Сыновья - Пэрл Бак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он глядел на лазутчиков сердито, а те закашлялись от смущения, переглядываясь друг с другом, и наконец один из них оказал смиренно:
— Но ведь мы говорим только то, что слышали.
Тогда Ван Тигр простил их по своему великодушию и сказал:
— Правда, таков ваш долг, но вы собрали нелепые слухи.
И он отпустил их. Однако он не забыл, что они ему говорили, и сказал себе, что нужно следить за войной и посмотреть, какова она будет.
Но много думать об этом не пришлось, так как в собственных его владениях произошло другое событие, которое не терпело отлагательства и не позволило ему думать о чем-нибудь другом.
Лето приближалось, и так как нет ничего изменчивей небес, то наступило прекрасное лето; дожди сменялись солнцем, вода спала, обнажив плодородную землю, дымившуюся под солнцем, и стоило людям разыскать где-нибудь горсть семян и бросить их в дышавшую теплом землю, чтобы на ней появились буйные всходы и урожай сулил изобилие.
Но дожидаясь урожая, многие люди еще голодали, и в землях Вана Тигра появились во множестве бандиты, и они были смелее, чем когда бы то ни было. Да, и в его землях, где он держал большое войско, кормил его и платил ему, нашлись такие отчаянные люди, которые сходились в шайки, нисколько не боясь Вана Тигра, а когда он высылал против них солдат, — бандитов нельзя было разыскать. Они были неуловимы, как призраки, и лазутчики Вана Тигра, возвращаясь к нему, говорили: «Вчера бандиты были на севере и сожгли деревню рода Чин». Или же доносили: «Три дня тому назад бандиты напали на купцов, перебили всех до единого и забрали тюки опиума и шелка».
Ван Тигр загорался гневом, слыша о таком беззаконии, и гневался больше всего потому, что сам лишался из-за этого доходов, которые были нужны ему дозарезу, чтобы освободиться от Вана Купца, и гнев его доходил до того, что он жаждал убить кого-нибудь. Тогда он поднял все свое войско и приказал начальникам рассыпаться с солдатами по всей области, и за каждую голову бандита, которую они ему принесут, он велел давать ими по серебряной монете.
Однако, когда солдаты его бросились в погоню за бандитами, прельстившись наградой, они никого не нашли. Правду говоря, многие из этих бандитов были простые крестьяне и грабили только в такое время, когда их не преследовали. Но если они видели, что против них выслали солдат, они усердно копали и мотыжили свои поля и плакались солдатам, что пострадали от такой-то и такой-то банды, и рассказывали обо всех бандах, кроме своей, а про свою не заикались и словом, а если ее упоминал кто-нибудь другой, они бессмысленно глядели по сторонам и говорили, что знать не знают такой банды и даже не слышали о ней никогда. Но многие из солдат Вана Тигра были жадны и ради обещанной им награды убивали каждого, кто подвертывался им под руку, и, принося голову убитого, говорили, что это голова бандита, и так как никто не мог доказать обратного, они получали награду. Много было убито невинных, но никто не смел жаловаться, потому что все знали, что Ван Тигр послал солдат на правое и законное дело, а жалоба могла рассердить солдат и навести их на мысль, что у жалобщика тоже есть голова.
Но в середине лета, когда гаолян стал очень высок, гораздо выше человеческого роста, грабежи охватили всю округу, словно пламя пожара, и Ван Тигр до того разгневался, что сам поднялся на бандитов, хотя не бывал в походах уже много лет. Ему донесли, что в одной маленькой деревне есть шайка, и лазутчики выследили ее и донесли, что днем деревенские жители крестьянствовали, а по ночам разбойничали. Земли этих крестьян лежали в низине, да и вся деревня стояла в глубокой долине, и потому они посеяли позже других, и им до сих пор нечего было есть, — тем из них, которые за ту зиму не умерли с голода.
И вот, когда Ван Тигр узнал, какие дурные это люди и как они по ночам ходят в чужие деревни и грабят съестное и убивают тех, кто им противится, в нем поднялся гнев, и он выступил со своими людьми против этой деревни и приказал солдатам окружить ее, отрезав все пути к бегству. Потом он налетел на крестьян с остальным отрядом, и они захватили всех до единого, а всего было сто семьдесят три человека, старых и молодых. Когда их поймали и связали веревками, Ван Тигр велел согнать их на большой ток перед домом деревенского старшины и, сидя на коне, гневным взглядом окинул злополучных бандитов. Некоторые из них плакали и дрожали, другие побелели, как глина, но были и такие, что стояли угрюмо и бесстрашно, давно отчаявшись во всем. Только старики оставались спокойными, готовые ко всему, так как они были стары, и каждый из них уже давно ждал смерти.
Но Ван Тигр, видя, что все они в его руках, почувствовал, что жажда убийства и гнев стихают в нем… Ему уже не так легко было убивать, как бывало; нет, душой он стал слабей с тех пор, как убил шестерых и видел взгляд своего сына. И чтобы скрыть свою слабость, он сжал губы, нахмурил брови и заревел:
— Все вы достойны смерти, все до единого! Разве вы не успели узнать за эти годы, что я не терплю бандитов в своих землях? Но я милосерден, я помню, что у вас есть старики-родители и малые дети, и на этот раз я вас не убью! Нет, смерть я приберегу на тот случай, если вы осмелитесь еще раз ослушаться меня и станете снова грабить.
И подозвав ближе своих солдат, которые цепью окружили толпу крестьян, он сказал им:
— Достаньте ваши острые ножи из-за пояса и отрубите им уши, — пускай помнят, что я сказал сегодня!
Тогда солдаты Вана Тигра выступили вперед и, наточив ножи о подошвы, отрубили уши бандитам, бросая их на землю перед Ваном Тигром. А Ван Тигр взглянул на бандитов и, увидев, что у каждого из них с обеих сторон струились по щекам ручьи крови, сказал:
— Пусть эти уши будут вам предостережением!
И повернув коня, он ускакал прочь. Сердце упрекало его: может быть, ему следовало перебить бандитов, разделаться с ними до конца и очистить от них всю область, — такая расправа предостерегла бы других, и сердце упрекало его в том, что он, может быть, стал слаб и жалостлив с годами. Но он утешал себя, говоря:
— Эта ради сына я пощадил их жизнь, и когда-нибудь я расскажу ему, что ради него оставил в живых сто семьдесят три человека: это должно ему понравиться.
XXIX
Так заполнял Ван Тигр пустоту этих месяцев, которые он прожил без сына, одиноким в своем доме. Когда он еще раз усмирил бандитов в своей области и когда собрали урожай и люди снова были сыты, он взял меньшую половину своего войска и поздней осенью, когда не было ни холодных ветров, ни жаркого солнца, объехал все свои земли, говоря себе, что он должен следить за тем, чтобы все было в порядке к тому времени, как вернется его сын. Ван Тигр задумал, как только вернется его сын, передать ему власть военачальника в области и все свое большое войско, оставив себе только охрану. К тому времени ему исполнится пятьдесят пять лет, а его сыну — двадцать, он станет взрослым мужчиной. В таких мечтах Ван Тигр проезжал по своим землям и внутренним взором видел сыновей своего сына, а глазами — людей и землю, и как ведется хозяйство, и каков будет урожай.
Теперь, когда голод кончился, земля опять хорошо уродила, хотя и на людях и на земле заметны были еще следы двух голодных лет: на полях еще не везде видны были посевы, у людей все еще были худые, втянутые щеки, и слишком мало осталось стариков и детей. Но жизнь зарождалась снова, и Вану Тигру радостно было видеть повсюду беременных женщин, и он говорил себе в раздумьи:
— Очень возможно, что небо послало голод для того, чтобы напомнить мне о моем жребии, потому что я слишком много отдыхал за последние годы и слишком был доволен тем, что у меня есть. Возможно, голод был послан для того, чтобы пробудить меня и чтобы я возвысился еще больше и передал сыну все, что у меня есть, и все, что я завоевал.
Хотя Ван Тигр и был умнее своего старого отца и не верил в бога земли, он все же верил в судьбу и в небеса и говорил, что во всем, что выпало ему на долю, нет случайностей: не случайны ни жизнь, ни смерть, и каждая жизнь и каждая смерть предопределены заранее и ниспосланы небом.
Год был на исходе, шел уже девятый его месяц, когда Ван Тигр объезжал свои земли, а солдаты бодро и весело следовали за ним, и повсюду люди приветствовали его, зная, что это важный начальник, который долго и справедливо правил ими; они вежливо улыбались ему, и если он останавливался в городе, городские или деревенские старшины устраивали пир в его честь. Только простые крестьяне были с ним неучтивы и не один из них, завидев солдат, оборачивался спиной к дороге и продолжал ожесточенно работать на своем поле, а когда войско проходило дальше, он долго плевал им вслед, чтобы облегчить сердце, полное ненависти. Однако, если какой-нибудь солдат свирепо спрашивал крестьянина, что это значит и отчего плюет, тот глядел на него бессмысленно и невинно и отвечал: