Очень сильный пол (сборник) - Александр Кабаков

И еще более жуткая тишина повисла над станцией. Несчастный секретарь открыл и закрыл рот, издав едва слышный писк, в котором можно было, прислушавшись, угадать слова: «Ради Христа!..» – и откуда вспомнилось убежденному атеисту? «Дайте еще десять минут, – закричал хрипло капитан, – необходимо прицепить локомотив!» После недолгой паузы ответил ему Сергей Ильич – он тоже хрипел, первым криком сразу же сорвав глотку: «Не больше пяти! Не морочьте нам голову, локомотив давно готов, а прицепить можно и за пять! Через пять минут я все здесь взорву, клянусь, капитан! Вы понимаете, что теперь нам терять уже нечего!» И опять пауза. «Хорошо, – закричал офицер, – поезд сейчас отправится, локомотив уже подают!» Последнее его слово заглушил довольно сильный удар – будто на перрон рухнуло небольшое дерево. Капитан дернулся, обернулся назад всем телом. Гена едва заметно выглянул из-за плеча колеблющегося на совсем уже нетвердых ногах функционера, и даже Сергей Ильич чуть отодвинул занавеску – любая неожиданность могла мгновенно изменить ситуацию. Но событие произошло незначительное – просто повалилась в обморок восьмипудовая дама-таможенница, стоявшая на протяжении всего происшествия за спиной одного из пограничников и наконец не выдержавшая наплыва впечатлений и переживаний из-за небывалого срыва в выполнении ее обязанностей, – вагон СВ так и остался недосмотренным…

В ту секунду, когда кто-то из пограничников попытался поднять тяжеловесную защитницу государственных экономических интересов, поезд вздрогнул от толчка и прицепленный локомотив пронзительно и долго загудел. Общее внимание сразу отвлеклось от таможенницы, Гена напрягся за спиной секретаря, Сергей Ильич от напряжения сам едва не потерял сознание. Елена Валентиновна, как-то вяло – голубые таблетки да и общее состояние последних месяцев все-таки сказывались, – растерянно реагирующая на все, вдруг спросила у Сергея Ильича нелепо спокойно и громко: «Одного не пойму – зачем надо было Оле и Валечке подменять проводниц? В этом был какой-то особый смысл?» От изумления Сергей Ильич едва не потерял дара речи – более неподходящего момента для бессмысленных вопросов нельзя было выбрать специально. «Мама, – зашипела Ольга, – да ты что?! Они же следят за билетами, чтобы не имеющие права не ехали в пограничную зону… И вообще – нашла ты время!..» Поезд опять дернулся, опять долго и протяжно загудел тепловоз, с соседнего пути ему откликнулся другой, откуда-то повалил белый пар… Сергей Ильич мельком подумал: «Чего они разгуделись, обычно так на станциях не гудят…» – что-то в этом было тревожное, но мысль тут же ускользнула, потому что с перрона раздался крик капитана: «Отправлять!» – тут же стоящий рядом с ним солдат резко засвистел в свой свисток. Поезд медленно тронулся, с подножек вагонов, идущих перед СВ, посыпались солдаты в зеленых фуражках, было видно, как они спрыгивают на перрон, делая по инерции пару шагов в сторону движения… Мимо них плыл бедный секретарь, в полуобмороке цепляющийся за поручень.

Через пятнадцать минут поезд – может, впервые в истории не до конца осмотренный и против воли властей – пересек границу великой страны.

Вдоль румынской платформы выстроились перекрещенные ремнями, в высоких ботинках солдаты. В руках у них были направленные на поезд десантные «калашниковы». Едва вагон СВ поравнялся с платформой, раздался усиленный репродуктором голос с шепелявым акцентом: «Внимание, террористы! Автомобиль находится на станции! Автомобиль для вас на станции! Правительство социалистической Румынии гарантирует вам безопасность! Вы без опасности направитесь в Австрию! Избегайте кровопролития, автомобиль на перроне!» Поезд остановился, ни одна дверь не открылась. Солдаты стояли неподвижно, в одном месте в их строю был разрыв метров в пять – там, развернутый к ведущему куда-то в степь шоссе, стоял микроавтобус «фольксваген». Быстро темнело, над станцией зажглись редкие желтые фонари. Через приоткрытое окно раздался резкий крик Сергея Ильича: «Солдатам отойти на сто метров, убрать оружие! Отойти на сто метров, иначе мы взрываем вагон и все вокруг!» Репродуктор кашлянул и затих. Минуту спустя раздалась команда, румынский офицер пробежал вдоль строя, вдруг ударил кого-то из солдат кулаком по лицу – у того слетела пилотка. Шеренга развернулась кругом, солдаты закинули автоматы стволами вниз за спину, перестроились в колонну и протопали с платформы, плотным квадратом стали за маленьким вокзалом. Тогда дверь вагона растворилась, из нее, спотыкаясь и теснясь, выдавилась какая-то странная группа. Когда все оказались снаружи, стало понятно, почему они двигаются так неуклюже: туго связанные полотенцами рука к руке люди образовали кольцо, в середине которого, сильно согнувшись, шли Елена Валентиновна с собакой на руках, Ольга с газовым пистолетом, направленным на ближайших к ней заложников, Валечка и Гена с готовыми к стрельбе «макаровыми» и Сергей Ильич, несущий, тяжело хромая, громоздкую коробку, от которой в вагон тянулись постепенно разматывающиеся провода. Опять раздался крик – теперь это был голос Гены: «Мы отключим взрыватель, только сев в машину! Мы заберем с собой четырех заложников! Они будут освобождены после переезда в Австрию! Никому не двигаться – взрыватель не отключен!» Кольцо людей медленно топталось, постепенно приближаясь к автомобилю. Вот они уже рядом, вот уже Гена, поднырнув под связанные руки, резко открыл сдвижную дверь микроавтобуса, вот уже Елена Валентиновна в машине, Ольга… «Ну, вот и все», – подумал Сергей Ильич, и ему показалось, что зря они все так боялись – почти до остановки сердца, до тьмы в глазах, – план не мог не сработать в той стране, где давно уже отвыкла власть от малейшего сопротивления…

Вспыхнули и со всех сторон мгновенно осветили залитую за секунду до этого поздними синими сумерками платформу военные прожектора, с неба прогремел голос с отличным рязанским выговором: «Заложникам лечь на землю! Ложись!» – одновременно с крыши вагона, следующего за СВ, ударили пять выстрелов, скорчился у автомобильного колеса, прижимая к груди бессмысленный ящик, Сергей Ильич, рухнула, будто оступившись у балетного станка, Валечка, зазвенело заднее стекло «фольксвагена», а на платформу уже прыгали с крыши вагона солдаты в черных комбинезонах с красными погонами и буквами «ВВ» на них, полосовали воздух над станцией трассирующие очереди, методично – секунда-выстрел, секунда-выстрел – действовали оставшиеся на крыше снайперы, а голос с неба гремел: «Террористам – бросить оружие! Бросить оружие, вам сохранят жизнь, бросить оружие!»

Елена Валентиновна сидела на полу машины, между задним и средним сиденьями, начинающий просыпаться Сомс тихо повизгивал и дергался у нее на руках, глаза ее ничего не выражали, только сильно слезились от гари. Ольга стояла на четвереньках в проеме автомобильной двери, вытаскивала из сведенной руки Валечки тяжелый пистолет – газовый пугач валялся рядом. Все двигались медленно, как под водой, и время ползло медленно, и Елене Валентиновне вдруг представилось, что сейчас она вынырнет и увидит яркое небо, веселый пляж и чуть вдали – белый корпус пансионата, опоясанный белыми лентами балконов. В машину вполз Гена – левый рукав его защитной куртки стал темнокрасным, под локтем был зажат пистолет, и опять Елене Валентиновне представилось, что сейчас она вынырнет и поплывет дальше, вспоминая глупое кино со стрельбой и приключениями… Гена следом за собой втащил – без лишних церемоний, просто за шиворот – того самого, в тренировочном, толкнул его за сиденье, снова свесился в дверь и втащил за шиворот же еще одного – это был румын, железнодорожник в синем мундире со множеством медных пуговиц, с разбитым в кровь лицом. Перед дверью двигалась, переливалась толпа – связанные люди тянули друг друга, одни лежали на земле, другие пытались встать, третьи отползали в сторону, и все оставались на месте, мешая друг другу и все плотнее заслоняя собой дверь.

Выстрелы прекратились. Время пошло обычным образом, Елена Валентиновна услышала за окном крики по-румынски, часто повторялось «стоп-стоп!», отвечали явно русские голоса, но слов разобрать было нельзя. «Ну, девочки, сейчас по газам», – жутковато-веселым голосом сказал Гена, рыжие его кудри стояли шапкой, по лицу тек грязный пот, но светлые глаза, конечно, сияли в темноте – и снова померещилось Елене Валентиновне. «Внимание, слушайте меня! – заорал тут же в дверь Гена. – У нас в руках советский партийный работник и румынский гражданин! Мы убьем их, если только последует хоть один еще выстрел с вашей стороны!» Ответа не было. «Ты машину водишь?» – спросил Гена у Ольги, та замотала головой молча. «Я попробую», – неожиданно для себя сказала Елена Валентиновна, передала уже во всю силу визжавшего Сомса Ольге, села за руль. Гена запихал совершенно обмякшего секретаря и бешено орущего, но нисколько не сопротивляющегося румына на заднее сиденье, погрозил им стволом пистолета, задвинул дверцу, скомандовал: «Ручной тормоз, справа сзади, отпустить. Ключ повернуть. Ну, сцепление… да слева же, плавно!..» – и они поехали, поехали, поехали! Румыны действительно заправили полный бак бензином да еще оставили в машине аптечку. Ольга уже перетягивала Гене бинтом руку – пуля прошла через плечо навылет, кость вроде бы была цела. Гена для порядка держал перед носом румына пистолет, глядел в проем разлетевшегося в пыль заднего стекла. Уже далеко, словно на маленьком, ярко освещенном экране, двигались фигуры людей на станции – солдаты ходили вокруг плотной толпы заложников, развязывали полотенца, а чуть в стороне, на пыльном асфальте платформы, тускло отсвечивающем под прожекторами пыльном асфальте лежали две быстро сливающиеся с этим страшным асфальтом фигуры – согнутая Сергея Ильича и навзничь, во весь рост, с закинутыми за голову руками, почти касаясь ими головы мужа, – Валечки. Гена смотрел назад не мигая.