Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты вроде справился уже с джетлагом?
– Таблетки принял.
Вспомнилась тишина в сверхзвуковом самолете, ощущение, что он вроде и не летит никуда, а застыл на месте.
– Таблетки, – повторил толстый. – Гостиница приличная?
– Да, – кивнул Лейни. – Я готов к интервью.
– Ну что ж…
Мужик энергично помял свое лицо огромными, сплошь в шрамах руками, а затем взглянул на собеседника, словно удивляясь, откуда он там взялся. Лейни опустил глаза на нанопорный тренировочный костюм, словно снятый с кого-то другого – тоже очень крупного, но все-таки малость поменьше. Цвета не разберешь, в такой темноте все кошки серы. Расстегнут почти до середины груди. Чуть не лопается на этой чудовищной туше. Обнаженный треугольник кожи исполосован десятками разнообразнейших по форме и текстуре шрамов, речная дельта из какого-то бредового атласа.
– Ну, так что? – произнес австралиец.
Лейни перестал изучать шрамы и поднял глаза.
– Я насчет работы. Пришел на предварительное интервью.
– Серьезно?
– Вы интервьюер?
– Интервьюер? – Неопределенная улыбка, демонстрирующая вполне определенные вставные зубы.
Лейни повернулся к японцу:
– Колин Лейни.
– Синья Ямадзаки. – Японец чуть привстал и пожал Лейни руку. – Мы с вами говорили по телефону.
– Это вы проводите интервью?
Глаза очкарика заморгали еще чаще.
– К сожалению, нет. Я занимаюсь экзистенциальной социологией.
– Я ничего не понимаю, – вышел из себя Лейни.
Молчание. Синья Ямадзаки смущенно отводит глаза. Одноухий нахмурился.
– Вы австралиец, – констатировал Лейни.
– Тэззи[48], – поправил одноухий. – В Смуту мы были за южан.
– Попробуем сначала, – предложил Лейни. – «Парагон-Эйша ДейтаФлоу». Это вы?
– Упорный, гад.
– Обстановка накладывает, – объяснил Лейни. – В смысле профессия.
– Да и то. – Одноухий вскинул глаза. Его правую бровь рассекал розовый перекрученный жгутик шрама. – Тогда Рез. Что ты думаешь о нем?
– Это, в смысле, рок-звезда? – спросил Лейни после краткого и не очень успешного сражения с проблемой контекста.
Кивок. Одноухий смотрел на него с предельной серьезностью.
– Из «Ло/Рез»? Группы? Полуирландец-полукитаец. Сломанный нос, так и не выправленный. Длинные зеленые глаза.
– Ну и что ты думаешь о нем?
В кэти-торрансовской системе отсчета этот певец воспринимался как нечто особо презренное. Она считала его живой окаменелостью, досадным пережитком давней, первобытной эпохи. Огромная, бессмысленная, как она говорила, известность вкупе со столь же огромным, бессмысленным богатством. Кэти воспринимала славу как некую тонкую материю, первозданную стихию типа флогистона, как нечто изначально распределенное по всей вселенной равномерно, но затем, при благоприятных условиях, концентрирующееся вокруг отдельных личностей и их карьер. Чтобы затем рассеяться, перераспределиться. С ее точки зрения, Рез продержался слишком уж долго. Он подрывал стройность ее теории. Он нагло бросал вызов сложившемуся порядку взаимопожирания. Возможно, все шнырявшие поблизости хищники оказались мелковаты для такой добычи, все, не исключая и «Слитскана». В результате группа «Ло/Рез» выдавала свой продукт с прямо-таки оскорбительной регулярностью в различных медиа, а их певец с упорством, достойным лучшего применения, отказывался убить кого-нибудь, связаться с политикой, признаться в неумеренном употреблении какой-либо любопытной субстанции или в неординарных сексуальных пристрастиях – сделать хоть что-нибудь, за что мог бы зацепиться «Слитскан». Он сиял, может, и тускловато, но зато устойчиво, вне досягаемости Кэти Торранс. Что и было, по мнению Лейни, истинной причиной ее жгучей ненависти.
– Ну, – протянул Лейни по некотором размышлении и ощутил какое-то странное нежелание отвечать начистоту, – я купил тогда их первый альбом. Когда он только вышел.
– Название?
Одноухий стал еще серьезнее.
– «Ло Рез Скайлайн», – отрапортовал Лейни, крайне благодарный своему мозгу, что тот выкинул эти слова на поверхность. – Но я не знаю, сколько там они выродили с того времени.
– Двадцать шесть, не считая сборников, – сказал мистер Ямадзаки и поправил свои очки.
Лейни чувствовал, что принятые им таблетки, те, которые должны были, по идее, смягчить джетлаг, трещат под ним и проваливаются, как некие прогнившие фармакологические леса. Стены «Процесса» сблизились. И продолжали сближаться.
– Если вы не собираетесь объяснить мне, о чем, собственно, весь этот разговор, – сказал он одноухому, – я, пожалуй, вернусь в гостиницу. Устал я, вот что.
– Кит Алан Блэкуэлл. – (Лейни пожал протянутую ему руку. Ладонь одноухого была похожа на ощупь на элемент какого-то спортивного тренажера.) – Кити. Теперь мы, пожалуй, выпьем и немного поговорим.
– А может, – предложил Лейни, – вы сперва скажете мне, каким тут местом задействована эта самая «Парагон-Эйша»?
– Упомянутая вами фирма, – вздохнул Блэкуэлл, – есть не более чем несколько строчек кода в машине, где-то там на Лайгон-стрит. Чистой воды декорация. Наша декорация, если вам от этого легче.
– Легче? – переспросил Лейни. – Не знаю. Не уверен. Сперва привезли меня сюда для предварительного интервью, а теперь сообщаете, что компания, для которой я должен был интервьюироваться, не существует.
– Но она же существует, – возразил Кит Алан Блэкуэлл. – В машине на Лайгон-стрит.
Подошла официантка. В сером, бесформенном бумажном комбинезоне и с косметическими кровоподтеками.
– Большая бочкового. «Кирин». Холодное. А вам, Лейни?
– Кофе со льдом.
– Колу-лайт.
– Вот и прекрасно, – сказал безухий Блэкуэлл, мрачно глядя вслед растворившейся во мраке официантке.
– Я был бы крайне благодарен, если бы вы объяснили мне, чем мы, собственно, здесь занимаемся, – сказал Лейни и тут же заметил поблескивание светового карандаша; Ямадзаки увлеченно корябал что-то на экране маленького ноутбука. – Вы что, все это записываете?
– К сожалению, нет. Небольшие заметки насчет костюма официантки.
– Зачем? – удивился Лейни.
– Извините. – Ямадзаки сохранил записанное, выключил ноутбук и аккуратно засунул карандаш в пружинный зажим. – Я специалист по таким вещам. У меня сложилась привычка фиксировать мелкие, преходящие детали народной культуры. Ее костюм вызывает естественный вопрос: является он простым отражением мотивов этот клуба или, напротив, представляет некий глубинный отклик на травмирующий опыт землетрясения и последующего восстановления?
2
«Ло рез скайлайн»
Они встретились в джунглях.
Келси сделала растительность: большие, яркие, руссóвские листья[49], мультиковые орхидеи самых что ни на есть «тропических расцветок» (Кья сразу вспомнила сеть магазинчиков, продающих «природные» косметические средства ярчайших, неизвестных природе тонов). Сона, единственная из телеприсутствовавших, непосредственно видевшая хоть что-нибудь, отдаленно похожее на настоящие джунгли, подложила аудио – пение птиц, невидимых, но очень натурально жужжащих насекомых и такое шуршание листьев, не как словно змеи ползут, а будто там какие-то пушистые зверьки, с мягкими лапами и любопытные.
Свет, какой уж он там был, сочился сквозь зеленый полог леса – совершенно, по мнению Кья, диснейлендовый, – хотя какая уж там особая
