Холод, пиво, дробовик - Андрей Круз

Семен уверенно перешел на заброшенную сторону, заглянул во двор и указал мне на глухой закуток.

— Ты подожди там пока.

Тихонько матерясь себе под нос, я пробрался к стене с растрескавшейся и частично обвалившейся штукатуркой, стянул перчатки и занемевшими от мороза пальцами принялся вычищать из ботинок набившийся в них снег.

Неожиданно мелькнул яркий луч фонаря, снежинки вспыхнули в его свете сонмом сияющих точек, Лымарь прикрыл рукой лицо.

— Игорь, ты? — спросил он.

— Я, кто еще, — отозвался кондуктор, выходя из-за покосившегося забора. — Принес?

Семен поднял спортивную сумку; тогда Фомин, увязая по колено в снегу, приблизился и встал напротив охранника химика. Нас он тут не караулил совершенно точно: слишком уж запыхался. Шапку стриженой овчины сдвинул на затылок, добротную дубленку и вовсе оставил распахнутой. Лицо раскраснелось, волосы на лбу слиплись от пота.

Или нервничает просто? Я бы нервничал.

— Все в порядке? — спросил Фомин.

— А это ты мне скажи, — хмыкнул Лымарь. — В порядке все?

— Разумеется, в порядке! Давай товар!

— Погоди. — Семен отвел руку со спортивной сумкой в сторону и сказал: — Тут насчет этого самого порядка с тобой поговорить хотят. Слава!

Я оттолкнулся от стены и выбрался из сугроба на тропинку. И хоть старался не выскакивать, как чертик из коробочки, лицо Фомина в один миг стало белее снега.

Черт, да он не запыхался, он же напуган до полусмерти!

Мысль эта только мелькнула у меня в голове, а кондуктор уже отшатнулся и неожиданно уверенным движением выдернул откуда-то из-под дубленки короткий помповый дробовик без приклада, с одной лишь пистолетной рукоятью, обрезанным до минимума стволом и трубчатым магазином на три или даже два патрона. Всей длины в оружии было сантиметров пятьдесят.

Игорь резко вскинул обрез, я ринулся к нему в надежде ударить первым. Не успел: слишком далеко стоял изначально, да и Лымарь загораживал кондуктора, мешая воспользоваться «дыроколом». Надежда оставалась только на «Чешую дракона», но если «магнум» и пуля в полсотни граммов…

Бронежилет? Даже не смешно!

Живот свело от ужаса, кондуктор шагнул в сторону, ловя меня на прицел, и тут Семен резким движением увел ствол дробовика вниз. Хлопнул гулко разлетевшийся по округе эхом выстрел, охранник химика рухнул в снег и зажал ладонями дыру в животе.

Твою ж мать!

Фомин с ужасом уставился на застреленного им человека, но сразу сбросил оцепенение и — клац! — резким движением оттянул на себя помпу. Отлетела будто в замедленной съемке в сторону дымящаяся гильза, Игорь загнал в ствол новый патрон, и тут же я выбросил вперед правую руку. Сухо щелкнула телескопическая дубинка, разложилась, прогудела по широкой дуге, а потом стальной грузик со всего маху шибанул Игоря, и кондуктор без чувств растянулся рядом со своей жертвой. Вот и окупился наложенный на дубинку «Нокаут»…

Очнуться Фомин должен был только минут через десять, но все же я сразу опустился рядом с ним на колени, забрал себе выпавший из руки обрез и обшарил карманы дубленки и брюк. Из оружия отыскался только складной нож, его зашвырнул в снег.

Потом прислушался — тишина. Здешние обитатели привыкли не совать нос в чужие дела, да и сыпавшийся с неба снег скрадывал звуки и мешал определить верное направление.

Тишина — да, но тут сипло втянул в себя воздух Лымарь. Втянул и сразу же с хриплым кашлем выхаркнул обратно.

Что за черт? Так просто не бывает! От пули двенадцатого калибра в упор никакой бронежилет не поможет, даже если пластина выдержит — внутренности в клочья порвет, плюс запредельный болевой шок. А у Семена бронежилета точно не было: из дыры в животе текла кровь.

И между тем охранник колдуна еще был жив. Он прекратил зажимать перепачканными в крови ладонями пулевое отверстие и пытался вытащить что-то из кармана тулупа. Левая рука судорожно подергивалась, пальцы правой никак не могли подцепить какой-то небольшой футляр.

— Помоги! — просипел Семен.

Я опустился рядом с ним на колени, прекрасно понимая, что все это впустую. При таком ранении не поможет даже «синий доктор», все — поезд ушел.

— Помоги… — повторил Лымарь.

— Что?! Что делать? — Я выдернул из слабеющих пальцев Семена футляр от шариковой ручки «Паркер», раскрыл его — внутри оказался заполненный черной субстанцией одноразовый шприц.

— Коли! В шею…

Я выполнил просьбу раненого, воткнул ему в вену тонкую иглу и с трудом утопил поршень. Жидкость внутри оказалась на редкость вязкой.

Семен вздрогнул и часто-часто задышал. Потом успокоился, открыл глаза и уже без хрипа и надрыва произнес:

— Убили меня.

— Вижу, — кивнул я.

Лекарство не подействовало — рана и не подумала затянуться.

— Нет, — шумно выдохнул Лымарь и вдруг приподнялся на одном локте. — Давно уже. Давно убили.

Он перевалился набок, поднялся на колени, а потом и вовсе встал. Встал с дырой в животе, оставленной пулей двенадцатого калибра!

— Давно уже убили, — повторил Семен. — Но не до конца. Место там пакостное было. Очень пакостное. Петрович с того света вытащил. — Лымарь посмотрел на окровавленное отверстие в тулупе и выругался: — Вот дерьмо!

— Ты нормально?

— Да, нормально все со мной! Нормально! Понял?

— А дыра в животе?

— Ты мое здоровье обсуждать решил? — разозлился Лымарь. — Сказал же, нормально все! Отстань!

Семен в сердцах пнул кондуктора, и тот сдавленно хрюкнул.

— Подожди, он живой? — опешил охранник химика.

— Ну да. Оглушил просто.

— И что с ним теперь делать?

— А что с ним делать? — фыркнул я. — Разговаривать с ним надо, что с ним еще делать! Вдумчиво разговаривать, не здесь.

— Понятно, что не здесь! Забери к себе, расспроси. Потом решим, как дальше быть. Сам ничего не предпринимай, понял? — Семен окончательно пришел в себя и даже двигаться стал почти так же уверенно, как и раньше. Будто ничего не произошло.

— А если он вас Жилину сдал?

— Значит, его поздно уже убивать, нет? — срезал меня охранник химика и ухватил кондуктора под руку. — Помогай!

Фомин вновь замычал, тогда Лымарь отпустил кондуктора и спросил:

— Чем ты его вырубил?

— «Нокаутом». Заклинание такое.

Семен вытащил из кармана еще один футляр от авторучки и опустился к Игорю с новым шприцем.

— Это что? — насторожился я.

— Успокоительное, чтоб не рыпался.

— Когда отпустит?

Лымарь задумался и не слишком уверенно предположил:

— К утру, наверное.

— И как его допрашивать?

— Хочешь, чтобы он очнулся и на улице крик поднял?