Двуликий Берия - Борис Соколов

Характерно, что в письме Меркулова главная информация, которая доводится до адресата, это тот факт, что Оппенгеймер — наш агент, а вовсе не доказательство необходимости, что надо просить Сталина, чтобы американские коммунисты не контактировали с участниками уранового проекта. И информация, содержащаяся в письме, не выходит за рамки той, которая приведена в мемуарах Судоплатова. Это касается и дела Миронова. Бывший сотрудник нью-йоркской резидентуры НКГБ Василий Миронов написал донос на Василия Зарубина и его супругу, которые в результате были отозваны. Судоплатов утверждает, что вице-консул в Сан-Франциско Григорий Хейфец (кличка «Харон») был также отозван из США в связи с историей с Мироновым (последнего в конце концов признали шизофреником).

В действительности и с Хейфецем, и с Оппенгеймером дело обстояло совсем не так, как представляется в мемуарах. Материалы НКГБ, связанные с атомным шпионажем в США, давно уже изданы на Западе и доступны в Сети. Это сделано в тетрадях Александра Васильева. Васильев — бывший офицер КГБ, участвовавший в совместных проектах Службы внешней разведки и американских издательских центров по изучению деятельности советской разведки в США в 90-е годы. В 1996 г. он эмигрировал в Англию, а позднее сумел вывезти и опубликовать десяток тетрадей своих выписок из архивов СВР, посвященных в значительной мере атомному шпионажу. Поскольку выписки опубликованы факсимильно, то, учитывая их объем, трудно заподозрить столь масштабную фальсификацию с российской стороны. Так вот, в бумагах приводятся обширные выдержки из доклада начальника 1-го управления НКГБ генерала Павла Фитина, относящегося к ноябрю 1944 г. И там, в частности, говорится, что «Хейфец отозван из США как не справившийся с работой», без какой-либо связи с делом Миронова. Здесь же перечислялись многочисленные претензии к работе Хейфеца: и утверждалось, что он «прислал в центр только одно более или менее заслуживающее внимания сообщение (содержание беседы Рузвельта с Бенешем (о встрече президента Бенеша с Рузвельтом сообщил Богуш Бенеш, генеральный консул Чехословакии в Сан-Франциско. — Б. С.); вся остальная информация, поступившая от «Харона», носила характер частных высказываний и слухов, не подкрепленных никакими данными». В вину Хейфецу как раз и ставилось, что он не разрабатывал активно участников американского уранового проекта. Утверждалось также, что «за это время «Харон» завербовал только двух агентов «Мап» (негласный член КП США, дочь миллионера, нигде не работает) и «Парк» по линии «ХУ» (научно-технической разведки)». Имена этих агентов сегодня известны, и никакого отношения к Манхэттенскому проекту они не имели.

Не исключено, что Судоплатов информацию Хейфеца о беседе Рузвельта с президентом Бенешем трансформировал в сообщение о письме Эйнштейна Рузвельту, где великий физик предупреждал об опасности, что Гитлер может получить в свое распоряжение атомную бомбу.

Что же касается Роберта Оппенгеймера, то в документах, приводимых в тетрадях Васильева, наоборот, отрицается какое-либо его содействие в делах атомного шпионажа. Так, в телеграмме Хейфецу от 25 января 1943 г. отмечалось, что «Роберт Оппенгеймер разрабатывается соседями (военной разведкой. — Б. С.) с июня 1942 г. — его привлечение не представляется возможным». Также Р. Оппенгеймер, который проходит в документах НКГБ как «Химик» и «Честер», ни разу не упоминается в качестве советского агента, равно как и какая-либо информация, от него полученная. Хейфец в отчете писал, что «один из знакомых подготавливал мне встречу с «Химиком», но по разным причинам эта встреча провалилась…». Никаких следов, что Оппенгеймер давал хоть какие-либо сведения советской разведке, а уж тем более устраивал кого-то в Манхэттенский проект по просьбам советских агентов, в архивах СВР нет. А в одном из отчетов 1-го управления НКГБ в июле 1945 г. прямо констатировалось: «Со времени отъезда Харона никакой работы по ХУ на Западе США не велось».

Нет в тетрадях Васильева и выписок из письма Меркулова Берии от 2 октября 1944 г. А ведь 3-й экземпляр этого письма как раз и должен был храниться в просмотренных Васильевым делах 1-го управления НКГБ, причем под не слишком большим грифом секретности. Логично предположить, что этого письма не существовало вовсе.

Зачем же понадобилось Судоплатову преувеличивать роль НКГБ в успехах советского атомного шпионажа, а кому-то еще и подкреплять его утверждения фальшивым письмом? Думаю, все дело здесь в защите чести чекистского мундира. Ведь главный советский атомный шпион, немецкий физик Клаус Фукс, благодаря которому советская атомная бомба была создана за столь короткий срок, по собственной инициативе вызвался сотрудничать с советскими спецслужбами. Причем вышел он не на госбезопасность, а на соседей — ГРУ. На связь с резидентурой НКГБ Фукс был передан только в январе 1944 г., когда решением ГКО все дела по атомному шпионажу были переведены в НКГБ. Получалось, что успех советской разведки в советском атомном проекте — во многом результат случайности. Если бы не Клаус Фукс с его страстным желанием поделиться секретом атомной бомбы с Советским Союзом, то советские физики вряд ли бы сделали бомбу до смерти Сталина. Вот чтобы замаскировать этот факт и выставить в наилучшем свете родной наркомат госбезопасности и самого себя, Судоплатов придумал версию, будто атомный проект был буквально нашпигован советскими агентами и чуть ли не самого Фукса Оппенгеймер брал на работу исключительно по рекомендациям, исходящим от советских агентов. На самом же деле советский успех в деле овладения американскими атомными секретами можно отнести к разряду случайностей. Фукс, как главный теоретик Манхэттенского проекта, обладал полным объемом информации. Все остальные советские агенты в атомном шпионаже играли лишь вспомогательную роль, а Оппенгеймер и Ферми, вопреки утверждениям Судоплатова и неизвестного автора письма Меркулова к Берии, не только не были советскими шпионами, но никогда не давали никакой информации об американском урановом проекте советской разведке.

Как мы убедились, Лаврентий Павлович и его люди начали заботиться об участниках атомного проекта еще до того, как он единолично возглавил его в конце 1944 года. С одной стороны, Берия создавал ученым все условия для работы, обеспечивал максимально возможный комфорт, предоставлял всю необходимую информацию. Но, с другой стороны, Берия постоянно держал под колпаком не только основных участников проекта, но и их родственников и знакомых. В этом было и свое преимущество. На время работы над бомбой все они имели гарантии от преследований карательных органов. Однако ученые прекрасно понимали, что в случае неудачи гнев Сталина обрушится не только на них, но и на их родственников. И это побуждало отдавать все силы делу сотворения нового сверхоружия.