Эварист Галуа (Избранник богов) - Леопольд Инфельд

Он заплакал — горько, отчаянно. Он плакал, потому что не мог стерпеть боли и одиночества, потому что ему было стыдно за людей, способных поступить, как Антуан и его друг. Он плакал от жалости к себе, оттого, что в последние мгновения жизни мир показал ему свою прогнившую сердцевину.

От слез боль усилилась; он зарыдал еще горше. Сознание затуманилось. Сквозь рыдания и стоны он услышал неторопливый, тяжелый топот копыт. Земля, на которой он лежал, несла этот звук все отчетливей и громче, не давая угаснуть меркнущей искре сознания. Он ждал. Звук сделался четким, приблизился, стал чуть стихать. Он поднял пистолет, все еще заряженный с тех пор, как был вложен в руку, и выстрелил в воздух. Топот копыт замолк. Стараясь кричать как можно громче, Эварист позвал: «На помощь!»

Услышав приближающиеся шаги, он опять закричал: «На помощь!»

С последним проблеском, сознания он увидел, как над ним склонилось корявое лицо крестьянина. Он улыбнулся, цепляясь за ускользающую во тьму мысль: «Мир не показал мне в последние мгновения жизни свою черную изнанку».

В полдень Эварист очнулся в госпитале Кошен. Кровать стояла в углу длинной, узкой палаты. Еще две подвижные стены были составлены ширмой, отделявшей его кровать от других больных, а их было много.

У изголовья стояла сестра.

— Это госпиталь Кошен. Вы в хороших руках. Я сейчас пойду за врачом.

Он улыбнулся ей. Громкий стук крови в ушах и темные пятна перед глазами мешали ему говорить.

Подошел мужчина в очках с лысым яйцевидным черепом.

— Я Поль Сильвестр, здешний врач.

Он взял Галуа за руку и нащупал пульс.

— Как я сюда попал?

«Зачем спросил? Это неважно. Я почти не слышу себя. Слова исчезают во тьме».

— Вас доставил один крестьянин, простой человек. Он очень беспокоился о вас.

Галуа улыбнулся про себя. «Этот врач сам простой человек. Он умеет говорить, находит подходящие слова. Стало посветлее. Нужно сказать ему что-нибудь приятное. Пусть видит, что я оценил его».

Язык поворачивался с трудом.

— Я республиканец.

Он старался разглядеть лицо врача. Выражает ли оно сочувствие? Но четко рассмотреть не удавалось: что-то плясало перед глазами.

— Отвечайте, но только если вы в силах. Если это вам не будет стоить слишком большого труда.

Эварист еще раз качнул головой.

— Как вас зовут?

Несколько мгновений спустя последовал ответ. Доктор записал.

— Дрались на дуэли?

Эварист кивнул.

— Хотели бы повидать священника?

Эварист медленно покачал головой.

— У нас молодой священник, очень чуткий человек. Сочувствует республиканцам. Может быть, хотите?

Эварист еще раз качнул головой.

— Хотите ли увидеться с кем-нибудь?

Эварист кивнул.

— Сегодня вы чувствуете себя неважно. — Врач помолчал. — После того, что вы перенесли, это естественно. Завтра будет лучше.

Эварист улыбнулся. Ему хотелось показать доктору, что он все понимает.

Врач, казалось, был в затруднении.

— Если хотите увидеть кого-нибудь из друзей или родных, — с расстановкой произнес он, — скажите. Я пошлю за этим человеком. Но только кто-нибудь один, и очень ненадолго. Вы знаете, кто вам нужен?

— Да.

— Имя и адрес.

— Альфред. Брат. Бур-ля-Рен.

— Альфред Галуа. Бур-ля-Рен, — записал врач. — Не беспокойтесь, я сделаю все, что в моих силах. Сейчас же отправлю письмо со специальным посыльным. Постарайтесь не волноваться. В данный момент сделать ничего нельзя; лежите спокойно, и все. Сестра Терез последит, чтобы у вас было все, что нужно. Через несколько часов ваш брат будет здесь.

Эварист улыбнулся врачу:

— Спасибо. — И, чтобы показать, как он благодарен, заставил себя добавить: — Большое спасибо.

Альфред и сестра Терез стояли у. кровати Эвариста. Сестра указала на стул:

— Доктор дает вам только пять минут. Волноваться нельзя ни вам, ни больному.

Альфред нервно вытер глаза платком. Эварист ясно улыбнулся брату. Лицо Альфреда было искажено страхом и болью. Вдруг напряженное выражение сгладилось, брызнули слезы.

— Кто это сделал, Эварист? — вырвалось у него. — Кто?

Очень медленно, останавливаясь на каждой фразе, а то и на каждом слове, Эварист еле слышно ответил:

— Много говорить не могу. Некогда. Королевская полиция. Я не стрелял. Все в тумане. Секунданты бросили меня. Путается все. Кто виноват? Кто прав? Не знаю. Темно… не понять. Tenebris involuta, тьма.

— Кто сделал? Скажи! Клянусь, я отомщу.

Эварист качнул головой.

— Нет, Альфред. Мстить не надо.

В голову пришли слова, которые он уже слышал очень давно. Вспомнился даже звук голоса, произносившего их. Он силился повторить их Альфреду такими, как слышал сам.

— Не питай ненависти к людям. Виноват политический строй. Не отдельные люди. Не мсти. Мести не надо, Альфред.

Я должен сказать тебе… Это важно. Рукописи по математике. В моей комнате, на столе. Письмо к Шевалье. И тебе. Обоим. Альфреду и Огюсту. Позаботьтесь о работах. Пусть их узнают. Это важно.

Он почувствовал облегчение и стал слушать, как отвечает Альфред.

— Клянусь, сделаю, — горячо сказал брат. — Сделаю все. Клянусь, они будут напечатаны, признаны. Клянусь, что если нужно, я посвящу этому всю жизнь.

Он снова, еще сильнее, залился слезами. Эварист поглядел на него с состраданием. Очень медленно, отрывая от себя каждое слово с нарастающей болью, сказал:

— Не плачь, Альфред. Мне нужно собрать все мужество, чтобы умереть в двадцать лет.

Чтобы унять рыдания, Альфред вцепился зубами в платок, засунул его себе в рот.

Вошел врач, погладил Альфреда по голове, взял за руку.

— Теперь нужно уйти.

Альфред не противился. Они вышли.

— Я его врач. Это я написал вам.

Теперь Альфред рыдал не сдерживаясь.

— Вы не знаете, что это за ужас. Мой брат — великий математик. Великий человек. Великий патриот. Вы должны его спасти, обязаны. Королевская полиция — вот кто его убил. Полиция короля. Он мне сказал. Он не стрелял. Сказал мне сам, с последним вздохом. Спасите. Мой брат — великий математик.

Не отвечая, доктор ласково погладил его по руке.

— Скажите, есть надежда? Хоть какая-нибудь? Должна ведь быть. Было бы слишком жестоко, слишком, если бы он… — У Альфреда не хватило мужества кончить. Он повторил: — Скажите мне, доктор, есть надежда?

Сколько раз слышал врач тот же вопрос — по-разному сказанный, но всегда тот же самый! И сколько раз отвечал на него, так же, как и сейчас:

— Пока есть жизнь, всегда остается надежда.

— Нет, скажите правду. Правду, доктор. Есть ли надежда?