Адольф Гитлер (Том 1) - Иоахим Фест

Глава III

ВЫЗОВ ВЛАСТИ

Для меня и для нас все неудачи всегда были не чем иным, как ударами кнута, которые вот тогда-то и гнали нас по-настоящему вперёд.

На последние дни января 1923 года Гитлер назначил созыв в Мюнхене партийного съезда, который хотел превратить во внушительную демонстрацию своей силы. Были привлечены пять тысяч штурмовиков со всей Баварии — они должны были пройти перед фюрером на так называемом Марсовом поле, площади в одном из мюнхенских пригородов, здесь же должно было состояться первое торжественное освящение штандартов СА. Одновременно планировалось проведение массовых митингов не менее чем в двенадцати залах города, для увеселения народа были заангажированы оркестры, группы народного танца и известный клоун Фердль. Этот размах, а также курсировавшие уже в течение нескольких недель слухи о предстоящем путче НСДАП наглядно свидетельствовали о возросшей роли Гитлера в политическом силовом поле.

Мера, которой баварские власти реагировали на делавшиеся в вызывающей форме заявки Гитлера, иллюстрировала все большую несостоятельность их дилеммы в отношении НСДАП. Быстрый подъем партии повлёк за собою появление на политической сцене некой мощной структуры, чья роль, как это ни странно, оставалась неопределённой. С одной стороны, она решительно проявляла свой национализм, и её энергия приносила немалую пользу в борьбе с левыми; однако одновременно она проявляла и полное неуважение как к «их превосходительствам», так и к правилам игры, и то и дело нарушала порядок, защищать который она так рвалась. Желание властей продемонстрировать Гитлеру, до каких границ государство может терпеть его своеволие, и было не в последнюю очередь причиной того, что в июле 1922 года ему пришлось отсидеть в тюрьме четыре недели из тех трех месяцев, к которым он был приговорён за то, что им и его людьми было сорвано собрание Баварского союза и избит руководитель последнего, инженер Отто Баллерштедт. На первом же после отсидки выступлении Гитлер был «под нескончаемую овацию принесён на руках на трибуну», а «Фелькишер беобахтер» назвала его «самым популярным и самым ненавидимым человеком в Мюнхене»[372]. Одним словом, создалась ситуация, чреватая трудно предсказуемыми последствиями и для него. И в наступившем 1923 году Гитлер продолжает пытаться переменчивой тактической игрой — то обхаживаниями, то угрозами — демонстрировать своё неопределённое отношение к государственной власти.

Не имея ясного представления о том, как же максимально целесообразно относиться к этому достаточно одиозному деятелю, но в то же время доброму националисту, власти со свойственной им половинчатостью пошли на такой компромисс: они запретили освящение знамён под открытым небом и половину других объявленных Гитлером мероприятий, а заодно и митинг, который планировали провести за день до того социал-демократы. Эдуард Норц, сменивший на посту полицай-президента симпатизировавшего национал-социалистам Эрнста Пенера, остался глух ко всем мольбам Гитлера снять запрет, не только, по словам последнего, означавший тяжёлый удар по национальному движению, но и несчастье для всего отечества. В ответ этот холодный седоволосый человек скупо возразил, что есть авторитет государства, которому должны подчиняться и патриоты, а когда Гитлер затем вошёл в раж и стал кричать, что он в любом случае выведет штурмовиков на улицу, что полиции он не боится и пойдёт в первом ряду марширующих, и пусть его застрелят, это не произвело на чиновника никакого впечатления. Более того, спешно собравшийся совет министров объявил чрезвычайное положение и отменил тем самым все — связанные с партсъездом мероприятия; видимо, пришло время напомнить фюреру национал-социалистов о правилах игры.

Гитлер был в отчаянии — ведь в этот момент на карту было поставлено ни много ни мало как его политическое будущее. А правила игры, как он их понимал, допускали и беспредельный вызов государственной власти без какой-либо реакции с её стороны, поскольку его амбиции были лишь более последовательным и более радикальным выражением её собственных устремлений. И только когда в дело вмешался рейхсвер, оказывавший поддержку партии ещё со времён Дрекслера, стала, как будто, снова вырисовываться возможность нахождения выхода. Эрнсту Рему и барону фон Эппу удалось уговорить командующего баварским рейхсвером генерала фон Лоссова встретиться с Гитлером. Ставший нервным и неуверенным фюрер НСДАП заявил, что готов пойти на любые уступки и что сразу же после съезда, 28 января, он «снова посетит Его превосходительство». Так или иначе, но Лоссов, скорее отчуждённо смотревший на это эксцентрическое явление, согласился в итоге дать знать правительству, что он «исходя из интересов обороны страны, с сожалением отнёсся бы к подавлению национально-патриотических союзов». И действительно — после этого запрет был снят, но, дабы сохранить лицо, Норц пригласил фюрера НСДАП встретиться с ним во второй раз и предложил ему сократить число собраний до шести, а освящение штандартов провести не на Марсовом поле, а в расположенном поблизости цирке «Кроне». Гитлер, видя, что игра выиграна, дал своё уклончивое согласие. А затем провёл под девизом «Пробудись, Германия!» все двенадцать собраний, а вместе с ними и — в снежную пургу и в присутствии пяти тысяч штурмовиков — на Марсовом поле грандиозную церемонию освящения штандартов, эскизы которых были выполнены им самим. «Или НСДАП — это грядущее движение Германии, — провозгласил он перед своими сторонниками, — и тогда его не удержит ни один дьявол, или же оно не является таковым, и тогда оно заслуживает, чтобы его уничтожили». Мимо плакатов и расклеенных на стенах объявлений о чрезвычайном положении штурмовые отряды СА продефилировали по улицам в сопровождении нескольких собственных оркестров, разражаясь восторженными криками и распевая свои песни, угрожавшие этой еврейской республике. А сам Гитлер принимал на Шванталерштрассе парад своих формирований, большинство из которых к тому времени уже носило форменное обмундирование.

Это явилось его впечатляющей победой над государственной властью, но победой, обозначившей одновременно и исходную позицию для конфликтов в последующие месяцы. Многие увидели в этом событии убедительное доказательство того, что Гитлер обладает не только способностью произносить эффектные речи, но и политической ловкостью, а также более крепкими нервами, чем его противники. И усмешки, которые столь продолжительное время вызывал неистовый пыл его выступлений, сменяются ныне восхищёнными минами, а к возмущённым и наивным личностям, что так долго определяли психологический портрет партии, присоединяются теперь люди, обладающие тонким чутьём на грядущее. С февраля по ноябрь 1923 года в НСДАП вступают 35000 новых членов, а СА насчитывают уже почти 15000 человек; к этому же времени стоимость имущества партии возрастает до 173000 марок золотом[373]. Одновременно всю Баварию охватывает теперь уже куда более плотня сеть агитационно-пропагандистских мероприятий. А «Фелькишер беобахтер» с 8 февраля начинает выходить как ежедневная газета. Её номинальным главным редактором ещё в течение нескольких месяцев остаётся замотанный и уже серьёзно больной Дитрих Эккарт, но, по существу, с самого начала марта руководство ею переходит к Альфреду Розенбергу.