Чужая луна - Игорь Болгарин

Но, насколько Кольцов знал, Сазонова не позволят вовлечь в эту рискованную игру. И не потому, что считали его ценным работником. Дорожили самим банком. В скором времени он может понадобиться Советской России.

Бушкина? Он способен наломать много дров, но вряд ли справится с таким сложным заданием. Здесь нужен был человек, который смог бы на равных поговорить с тем же Врангелем, Кутеповым или Слащёвым.

Кого же? Вероятно, такие люди есть в ИНО ВЧК. Их хорошо знает Феликс Эдмундович. Может, он кого-то назовет, если, конечно, его согреет эта авантюрная кольцовская идея.

Через два дня Дзержинский сказал Кольцову, что саму идею в СНК одобрили. Лишь Троцкий в нее не поверил и назвал ее «пустыми хлопотами».

— А вы? Как вы к этой затее отнеслись?

— Я же сказал: СНК одобрил. Как вы знаете, я являюсь членом СНК. Разногласия произошли лишь из-за вашей кандидатуры.

— И что же?

— С болью в сердце я отстоял вашу кандидатуру. Хотя и понимаю, что для вас это огромный риск. Для всех остальных — смертельный. Просто я почему-то верю в вашу счастливую звезду.

— Я так понимаю: одобрение получено?

Глава четвертая

Много раз в жизни Кольцову приходилось куда-то уезжать и, соответственно, каждый раз собираться в дорогу. Но в этот раз сборы были весьма необычными. Они полностью подчинялись легенде, с которой он отправлялся в Турцию.

Сама биография почти не расходилась с его подлинной. Его двойник, как и он, вырос в Севастополе на Корабелке. В армии с начала Первой мировой. Контужен. По этой причине уволен из армии, но бежал из Совдепии и находится в Турции на положении беженца.

Еще два дня ушло на изучение путеводителей по Константинополю и подробных карт, и уже вскоре знал, где какая улица, какие на ней достопримечательности, как и на чем туда добраться.

Потом Кольцову давали советы.

Дзержинский сказал, что при необходимости Кольцов может прибегнуть к помощи или совету управляющего «Банкирским домом Жданова». Дела банка обстояли не очень хорошо, но его это нисколько не должно было заботить. Дела банка с его делом никак не пересекались.

Через полтора суток Кольцов был уже в Одессе. Его встречали недавний знакомый Артем Перухин, который в свое время сопровождал в Харьков дьякона Ивана Игнатьевича, и степенный седовласый смуглолицый пограничник в добротной, чуть не до пят, похожей на шинель кожанке.

— Деремешко! — представился он. — Начальник округа.

Они прошли через здание вокзала на площадь, уселись в автомобиль.

— Поедем, товарищ, в гостиницу. Помоетесь с дороги, отдохнете, на город посмотрите. А завтра подумаем, что и как, — мягким убаюкивающим голосом изложил Деремешко ближайшую программу пребывания Кольцова в Одессе.

— Извините, как вас?

— Иван Аврамович.

— Вы что же, Иван Аврамович, решили, что меня сюда на экскурсию направили? Одесские достопримечательности посмотреть или на поправку здоровья?

— Зачем вас сюда направили, я знаю. Но не будем торопиться.

— Будем.

— Это я понимаю, — все так же лениво сказал Деремешко. — Но суть дела в другом.

— В чем? — подгонял Кольцов неторопливую речь хозяина погранокруга.

Они ехали по беленькой аккуратной улице города, на которой не было прохожих. Были продавцы и покупатели.

— Это, между прочим, Дерибасовская! Слыхали про такую? Московскую Тверскую меньше знают. Хто на Дерибасовской не бывал, тот света не видал. Это одесситы. У их вопрос обязательно с каким-то вывертом. Веселый народ.

— Так в чем все-таки суть? — напомнил Кольцов начатый разговор.

— А, ну да! Отправить вас по назначению пока не могу. Нету тех хлопцев, шо должни вас переправить. Позавчера ждал. А их, видишь, и сегодня еще нет

— Ну, а если они и вовсе не прибудут? Может, с ними что-то приключилось?

— Все может быть, — согласился Деремешко. — У их работа рисковая. Не придут еще завтра-послезавтра, тогда и будем что-то решать.

— У меня нет времени ждать.

— Понимаю. Но у меня нет никаких других возможностей вас переправить, — и, помолчав, добавил: — Давайте так! Еще сутки ждем, а потом будем думать. Мне тоже не интересно вас канителить.

— Ну, сутки — это еще куда ни шло! Сутки можно.

Гостиница называлась «Лондонской». Из окна номера было видно море и стоящие на рейде и на причалах грузовые корабли.

Артема Деремешко отпустил, а сам, усаживаясь к столу, сказал:

— Вы тоже присядьте, товарищ Кольцов. Обсудим еще одно важное дело.

— Важное? — улыбнулся Кольцов.

— Сами рассудите, важное чи нет. У меня тут дожидается отправки в Константинополь гражданочка с сыном. А мне от Фрунзе звонили, просили уладить это дело. А дело, значится, такое. У гражданочки муж по фамилии Бородин. Белогвардеец, подполковник. Был в лагере в Галлиполи, но заболел. Видать, что-то серьезное. Врангель об ем побеспокоился, переправил его в госпиталь в Константинополь.

— Это, конечно, интересно. Но при чем тут я? И какое отношение ко мне имеет эта гражданочка с сыном? — довольно сухо остановил это длинное повествование Кольцов.

— Вот! — поднял палец Деремешко. — Михаил Васильевич Фрунзе просил переправить ее с сыном в Константинополь. Ну, до мужа.

— Ничего не понимаю. Вам поручили — вы и занимайтесь.

— Какой вы нетерплячий. Слухайте дальше. Фрунзе позвонил по этому вопросу товарищу Дзержинскому. Он не возражает. Говорит: «На усмотрение Кольцова». На ваше то есть усмотрение.

— Но при чем тут я? Что, нельзя легально? Пароходы-то ходят?

— Легально не желательно.

— Не понимаю.

— Вот если б я вас, к примеру, легально отправил? Что б произошло? А ничего хорошего. Потому как если за вас Советская власть беспокойство проявляет, значит, вы, хотите — не хотите, представляете определенный интерес для кого-то там, — объяснил Деремещко и многозначительно указал пальцем наверх и вдаль. — Видать, и с гражданочкой что-то похожее.

— Вы хотите сказать…

— Именно то, что вы подумали. Уж каким способом Бородин помогал Красной армии, про то нам знать не положено. Такое вот дело, — закончил Деремешко, после чего спросил: — Важное или нет, хочу узнать от вас.

— Будем считать, что важное, — согласился Кольцов. — Но как нам дальше быть? Мне-то — в Галлиполи, а гражданочке в Константинополь.

— Об этом у вас пущай голова не болит. Вопрос продуманный. Мои болгары вас в Калиакри высадят, а сами потом в Константинополь сбегают. Там недалеко. Им ночи хватит, чтоб туда и обратно.

— Ну, что ж! Значит договорились! — сказал Кольцов.

— Договориться-то договорились. Только теперь все не от меня, а от тех болгарских пацанов зависит. Их провожаю, об их сердце болит. Наших — тоже самое. Мне не провожать, мне встречать вас живыми и здоровыми радостно. Семь человек за это время отправил, шестеро вернулись. Ни царапинки. А дружочка свово — его самым первым провожал — так и не встрел. Видать, сложил где-то в Туреччине свою голову бедовую.

— Первым вы Красильникова отправляли, — вспомнил Кольцов.

— Верно. Он с попом ехал. Я еще подумал: нехорошая примета — с попом.

— Да живой он, Красильников! Живой и здоровый.

— А ты откуда его знаешь? — Деремешко на радости перешел на «ты». — Я-то с им партизанил вместе. Он поначалу в Бахчисарайском отряде был, а опосля до товарища Папанина прибился.

— А я с ним пол-Гражданской воны бок о бок прошел.

— Постой! Так ты и есть тот самый Кольцов? — удивился Деремешко.

— А что, ты знаешь какого-то другого? — спросил Кольцов

— Семен мне рассказывал, будто был у него дружок с такой фамилией. У генерала Ковалевского в адъютантах служил. А на самом деле — чекистом был. Только, слыхав я, будто его убили. Даже в какой-то белогвардейской газетке писали.

— Не, живой он!

— Откуда ты знаешь?

— Так это я и есть.

— Ты?

— Я!

— Ну, зараза! — восхищенно выдохнул Деремешко. — Это ж надо! И ты — Кольцов, и Семен мне про Кольцова. Я еще подумал: видать, этих Кольцовых у нас в России, як все равно Ивановых.

И они обнялись.

— А теперь скажи мне: откуда ты знаешь, шо Сенька живой? Только не бреши.

— Мы с ним вместе работаем.

— Так он — шо, в Москве?

— Не! Он там, у Ивана Игнатьевича.

— У попа?

— У него.

— Дьяконом, что ли?

— Примерно.

— Поняв. Вроде как этим… шпионом?

— Если нравится, можешь и так называть.

— Честно тебе скажу, я другой раз так подумывал. И Дзержинский как-то им интересовался, и Ленцман беспокоился. А то еще до его отъезда я у него как-то спросил: «Кем ты, Сеня, в ЧеКа работаешь? Не шпионом, случаем?» Так он мне такого набрехал, на голову не натянешь.

Когда Деремешко уехал, Кольцов еще долго ходил по номеру, еще и еще раз продумывал предстоящую поездку. Остановился у окна, смотрел на море. С досадой подумал о какой-то неопределенности: с самого начала все незаладилось. Не пошло бы и дальше наперекосяк.