Погребальные игры - Мэри Рено

Собрание поначалу пребывало в сомнениях. Однако притязания выступающей поддержал Никанор, брат Кассандра, а заодно с ним и весь их родственный клан. В итоге большинством голосов Эвридику избрали регентшей. Она сразу развила бурную деятельность; для начала приняла и выслушала всех послов, затем встретилась с подателями петиций, в общем, стала вести себя как подлинная царица.

Полиперхон поблагодарил гонца, отпустил его и, облегчив проклятиями свою душу, погрузился в раздумья. Вскоре он уже знал, как ему поступить и как обойтись с недоумком Филиппом.

Он очень надеялся, что, выйдя из-под влияния не в меру амбициозной жены, Филипп станет более управляемым, но ошибся. Сначала царь и впрямь выказал кротость, причем вроде бы даже достаточную, чтобы принять делегацию из Афин. Велик ли труд с внушительным видом посидеть на троне под золотым балдахином? Однако во время речи одного из послов Филипп вдруг захихикал над каким-то иносказанием, восприняв его слишком буквально, короче, он вел себя как дитя. А чуть позднее, когда Полиперхон, отстаивая свою точку зрения, бросил этому делегату довольно резкий упрек, царь схватил церемониальное копье и непременно пронзил бы ни в чем не повинного афинянина, если бы опекун не успел его обезоружить. Кстати сказать, с превеликим трудом.

— Но ты же сам заявил, что он обманщик, — упиралсяФилипп.

Делегацию пришлось отпустить, не решив наболевших вопросов. Царские выходки были оплачены политическим крахом и жизнями нескольких человек.

Тогда-то Полиперхону и стало ясно, что Филипп годится лишь на то, чтобы греть трон для быстро подрастающего сынка Александра. А что касается Эвридики, то столь откровенная узурпация власти отнюдь не сулит ей безоблачных перспектив.

Вызванный Конон быстро явился и отсалютовал с непроницаемой миной. Его выразительное молчание после особенно глупых проделок Филиппа, в сущности означавшее: «Я же предупреждал», уже давно злило Полиперхона. Тем приятнее ему будет сбыть эту парочку с рук.

— Я принял решение, — сказал он, — отправить царя в Македонию.

— Да, господин командующий.

И полководец, и старый солдат понимали, что за этим стоит. Поход не задался, осада Мегалополя развалилась, Кассандр по-прежнему хозяйничает в Пирее и вполне может ворваться в Афины, после чего его сторону примут все греческие города. Но к чему об этом говорить, к чему толочь воду в ступе?

— Я дам вам эскорт. Скажешь царице, что царь опять поступает в ее полное распоряжение.

— Да, — с облегчением повторил Конон и удалился.

Он не задумываясь предрек бы все это, если бы его спросили. Но его не спросили, зато теперь, кажется, у всех появилась возможность спокойно налаживать мирную жизнь.

Эвридика сидела за массивным богато инкрустированным столом, покоящемся на львиных лапах из позолоченной бронзы. Около века назад царь Архелай пожелал иметь кабинет, отделка и обстановка которого ошеломляла бы чужеземцев. Именно здесь Филипп Второй, когда бывал во дворце, решал многие государственные дела, стремясь привести Македонию к процветанию за счет обширных завоеванных им территорий, именно отсюда молодой Александр диктовал Греции свою волю. Но с тех пор как Александр сделал центром мира свой походный шатер, ни один царь не опускался в рабочее кресло под великолепной фреской Зевксиса, изображавшей Аполлона в окружении девяти муз. Антипатр, свято чтущий традиции, правил подвластными ему городами-государствами из своего собственного особняка. Поэтому Эвридика не обнаружила в идеально прибранном помещении никаких следов чьего-либо пребывания.

Кабинет пустовал семнадцать лет, и ей тоже было семнадцать. Он словно ждал ее, и теперь только она будет всем здесь единовластно распоряжаться.

Созвав собрание, чтобы заявить о своих правах на регентство, Эвридика не предупредила о своих намерениях Никанора, сообразив, что, не имея времени на раздумья, тот волей-неволей поддержит ее, чтобы не повредить делу брата. Впоследствии она отблагодарила его, но решительно пресекла все попытки давать ей советы. Новая властительница Македонии способна править по собственному разумению.

В ожидании известий с юга большую часть времени Эвридика посвящала своим излюбленным военным занятиям. Проезжая мимо кавалерийских отрядов и пехотных фаланг, салютующих ей поблескивающими сариссами, дочь Кинны чувствовала, что наконец-то она отвечает своему истинному назначению и что судьба улыбается ей. Она отлично разбиралась в тонкостях воинской подготовки и, если надо, могла что-нибудь подсказать; она знала толк как в шагистике, так и в приемах рукопашного боя. Воинов все это повергало в приятное удивление. В конце концов, решили они, в Пелле остался лишь крепостной гарнизон. Если вернется кто-то из полководцев, то он, разумеется, примет командование на себя, а пока можно потешить царицу. И даже ворчуны ветераны, смирившись со сложившейся ситуацией, снисходительно выполняли ее указания.

Слава о ней быстро распространялась. Всюду судачили о царственной воительнице Эвридике. Придет время, и Македония станет чеканить монеты с изображением всеобщей любимицы. Кому что нравится, разумеется, а ей лично надоело видеть на них горделивое длинноносое лицо Александра, героя, обернутого львиной шкурой. Пора Гераклу уступить место Афине, богине военной мощи.

Со дня на день она ждала известия, что Полиперхон, согласно ее приказу, наконец соизволил передать руководство войсками Кассандру. Но пока сообщений об этом не поступало. Зато неожиданно, словно снег на голову, в Пеллу прибыл Филипп. Он не привез никаких официальных посланий и понятия не имел, куда делся его опекун.

Пребывая в полнейшем восторге от возвращения в Пеллу, муж без устали тараторил о своих приключениях на войне, хотя все его знания о поражении при Мегалополе ограничивались тем, что плохие люди рассыпали вокруг крепости множество острых шипов и слоны повредили ноги. Тем не менее Эвридика терпеливо вслушивалась в его бессвязную болтовню, надеясь выудить из нее хоть что-то ценное. Потом ей это обрыдло, хотя он похвалялся, что присутствовал на военных советах. Один, без Конона. Но, закрутившаяся в бесконечных заботах, она перестала смотреть в его сторону. Лишь изредка интересовалась, где именно он побывал. В основном жизнью и развлечениями Филиппа теперь ведал Конон. Издавая приказы, Эвридика уже не предлагала ему подписать их и всюду ставила лишь свое имя.

До поры все шло гладко. Новоявленная регентша поднаторела в улаживании македонских проблем, о которых обычно ей лично докладывали прибывавшие со всех концов Македонии податели петиций. Но внезапно на нее обрушился целый поток срочных дел, хлынувший как с юга Греции, так и из Азии. Раньше ей как-то и в голову не приходило, что всеми этими вопросами от имени Филиппа занимался опекавший его Полиперхон. Теперь Филипп был при ней, а Полиперхон по весьма разумным причинам предпочитал где-то скрываться.