточивым газом, их грубо заламывают безмолвные роботы. И картинка прерывается вместе с приближением к асфальту.

И вот герой уже снова с девушкой по имени Лаура. В частном самолете. В арендованной квартире в уютном французском квартале Сент-Этьена. В пекарне. Они изливают друг другу душу — и с каждым произнесенным словом становятся все ближе. «Что ж, сделаем это», — произносит она решительно. «Ты уверена?» — спрашивает герой. «Да» , — отвечает та.

И вот 34-летний Димитрис Войцеховский лежит в белом ложе на черном мраморном постаменте, с кислородной маской на лице. Его глаза закрыты и он ровно дышит, словно не подозревает, что миллионы зрителей только что заглянули прямо ему в душу…

§ 33

Сознание вернулось в тот самый момент, как кислородная маска была снята с лица. Я сделал глубокий вдох. Несколько раз моргнул. Еще не очень хорошо понимая, что происходит, позволил двум ассистенткам помочь мне подняться из ложа. Ничего мне не объясняя, они исчезли за кулисами, оставив меня в одиночестве. Широкая темная завеса, ограждающая мраморную комнату погружений в воспоминания от основной студии начала отодвигаться.

Ноги сделались ватными, но я все же заставил себя сделать десяток шагов по мрамору, чтобы подойти к микрофону на высокой подставке, который находился на круглом клочке ярко освещенного пространства посреди студии, погруженной в полумрак. Я не видел зрителей, но каждую миллисекунду меня ослепляла фотовспышка. Бросив взгляд направо, я едва-едва разглядел очертания Лауры и Барри Гоффмана, которые сидели на красных диванчиках в своей зоне, которая сейчас тоже скрылась в полумраке. В студии царила гробовая тишина — и ей, согласно сценарию, предстояло продлиться еще 20 минут, или же до тех, пока я не произнесу «У меня все».

С разных сторон в воздухе висели широкие дисплеи, на которых я видел картинку, которая сейчас передавалась в эфир. Самый большой дисплей находился у меня за спиной, но еще один был напротив, и на нем я видел высокого седого мужчину в черном костюме и белой рубашке, который шатающейся походкой приближался к микрофону. Лицо, покрытое страшными шрамами, особенно заметными при таком ярком освещении, было ошарашенным, словно у утопающего, только что вынырнувшего из ледяной воды. Таймер над экраном вел обратный отсчет: 19:40, 19:39…

Вряд ли слово «шок» или «усталость» правильно описывают то, что я чувствовал. Примерно таким же точным было бы слово «жажда», если примерить его к ощущениям человека, который провел без капли воды несколько дней. Вернее было бы назвать это «полным моральным истощением». Лишь один раз я чувствовал нечто подобное — когда вышел из комы, в которой пробыл 353 дня, пережив 3 клинических смерти.

Но я все-таки нашел в себе силы, чтобы взять себя в руки и начать говорить.

— Меня зовут Димитрис. Димитрис Войцеховский. Знаю, что я — не тот, кого вы ждали сегодня здесь увидеть. И моя жизнь, которая только что пронеслась у вас перед глазами, вряд ли похожа на то, к чему вы привыкли.

В студии сохранялась молчание.

— Я очень многое хотел бы вам объяснить. Очень за многое и очень перед многими хотел бы попросить прощения. Но кое-что из того, что вы видели, не заслуживает оправдания. Только что я словно пережил это снова — и еще раз осознал непростительность, кошмарность того, что я видел. Что я делал.

Я на экране сглотнул слюну, переступил с ноги на ногу. Выглядел совсем уничтоженным. Но все-таки взял себя в руки, и произнес:

— Но есть причина, по которой я показал это вам.