«Свет ты наш, Верховина…» - Матвей Тевелев

Наша машина пробиралась с трудом, гудела, останавливалась и снова двигалась. Встречные расступались неохотно, ругались, грозили спихнуть нас в кювет. На одном из перекрестков какой-то офицер подскочил к машине и, сквернословя на двух языках сразу, требовал, чтобы мы немедленно убрались с дороги.

— Назад! — орал он, вытаскивая из кобуры пистолет. — Сейчас же поворачивайте назад свою шкатулку!

Но Чонка!.. Я был поражен его спокойствием и властным тоном!

— Молчать! — крикнул он офицеру по-немецки.

Офицер, привыкший к тому, что штатские всегда трепетали перед ним, вздрогнул, вытянулся и застыл с полуоткрытым ртом.

— Ваше счастье, что мне некогда с вами возиться, — сквозь зубы процедил ему в лицо Чонка и крикнул преградившим нам путь солдатам: — Дорогу!

Солдаты расступились, и машина тронулась вперед. Чонка сидел рядом с шофером и ни разу не обернулся ко мне.

Не знаю, какой получился бы из него капитан дальнего плавания, о чем он мечтал когда-то, но актером, во всяком случае, он мог бы стать недюжинным.

До самой Студеницы на нашей машине нам все-таки не удалось добраться. Уже под вечер километрах в пятнадцати от матлаховской фермы партизаны взорвали мост. Мост охранялся солдатской командой, и никто ума не мог приложить, когда и как партизанам удалось его минировать. Он взлетел на воздух в ту самую минуту, когда по нему проходили танки. Две перевернутые кверху гусеницами машины, обломки свай и настила перегородили речку, и запруженная вода перекатывалась через образовавшуюся преграду.

Ехать дальше нечего было и думать.

— Пойдем пешком, — сказал я Чонке, — а машину отправим обратно.

— Ничего другого не остается, — вздохнул Чонка. — Но идти пешком по дороге рискованно, Иване. Цивильная городская одежда в такое время!.. Машина нас спасала…

— Будем пробираться тропой по берегу речки. Не бойся, я хорошо знаю эти места.

— А если там партизаны? — шепотом спросил Чонка. — Представь себе…

— Тем лучше для нас!

— Да, ты прав, — приосанился Чонка. — Я бы даже хотел, чтобы мы их встретили…

Шофер обрадовался, когда узнал, что ему можно возвращаться в Ужгород.

Мы подождали, пока машина отъехала, а затем стали спускаться по крутому берегу к речке.

С полчаса мы посидели на берегу, невдалеке от группы солдат, видевших, как мы подъезжали к разрушенному мосту на военной машине. Это была саперная команда, пригнанная сюда наводить переправу. Они валили деревья, росшие на самой лесной опушке, скрепляли их железными скобами и мастерили настил.

Надвигавшаяся темнота приостановила работу. Жечь костры было настрого запрещено, и никто не знал, что делать. Офицеры громко ругали солдат, солдаты шепотом ругали офицеров, и те и другие втихомолку проклинали высшее начальство.

Но как только по-настоящему стемнело, я потянул Чонку за рукав. Мы поднялись и, свернув к кустарнику, осторожно стали пробираться к лесу и оглянулись только тогда, когда ощутили под ногами тропу.

К Матлаховой ферме подошли мы около полуночи. Сторожевые псы встретили нас басистым лаем. Где-то скрипнула дверь, мелькнул робкий лучик света — и послышались голоса.

— Кого носит?

— Где Рущак Семен? — отозвался я.

— А это кто? — спросил знакомый мне голос возле запертых ворот.

— Семен, ты? Открой, друже, это я, Иван.

— Иванов много, — проговорил Семен. — Который?

— Белинец, — сказал я.

— Да что ты! — удивился Семен и поспешно стал отпирать калитку.

На дворе фермы внимание мое привлекли голоса людей, пофыркивание животных, хруст сена, но из-за темноты нельзя было ничего разглядеть.

— Что тут у вас? — обратился я к Семену.

— Да вот, — ответил Семен, — племенных сегодня пригнали с других ферм. Для сохранности Матлах приказал. Боится, чтобы вояки отступающие не растащили.

— А где сам Матлах? — спросил я, когда Рущак ввел нас в сторожку.

— Ждали сегодня, да не приехал. А что?..

— Матлах весь скот собирается угонять за Тиссу, — сказал я.

— Как за Тиссу? — встрепенулся Семен. — От пес! Так вот он для чего стадо собрал! А вы предупредить пришли, Иване?

— Да, предупредить.

— Спасибо… Скот не дадим за Тиссу гнать. Сами его угоним в надежное место, пока наши не подойдут… Теперь уже вот-вот…

Мы помолчали, прислушиваясь к глухим раскатам.

— Это уже на Арпаде, — шепотом пояснил Семен и, сняв с гвоздя серяк, стал поспешно одеваться. — С людьми пойду поговорю. А вы, Иванку, подождите меня, только не тут, а вон в той коморе.

И, толкнув маленькую дверцу, он пропустил нас в пристроенную к сторожке кладовушку.

Вернулся Семен только через час, озабоченный, но довольный.

— Нынче и погоним, — заявил он, — люди согласны. И вам, Иване, придется с нами идти, завтра уже придумаем, как вас до Ужгорода отправить.

Выгон скота начался в третьем часу ночи. Раскрылись настежь двери хлевов, спустили с привязей собак, навьючили лошадей. Люди негромко перекликались в темноте.

Первыми из ворот фермы вышли выделенные Семеном проводники. За ними вывели на цепях четырех тяжелых племенных быков, а за быками тронулось уже все стадо и телята, которых гнала дочка Семена Калинка…

Я и Чонка шли рядом с Семеном, впереди замыкающих гурт вооруженных охотничьими ружьями пастухов.

Приученные кудлатые псы охраняли стадо с боков.

Только к утру, когда рассвело, мы достигли скрытого урочища под полониной.

Уехать в тот день в Ужгород нам с Чонкой не удалось. Затихшая было ночью артиллерийская канонада возобновилась, но теперь уже с такой силой, что казалось, будто все рушится вокруг нас.

Рущак выслал двух пастухов на разведку к дорогам. Пастухи вернулись только к вечеру и сообщили, что немцы перекрыли дороги пулеметами и гонят отступающих мадьяр обратно к перевалам.

— Теперь и мыши на низ не проскользнуть.

Чонка нервничал, а я с тревогой думал об оставшейся в Ужгороде Ружане.

Прошел еще день, другой, а тут, как назло, стало сильно морозить по ночам. Костров не разводили, опасаясь привлечь внимание. Люди зябли сами, но скот укрывали своими серяками и гунями. От холода начался падеж телят. И кто знает, чем бы это все кончилось, если бы наутро четвертого дня к нам в урочище не пробралась из Студеницы Штефакова Олена.

— Йой, Иванку, Семен! — говорила она, плача от радости. — Студеницу уже советские разведники прошли. Вчера прошли, жандармов больше нема и старосты нема — сбежали.

— А Матлах где? — спросил Семен.

— Нема Матлаха в селе, — ответила Олена. — Матлачиха одна по двору мечется и не знает, что ей робить. Червоноармейцы, кажут, бьются уже за Потоками.

Послышались возгласы радости, изумления.

— Дождались, дождались наконец!

— Вот что, — сказал Семен, когда волнение несколько улеглось, — стадо надо гнать обратно в Студеницу, только дорогой; хоть оно и дальше, но зато скотине удобней. За старшего быть тебе, Олена.

— А ты куда? — спросила она.

— Я? — замялся Семен. — Я по тропке, чтобы раньше поспеть, ну, и… подготовить.

И хотя все поняли, что Семену просто не терпится раньше попасть в освобожденную Студеницу, никто не возразил ему.

— Пойдешь со мной? — обратился ко мне Рущак.

— Пойду.

Но не дорога, по которой погнали стадо, а наша кратчайшая тропа оказалась дальней. Только вывела она нас в узкое ущелье, как мы увидели немцев. Было ли это скопище разбитых частей, укрывшееся между горами, или привал действующей части, знать мы не могли, но тропа оказалась для нас перекрытой. Обойти ущелье по одному из склонов днем было делом невозможным: пал уничтожил здесь лес, и нас легко могли заметить. Тогда мы решили вернуться назад. Но не тут-то было, — и позади на тропе оказались немцы.

Пришлось нам залечь в стороне от тропы, за камнями, и ждать удобной минуты.

Но минута эта наступила так не скоро, что к Студенице добрались мы перед самым вечером, усталые от волнений и тревог, пережитых за день.

Подходя к селу, еще издали увидели мы на майданчике перед Попшиной корчмой необычайное оживление.

— Эгей, — проговорил Семен, стараясь разглядеть, что там происходит, — никак, скот наш стоит!

— И солдаты, — сказал приостановившийся на миг Чонка, — да, кажется, чехословацкие.

— Слухай, Иване, — тронул меня за руку Семен, — а то, часом, не матлаховский возок?.. Ей-боже, он!..

Мы ускорили шаг…

А произошло тем временем в Студенице следующее.

После нашего ухода из урочища Олена с пастухами подняла стадо и погнала его вниз, как приказал Семен, не тропой, а полонинской дорогой. Была эта дорога кружная, но зато удобная для скота.

Люди торопились, были веселы, и даже Калинка, огорченная тем, что Семен ее не взял с нами, повеселела.

Встречать стадо высыпало все село. По обочинам улицы в клубах поднятой гуртом пыли шли женщины, воинственно кричали хлопчики, размахивая хворостинами, мужчины окружили Олену и пастухов, рассказывая о последних событиях, о том, как через Студеницу уже прошли со стороны Воловца части Советской Армии, как их встречали в селе.