Кунигас. Маслав - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом гребне горы стоял Вышгород (Hochburg), первая, по времени, постройка, в которой помещался костел, подземное кладбище (пещеры, катакомбы) и капитул ордена. Ниже, отделенный глубоким рвом, находился средний замок, где протекала повседневная жизнь крестоносцев. Еще ниже, к лугам и речке Ногат, тянулись нижнезамковые поселения, с хозяйственными постройками и жилищами для челяди, оруженосцев и прислуги.
В те времена ходила слава, что все три ограды, ставшие впоследствии столицею монашеского ордена, отказавшегося от борьбы с неверными на востоке, были соединены между собою, на случай опасности, подземными ходами, потайными лестницами, секрет которых был известен только высшему начальству ордена.
Для ежедневных совещаний, в которых участвовали Великий магистр ордена, великий комтур, маршал и казначей, а по временам и некоторые из старших рыцарей, служил средний замок. Собирались в так называемом рыцарском зале, своды которого опирались на единственный гранитный столб.
В этом-то зале на другой день после описанных событий сошлось все начальство ордена. Члены совещания восседали на каменных скамьях, вокруг огня, пылавшего на огромном очаге.
Виднелись только белые плащи да рыцарские заостренные черты лиц, с угрюмым выражением, сведенными бровями, щеками в глубоких складках, с широкими грудными клетками, как бы созданными для доспехов и к доспехам привыкшими.
Почти братское сходство лиц находило объяснение в общности происхождения — ибо в те времена в орден принимались только немцы — в дворянской крови и образ жизни, налагавшем на всех одну печать. И тем не менее почти каждое из мужественных лиц, дышавших глубокою нравственною силой и царственным величием, принимало резко индивидуальный характер, как только дело касалось жизненных интересов ордена.
Великий магистр стоял ближе к огню. Он был человек строгой и суровой внешности, но с неприятным выражением лица. Глаза его беспокойно бегали, он кусал губы, морщил лоб и, хотя находился среди своих присных и ближайших, все же, по-видимому, посматривал на них с недоверием.
Неразлучный спутник Великого магистра ордена, недавно приставленный к нему компан (товарищ), ни на минуту не оставлял магистра, с тех пор как фон Орселен был убит мстительным Эндорфом. Теперь он стоял поодаль, у самой двери, которая соединяла маленькое зальце с собственными покоями магистра.
Компан был самый младший из присутствовавших: юноша, с быстрым взглядом и красивой внешностью. Он умышленно держался в стороне, как бы не обращая внимания на начальство, в совещаниях которого не смел принимать участия.
Стоя на страже, он не мог отойти от своего поста.
Звали его граф фон Хеннеберг.
Магистр Людер, кроме нервного лица и великого высокомерия, опиравшегося на княжеское происхождение, ничем особенным не отличался.
Лица великого комтура, маршала и казначея, сановников, входивших в состав тайного совета, были гораздо выразительней и заставляли думать, что, хотя исполнительная власть была в руках магистра, власть направляющая — целиком принадлежала этим трем советникам, спокойным, исполненным самоуверенности и проникнутым сознанием великой миссии, выпавшей на их долю.
Сверх Великого магистра и остальных, только что упомянутых сановников присутствовал также рыцарь Бернард, с которым мы познакомились вчера. Одет он был так же, как в часовне; так же старался, по-видимому, стушеваться и подчеркнуть, что не имеет официального положения и значения, и сидел в темном уголке, на лавке, притворяясь немым и равнодушным зрителем.
На лице магистра Людера явно отражались кроме беспокойства утомление и скука: как бы протест против насильственного привлечения на заседание, тогда как он нуждался в отдыхе.
Разговор велся вполголоса, как бы в виде предисловия к общему совещанию.
Комтур несколько раз, собираясь приступить к делу, взглядывал на компана Хеннеберга. Видя, что многозначительные взгляды остаются втуне, он подошел поближе, пошептался, и компан медленно исчез за дверью.
Магистр Людер нетерпеливо толкнул ногой полено, скатившееся с очага, осмотрелся и пробормотал:
— Говорите… начинайте… слушаю!..
— Лучше всего, если тайну, имеющую великое значение для ордена, доложит и объяснит вам брат Бернард, — сказал великий комтур, взглянув на рыцаря.
Магистр, насупившись, бросил грозный взгляд на сидевшего в углу орденского брата. По выражению лица легко было заключить, что он не любил Бернарда.
При упоминании своего имени тот медленно привстал, как бы равнодушный ко всему происходившему, и мерным шагом подошел к группе у камина.
Все молчали, а Бернард собирался с мыслями, но вполне спокойно, хладнокровно. Эти несколько шагов по направлению к Великому магистру, всей своею внешностью выражавшему неодобрение, не произвели, по-видимому, на Бернарда никакого впечатления. Он был поразительно уверен в своих силах.
— Говорите же, брат Бернард! — подтвердил маршал.
— Дело важное, — сказал Бернард, — и никто не знает его лучше меня. Надо что-нибудь предпринять, время не терпит. Я хочу говорить о том отроке, литовском княжиче, которого мы с лишком десять лет тому назад отняли у матери и воспитали с сокровенной целью. Я был его блюстителем и по моему совету мы вырастили его здесь, чтобы со временем воспользоваться им как орудием для избежания кровопролития. Мальчик…
Великий магистр пожал плечами, покачал головой и перебил:
— Невелика была заслуга — выкормить этого дикого волчонка. Какой в нем толк? Лучше было б размозжить ему голову о первую сосну.
Брат Бернард презрительно засмеялся, как будто не понял насмешки.
— Может пригодиться, — сказал он равнодушно. — Мать, вдова, владеет на границе полосой земли; там у нее хорошо укрепленный город, овладеть которым трудно. Она очень тоскует по сыну… Кто знает… Ребенком мы воспитали его в христианской вере, и он привязался к нам: вот и готовый для нас союзник и вассал. Сдается мне, что цель заслуживает затрат, сделанных на воспитание…
Магистр вторично пожал плечами и рассмеялся.
— Я бы предпочел иметь на городище несколько сот рыцарей да несколько тысяч верных жителей, чем одного такого заложника. Мать успела переболеть горе и забыть о сыне. На самого же — плоха надежда: кровь может в нем заговорить. Тогда весь расчет не стоит и десятка копий.
Сверкнув глазами, Бернард нисколько не смутился. После Великого магистра стал говорить маршал, посматривая то на рыцаря, то на своего главу. Среди высших представителей ордена скромный брат пользовался большим уважением; только магистр относился к нему пренебрежительно.
— В то время, когда ребенок достался нам, — сказал маршал, — совет ордена был того мнения, что пленника необходимо воспитать и сделать из него рыцаря. Ныне же надо использовать то, что нам досталось в наследство от прежних лет.
— Не утаю, — сказал спокойно Бернард, — что возникли новые затруднения. Там, где дело касается ордена, нестыдно сознаться в ошибке, даже следует. Воспитание
