Соперница королевы - Виктория Холт

И тут Филипп произнес слова, которые вошли в историю.

— Возьми мою воду, — сказал он, — потому что твоя нужда превыше моей.

Его доставили на баржу Лестера, отвезли в Арнхем и разместили в одном из домов.

Узнав о том, что произошло, я отправилась к его жене, Франческе, которая, будучи на последних месяцах беременности, тем не менее приготовилась к отъезду. Она сказала, что должна ехать к нему, потому что он нуждается в заботливом уходе.

— Ты не годишься на эту роль в твоем нынешнем состоянии, — убеждала я ее, но она ничего не хотела слушать. Ее отец сказал, что, раз уж она так решительно настроена, он не станет ее останавливать.

Франческа отправилась в Арнхем. Бедная девочка, ее жизнь трудно было назвать счастливой. Однако, видимо, она его любила. Да и как можно было не любить Филиппа Сидни? Возможно, Франческа понимала, что сонеты, которые ее муж посвящал моей дочери Пенелопе, не следует воспринимать как личную обиду. Очень немногие женщины смогли бы смириться с подобной ситуацией, но Франческа была необычной женщиной.

На протяжении двадцати шести дней до своей смерти Филипп страдал от нестерпимой боли. Я знала, что это стало тяжелой утратой для Роберта, относившегося к нему как к сыну. Благодаря своей одаренности и обаянию Филипп легко завоевывал расположение окружающих. Однако, в отличие от таких мужчин, как Роберт, Хинидж, Хэттон и Рейли, он ни в ком не возбуждал зависти, поскольку был напрочь лишен честолюбия. Одним словом, он был наделен редкостными качествами.

Мне рассказывали, что королева не находила себе места от горя. Сначала она потеряла свою милую подругу Мэри Сидни, которую всегда нежно любила, а теперь умер Филипп, вызывавший ее искреннее восхищение.

Королева ненавидела войну. Она всегда считала кровопролитие бессмысленной жестокостью. Все свое правление она старательно его избегала, а теперь потеря близких друзей погрузила ее в пучину депрессии. Что касается угрозы войны с Испанией, то легкомысленная и необдуманная нидерландская авантюра не сделала ничего, чтобы ее предотвратить.

Тело Филиппа было забальзамировано и доставлено домой на корабле с черными парусами. В феврале следующего года в соборе Святого Павла состоялась поминальная служба по Филиппу Сидни.

К этому времени бедная Франческа разрешилась от бремени мертвым ребенком, чего, видимо, и следовало ожидать после всего, что ей пришлось перенести.

Поскольку зима была неподходящим временем для ведения боевых действий, Лестер вернулся в Англию, а с ним — и мой сын Эссекс.

Вначале Лестер явился ко двору. Если бы он этого не сделал, его ожидали бы неприятности, ведь его положение и без того было шатким. Я понимала, какую тревогу он испытывал, представ перед своей царственной госпожой. Эссекс приехал ко мне. Он был очень подавлен смертью Филиппа и плакал, рассказывая мне о последних часах жизни своего друга.

— Земля не знала более благородного человека! — восклицал он. — И вот он умер. Он был рад тому, что граф Лестер рядом с ним. Эти двое очень любили друг друга, и его уход стал сильным ударом для моего отчима. Филипп оставил мне свою лучшую шпагу. Надеюсь, что я окажусь достоин ее, я всегда буду ею дорожить.

Он видел бедную Франческу Сидни. Храбрая женщина, признал он, ведь в ее состоянии не следовало пускаться в плавание. Он сделает все, что в его силах, чтобы помочь ей, ведь именно этого желал бы Филипп.

Отчитавшись перед королевой, Лестер приехал ко мне. Последние испытания еще больше состарили его, настолько, что я испытала настоящий шок. Он опять перенес приступ подагры и был раздавлен депрессией, обрушившейся на него после провала триумфального шествия по Нидерландам.

Он искренне и без утайки делился со мной своими переживаниями.

— Благослови, Господь, королеву за то, что она не лишила меня своей благосклонности, — говорил он. — Представ перед ней, я упал на колени, а она заставила меня подняться, посмотрела мне в глаза, и в ее глазах стояли слезы. Она видела, что мне пришлось вынести немало страданий, и сказала, что я допустил предательство по отношению к ней. Но что огорчило ее больше всего, так это то, что я стал предателем по отношению к себе самому, потому что пренебрегал своим здоровьем, забота о котором была ее самым главным приказом при нашем расставании. И тут я понял, что прощен.

Я смотрела на него, эту грустную пародию на некогда славного Лестера, и изумлялась этой женщине. Он бросил ей вызов, посчитав, что нашел способ заполучить корону Нидерландов, хотя это подразумевало расставание с ней. Но самым сильным ударом для нее стало то, что он ожидал моего приезда, желая разделить корону со мной. Тем не менее она его простила.

Видит Бог, сказала я себе, она его любит. Еще как любит.

Победоносная Англия

Ваша особа — это самое священное и драгоценное, что у нас есть, и о чем мы все должны трепетно заботиться, в особенности теперь, когда Ваше Величество намеревается отважно направиться к самым дальним границам своего королевства, чтобы встретить своих врагов и защитить своих подданных. Я не могу, моя дорогая королева, дать на это свое согласие, поскольку от Вашего благополучия зависит безопасность целого королевства, а значит, именно о нем нам прежде всего надлежит беспокоиться.

Ее присутствие и ее слова непостижимым образом усилили отвагу командиров и солдат.

И вот настал последний эпизод в трагической жизни Марии Шотландской. В это время она содержалась в заточении в нашем собственном доме в Чартли, теперь принадлежавшем моему сыну Эссексу. Ему очень не хотелось, чтобы его дом использовали в качестве тюрьмы для королевы, и он настаивал на том, что этот дом слишком мал и неудобен. Тем не менее его возражения отклонили, и в тех самых комнатах, где я некогда играла в шумные игры со своими детьми, разыгрались последние драматические события жизни королевы Шотландии. Она оказалась вовлечена в заговор Бабингтона, который и привел к ее гибели. Следующим этапом ее грустного путешествия стала зловещая крепость Фотерингей.

Об этом говорила вся страна. Обсуждалось, как встречались заговорщики, как они обменивались письмами, как в заговор вовлекли королеву Шотландии, а в этот раз ее участие ни у кого не вызывало сомнений. У сэра Уолсингема на руках были все необходимые доказательства, и Марию признали виновной в покушении на жизнь королевы Елизаветы с целью занять ее место на троне.

Но даже перед лицом неопровержимых доказательств Елизавета медлила с подписанием смертного приговора.