Могила повелителя - Виктор Ночкин

Внизу, на дне оврага, дико завыл Плесень… крик оборвался…

Элина открыла глаза. Перед ней лежал оглушенный Ойрик, а Корди над обрывом не было — он уже дрался с Красильщиком ниже по склону. Еще ниже невесть откуда появившийся Май в облике волка, но обвитый заплечными ремнями, на которых висел мешок с книгой, терзал горло поверженного солдата. Ленлин уже сел. Вопреки обыкновению, поэт помалкивал. Элина ударила ногой неподвижного Ойрика — раз, другой… в груди закипела жаркая волна:

— На тебе! Вот! Вот! Получай!

Корди с хрустом свернул Красильщику шею и прыгнул к Элине, схватил за плечи, больно сжал, рванул… Элина снова зажмурилась… стиснувшие ее пальцы разжались — медленно… медленно…

— Н-не злись… пожал-луйста… — с усилием, слегка заикаясь, выговорил Корди. — Мн-не трудн-но сд-держаться… когда ты зл-лишься.

Потом он оправился и, двигаясь уже спокойно, вытащил нож, перерезал веревки. Протянул клинок девушке и коротко велел:

— Помоги Ленлину.

— Да-да, я сейчас… — Девушка была до смерти напугана порывом собирателя зла, она уже сообразила, что только что была на волосок от гибели. Корди мог убить ее, даже не заметив — из-за внезапной вспышки ярости, когда она накинулась на гадкого старикашку. Собиратель мог убить ее ради крупицы зла, и что Корди сумел обуздать собственный порыв — невероятное чудо!

Элина освободила барда, тем временем Май, напялив забрызганные кровью брюки Плесени, полез наверх — освободить остальных рабов. Он прихватил с пояса Ойрика связку ключей. Когда волчонок отомкнул ошейник на горле Гойта Ловлиха, старик рявкнул: «Я — Спаситель Мира!» — и, поднатужась, сломал тяжелую палку, служившую колодкой. Потом они вдвоем пошли вдоль вереницы покорно замерших пленников — отпирали замки ошейников, резали веревки…

Корди присел над Ойриком, провел рукой над лицом и грудью бесчувственного старика.

— Сколько злобы… — пробормотал собиратель, — любой Лорд позавидует.

— Ты убьешь его? — спросила Элина.

— Возьму с собой. К Серому Камню. Если выпью его здесь, боюсь, не смогу дойти. Сердце не выдержит… сколько в нем злобы. Сколько злобы…

Тут с края оврага неслышно, словно крадущаяся куница, соскользнул Бремек. Добрый брат шагал мягко и тихо, под его сапогом не шелохнулся ни единый комочек влажной почвы. Элина с Корди стояли спиной к нему, глядя на Ойрика.

Бремек встал позади собирателя, занес нож…

— Гад! Сволочь! Я же убил тебя, гнида! — Пегий, возникший будто из ниоткуда, свалился на Бремека, сбил с ног, оба покатились по склону. Корди проводил их безучастным взглядом.

Бывший налетчик осыпал ловчего ударами, вопя:

— Сволочь, я же убил тебя! Убил! Так сдохни! Сдохни, наконец! Пропади! Из-за тебя! Все из-за тебя! Умри, гнида! Погань!

Добрый брат не отвечал и не защищался — он свалился на клинок, зажатый в кулаке мертвого Плесени, и теперь, в самом деле, был мертв, но Пегий никак не мог успокоиться и все колотил и избивал мертвеца.

Над оврагом заржала лошадь — конь собирателя отыскал хозяина. Корди подхватил бесчувственного Ойрика, поволок наверх, швырнул поперек седла, взял лошадь под уздцы и зашагал прочь. Он снова шел к Серому Камню.

Пегий, наконец, угомонился, поглядел в остановившиеся глаза мертвеца, увидел острие тесака, показавшееся из пробитой груди. И сразу успокоился. Деловито обшарил карманы доброго брата, вытащил увесистый кошель, подбросил в ладони. Неплохо. Можно спокойно перезимовать где-нибудь в глуши, а когда на Боделе сойдет лед, наняться в команду на барку… хотя бы гребцом.

Солнечное светлое утро сменилось хмурым днем — небо заволокли невесть откуда взявшиеся тучи. Низкое свинцовое небо нависло над вершиной круглого холма, небо было темней, чем порыжевшая выцветшая трава вокруг гробницы Повелителя.

Корди привел коня к вершине, стащил бесчувственное тело старика и опустил на Серый Камень. Ойрик по-прежнему оставался без сознания, и когда собиратель разжал руки, работорговец безвольно повалился на холодную жесткую поверхность. Корди выпрямился, поднял голову и уставился в серый горизонт. Вдалеке поблескивала излучина Боделя, а за ней, будто гнилой зуб, торчал над плоской равниной Дом Света. Тучи громоздились над унылым пейзажем, мрачные, чернобрюхие, готовые пролиться дождем… однако, пока Корди неторопливо шествовал к холму и поднимался по закругленному склону, на землю не пролилось ни капли.

Ленлин с Элиной молча следовали за собирателем, держась в десятке шагов позади. Девушка помалкивала, поэт время от времени принимался бормотать:

Шагает собиратель злаВ последний свой походИ ношу, что так тяжела,Он на бугор несет

Под тем холмом, под тем холмомСпит Повелитель Тьмы.А может, он совсем не спит?Нет, он не спит, увы…

— Заткнись, дурак, — прошипел Элина, — какой еще «последний поход»?

— Я не могу заткнуться, — пробормотал Ленлин, — оно само из меня прет:

Идет туда, идет туда,Где старый змей зарыт,И словно черная звездаВ груди его горит.

Судьба, пророчество и рокВ пути вели его,Увы, иначе он не мог,Не мог он ничего…

Ойрик раскрыл глаза, моргнул раз, другой… уставился снизу вверх на собирателя зла — Корди глядел вдаль, куда-то поверх Серого Камня с распростертым стариком.

— А-а-а… — прохрипел Ойрик, — ты… отыскал. Пришел вернуть должок? Забрать, что подарил?

— Я подарил тебе только жизнь, остальное ты выбрал сам. — Корди по-прежнему не глядел на старика.

Остекленевший взгляд собирателя скользил по серому горизонту, а руки, словно сами собой, помимо воли юноши, косо занесли над плечом Крыло Ночи. Удар — из-под лезвия брызнула темнота, разлилась, затопила верхушку круглого холма… Невидимый в облаке тьмы Корди отчетливо произнес:

— Отдай мне свое зло!

Окончен путь несчастного…Я наблюдал его.А что я мог? Да ничего…Не мог я ничего.

— Молчи, молчи… — Элина крепче вцепилась в ладонь барда, сжала обеими руками, прижалась к плечу.

Лошадка Корди фыркнула и медленно двинулась вниз по склону. Людям тоже хотелось бы оказаться где-нибудь подальше от жуткого места, но оба чувствовали — им следует быть здесь.

Ленлин осторожно обнял девушку, и она впервые не оттолкнула приятеля. Они стояли за спиной Корди и смотрели. Крошечная ночь, рожденная взмахом меча, медленно рассеялась, сквозь редеющую темноту проступили очертания фигуры собирателя — он застыл, раскинув руки… стоял с высоко задранным подбородком, над ним клубились тучи, складывались в фантастические фигуры, и тут же теряли очертания. Серый Камень был сдвинут с места. Хотя зрители не слышали ни скрежета, ни лязга, которые непременно должны были сопровождать движение огромной тяжелой плиты — грубо отесанная скала, обильно политая кровью Ойрика, лежала в стороне. На ее месте открылась дыра, ведущая во чрево холма.