Странные клятвы - Мэри Патни

Во время службы у лорда Теобальда де Веру при­ходилось бывать в схватках и осадах, даже довелось участвовать в настоящих боях, но никогда прежде исход сражения не казался таким жизненно важным. Он мог бы предложить сразиться с владельцем Чес­тена один на один, но знал, что Бургонь – цель Уор­филда. Ни Алан, ни Мериэль не были главными жер­твами в старой кровной вражде, хотя эта вражда могла унести их жизни.

Де Вер не будет очень переживать, если оба гра­фа погибнут. На заходе солнца Алан поклялся, что сделает все возможное для спасения Мериэль не толь­ко от Бургоня, но и от человека, заставившего ее выйти за себя замуж.

«Давай приляжем и отдохнем в объятиях друг друга», – предложил Адриан, и она согласилась, чувст­вуя себя умиротворенной и спокойной.

Когда девушка проснулась, вместе с ней проснулась и страсть. «В моем сердце живет любовь, – про­шептала она. – Я принадлежу возлюбленному моему, а он принадлежит мне». Они страстно и нежно заня­лись любовью, а утром молились вместе, держа друг друга за руки, как невинные дети.

Наконец Мериэль очнулась. Ее больше не пугали такие сновидения. Появилась привычка – они прихо­дили к ней каждую ночь после того, как ее привезли в Честен. А теперь она видела сны не только ночью, но и днем.

Взглянув на отверстие под потолком, Мериэль ре­шила, что уже утро. Еду принесут позже, поэтому она решила заняться привычным делом. Спела гимн бенедиктинок, сделала несколько упражнений, чтобы размять мускулы. В таком тесном помещении особо не развернешься, однако де Вер и тому была рада.

Размявшись, умылась и ополоснула тело, насколь­ко это было возможно в ведре с водой, доставляв­шемся теперь ежедневно. Впервые омывшись – это случилось два дня назад, – графиня обнаружила едва заметные шрамы на руке и ноге, скорее всего, остав­шиеся после неудачной попытки самоубийства. Она плотно сжала губы – не только разум, но и тело ста­ло чужим и незнакомым.

Еще одно пугало ее – странная чувствительность груди, боль, напряжение и приступы тошноты. Сей­час уже не приходилось сомневаться – у нее под сер­дцем ребенок ее тюремщика, но Мериэль еще не разобралась в своих ощущениях. Она любила детей, но раньше у нее не было возможности выйти замуж и родить собственного ребенка. Теперь она не знала, хорошо или плохо забеременеть в таких обстоятель­ствах.

Покончив с умыванием, Мериэль расчесала воло­сы и заплела косы. В это время открылся люк, и опус­тили корзину с завтраком.

Страже, очевидно, приказали хранить молчание, ибо они не обменялись даже несколькими словами. После посещения леди Сесили три дня назад Мери­эль не разговаривала ни с одной живой душой. Она подозревала, что Ги проведал об этом и приказал стра­же не подпускать жену к пленнице. Леди Сесили об­ладала властью, но явно недостаточной.

Поев, девушка уселась на подстилку, скрестив ноги, и задумалась. Пожалуй, она приняла правиль­ное решение проводить как можно больше времени в молитвах и размышлениях. Витание в облаках – на­илучший способ избавиться от страха, одиночества и скуки.

Начиная со второго дня заключения, откуда-то из темных уголков подсознания стали приходить стран­ные воспоминания. Перед глазами вставал нежный и любящий Адриан, и она отвечала ему взаимностью. Наблюдая со стороны, Мериэль с удивлением видела себя счастливой – она шутила и смеялась с мужем, в тишине ночи разговаривала с ним, делилась сокро­венными мыслями и занималась любовью, вдохновля­ясь песнями Соломона.

Забытые ночи любви и дни, полные нежности, пос­тепенно восстанавливались в памяти, складываясь, как кусочки мозаики, и Мериэль уже не отбрасывала их с негодованием, а размышляла. Она успокаивала себя тем, что всегда лучше знать правду, нежели блуж­дать в темноте неведения. Эти сны и мечты наяву не могли быть плодом воображения, уж слишком живы и реальны они были, в них присутствовало много достоверных деталей.

Мериэль заставила себя принять тот факт, что она влюбилась в лорда Адриана, когда тело победило болезнь, а разум стал чист, как у невинного младен­ца. И того, что ей довелось испытать с ним, у нее никогда раньше не было. Можно подумать, в Уорфилде жило два человека, а в ней – две, совершенно разные женщины.

Перед лицом этих фактов даже темница Ги стала казаться надежным убежищем. Здесь, как в открытом бою, все ясно – где друг, где враг и чего ожидать в следующее мгновение. Момент освобождения казался более ужасным, ведь она столкнется лицом к лицу с Адрианом. Господи, во имя всех святых, что делать?

Самой трудноразрешимой проблемой является, не­сомненно, Уорфилд – похититель и враг, муж и любо­вник, отец ее будущего ребенка. В сердце Мериэль любовь и ненависть вели яростную борьбу, а после того, что произошло, она не имела представления, как вести себя дальше.

В полном боевом облачении, с Ричардом по пра­вую руку и Аланом по левую, со всеми регалиями графского титула, с оруженосцем, ехавшем впереди со знаменем Уорфилда – прекрасный серебряный со­кол, – Адриан подъехал к воротам Честена. Его не удивило, что подъемный мост еще поднят. Он ожи­дал, что Ги воспользуется любой возможностью вы­вести его из себя.

Доехав до ворот, всадники спешились, оставив ло­шадей на попечение оруженосцев. Рыцари вели себя так, словно находились за сотни миль от Честена и открыто обсуждали его достоинства и недостатки. Раз­говор вел Ричард, потому что Адриан молчал. Алан вел себя так же. Кроме того, Фитц-Хью краем глаза следил за бойницами – зная подлость Бургоня, легко предположить, что тот дал указание убить соперника.

Через полчаса Ги и несколько рыцарей появились на крепостной стене над воротами. Их силуэты от­четливо вырисовывались на фоне неба. Уорфилд ре­шил, что противник останется там и не опустит подъ­емный мост. Для него, видимо, возвышение над соперником являлось высшим наслаждением.

Когда Адриан неторопливо направился к воротам, один из сподвижников Бургоня намеренно громко произнес:

– Уорфилд – самый низкорослый из них, лорд Ги.

Де Лэнси едва сдержал улыбку: жирный боров любил грубые шутки и грубую игру. Неужели он дей­ствительно считает, что остальные восхищаются его огромным ростом и неимоверной толщиной? Адриан нисколько не завидовал ни Ричарду, ни Алану, кото­рые почти на голову возвышались над ним, поэтому не обиделся и приветливо произнес:

– Ги, у тебя с годами ухудшается зрение? – его хорошо поставленный, звучный голос, с раннего воз­раста развившийся пением гимнов, достиг ушей со­перника, причем без всякого усилия со стороны де Лэнси. – Или тебя подводит память?

Бургонь оскалился – все-таки, возраст не то, что рост, он старел, а Адриан намного моложе.