Миссия: соблазнить ректора - Ефимия Летова

Мрак, я не вру ему сейчас.

Ненавижу.

— Вероятно, побольше, чем у вас мужчин, лада Ари, — он почти лёг на меня, продолжая целовать грудь и ласкать между ног, и я не могла протестовать, кожа горела, а тело выгибалось ему навстречу. — Надеюсь на это… Но я их тоже ненавижу.

Да уж, однозначно больше.

— Таких, как вы, не было ни одного.

— Ты нагло врёшь … и льстишь, маленькая, сладкая, испорченная девчонка, — в промежутках между поцелуями и прикосновениями он избавил меня от чулок, однако сам так и не разделся. — Влетела в мою жизнь, как ветер в открытое окно, и всё перевернула вверх дном. И как я теперь остановлюсь? Ты не понимаешь. Я должен остановиться…

— Я не хочу, чтобы вы останавливались, — в этих моих словах тоже было слишком мало лжи, увы. Зато последующие были ложью от начала до конца. — Я принимаю противозачаточное зелье, я же говорила.

— Неважно.

— Я выпила его перед тем, как идти к вам. Оно сработает.

— Маленькая хитрюга. Ты все специально подстроила?

— Предусмотрительная, — боги, что я несу! — Я постоянно себе представляю вас. Нас. В одной постели. На столе. У стены. Везде. Постоянно. Как вы делаете со мной всё это. Снова и снова. С самого первого дня.

То, что мне говорил Эстей, то, чему он меня учил, сливалось с тем, что я чувствовала. Я не врала.

Запрокинула голову, выгибаясь к Миару, его рукам, его губам.

— Ари…

Я чувствовала его. Грудь, твердый живот, член, упирающийся в низ моего живота.

— Ари, нам на самом деле нельзя, ты не знаешь всего…

— Нельзя. Да, нельзя же так… Конечно. Не сегодня, — сказала я, малодушно радуясь отсрочке — и в то же время содрогаясь от разочарования. — Давайте не сегодня, а потом… Как-нибудь потом.

— Давай, давай… — отозвался он, продолжая меня целовать и ласкать.

— Но…

— Замолчи. Всё обойдётся. Всё должно обойтись.

— Вы всё время себе противоречите.

— Да. Потому что я знаю, как должен поступить. Но больше не могу.

Он чуть приподнялся, рука снова легла мне между ног, поглаживая, раздвигая колени, лаская мокрые, вот ужас-то, складочки, размазывая влагу по коже. Безумно хотелось сжать ноги, но я не должна выказывать свою неопытность! — я повторяла, как заклинание, и вместо того, чтобы сжаться, наоборот, еще шире развела колени. Пока он только поглаживал, это было действительно приятно, а я в какой-то момент я чуть было не попросила его немного ускориться. Какой стыд! Какой…

Но стоило ему попытаться протолкнуть палец внутрь, как я от неожиданности охнула, и чуть было сама не прокусила его губу.

Нельзя, чтобы он понял!

Но как же он не поймёт, неужели мужчины не чувствуют такие вещи…

Не знаю, что он там чувствовал, но головка его члена прошлась по моим губам несколько раз и, наконец, ткнулась внутрь, растягивая, распирая изнутри.

Он застонал куда-то мне в ухо, жарко зашептал что-то, я не слышала, что именно, потому что все силы направила на то, чтобы самой удержаться от жалобного стона. Мерзкая, отвратительная природа, почему она всё так устроила, почему, почему! Почему сейчас, в какой ещё суд по Этике мне потом бежать, я не хочу… Больно, а он ещё толкается, и горячо дышит мне в рот, и… опять целует, прикусывая губу. И снова толкается, так жадно, так, словно с каждым движением нарастает его удовольствие, чем быстрее, тем ему лучше. А мне… Не знаю, не понимаю.

Он увидит кровь и убьёт меня.

Ну и пусть. Лучше так, чем сдохнуть в тюрьме. Убьёт и убьёт.

— Ты плачешь? Опять? Ари…

— Неважно, — я нашла в себе силы не разрыдаться. — Мне … Мне жаль, что это ненадолго. На одну ночь. Я хочу, чтобы она была очень долгой, чтобы утро никогда не наступило, но ведь оно наступит, и всё закончится.

И это было так.

Неожиданно меня отпустило, и физически — боль больше меня не сковывала, не мешала — и морально. Слёзы продолжали заливать щёки, но, кажется, он так ничего и не понял, не захотел понять. Я обхватила его бёдра своими ногами, расслабляясь, чувствуя, как он двигается во мне, такой горячий и твёрдый, такой живой, и, опустив руку, коснулась своего живота.

Словно почувствовав перемену во мне, Миар тоже переменил позу, совсем чуть-чуть, но то ли он коснулся меня в каком-то новом месте, то ли всё дело было в моей голове, я вдруг почувствовала, что эти мерные толчки мне нравятся. Входя, он что-то задевал внутри, отчего становилось очень приятно, и потом, когда выходил, тоже. Я закусила губу, пытаясь подстроиться к нему, и начала отвечать. Миар наклонился и снова поймал мой рот своим, а ещё стал поглаживать моё самое чувствительное местечко между ног, ритмично, в такт своим толчкам.

Это… это какой-то запрещённый приём, в самом деле!

— М-м-м… — протянула я, сдавливая его внутри себя, он попытался отодвинуться, а я сжала сильнее, чувствуя, как бешено колотится сердце, и поднявшаяся внутри волна швыряет меня на берег… Миар вышел из меня резко, теперь уже струйка спермы попала на живот. Я уткнулась лбом ему в плечо.

— Не включайте свет.

— Дайхр, ты такая… тесная, — я задыхалась от вихря ощущений, от его близости, от жаркого шепота. — Ты такая… Такая… Тебе хорошо?

Такая? Хорошо ли мне? Я была вся липкая и мокрая. Грязная. Даже не хотелось думать, как это всё выглядит со стороны. Хорошо, что темно. Есть ещё несколько секунд, пока он не отправится в ванную и не обнаружит сюрприз в виде моей крови на простынях и своем теле. Он, аккуратный и правильный, непременно прямо сейчас же туда и отправится.

Вот и всё. Почти всё. Но между нами — совершенно точно всё. Так… быстро. Так мало.

Мне не хватило, чтобы понять.

Я чуть приподнялась на локтях и вдруг поняла, что Миар спит. Спит! Дышит, уткнувшись мне в плечо лбом. Может, притворяется? Я тихонько провела ладонью по его чуть влажным волосам, по лбу и вдруг почувствовала острое сочувствие и сожаление. Завтра… завтра ничего хорошего нас не ждёт. Несколько омерзительных сцен и разговоров. Обвинения, которые я, разумеется, заслужила. Не знаю, что это за артефакт, столь нужный Эстею, но тот факт, что неплохой, в сущности, человек будет расплачиваться за это всё толикой веры людям, вызывал просто физическое отторжение.

— Надо дойти до ванной, — сонно пробормотал Миар, целуя меня в плечо.

— Надо, — шепнула я. — Но у меня нет сил.

— И у меня нет. Спи, — тихо и невнятно пробормотал