Комиссар госбезопасности - Юрий Семенов

— Товарищ командующий! — встал Михеев. — Я с оперативным составом тоже еду в Голосеевский лес.

— Правильное решение, — одобрил Кирпонос. — Во что бы то ни стало необходимо до вечера выбить противника из черты города. Отправляйтесь, товарищ Михеев. На месте решите, где воины-чекисты нужнее.

«Где нынче отыщешь не нужнее?» — мысленно усмехнулся Михеев, выходя из кабинета. С ним вместе вышел и член Военного совета Бурмистенко.

— Тоже в Голосеевский? — спросил его Михеев.

— Нет, в Киев, сначала в ЦК, — нахмурившись, ответил Бурмистенко. — Я вот что собирался тебе сказать. Нельзя с подозрением относиться ко всем вышедшим из окружения. Роптать люди начинают: вызовы, допросы.

— Опросить мы должны. А они обязаны дать объяснение, что делали в тылу врага. Это вовсе не значит, что их в чем-то подозревают.

— А ты знаешь, что люди боятся выходить из окружения поодиночке? Говорят, замотают особисты, если не будет свидетелей.

— Занятно получается: еще не вышли из окружения, не знают, кто и как будет с ними говорить, а уже боятся… Болтовня! — недовольно воскликнул Михеев. — Я могу назвать десятками красноармейцев и командиров, которые поодиночке пришли из окружения, и в гражданской одежде, честно сказали все о себе и даже о том, где их задерживали немцы — чаще на переправах, о чем спрашивали, почему отпустили… Словом, люди в строю, и никто их ни в чем не обвиняет.

— Приятно слышать, больше не задерживаю, — удовлетворился ответом Бурмистенко и подал руку. — Осторожней там, в лесу драться сложно.

В Голосеевском лесу и на южной окраине Киева рвались артиллерийские снаряды и мины. Бой не затихал. Совки и Сталинка переходили из рук в руки. Устойчивого переднего края не было Он перемещался под беспрерывными контратаками с обеих сторон.

Группу в сорок чекистов Михеев повел к южному краю Голосеевского леса, бегом проскочили лощину, прячась в густых зарослях.

— Вперед! — рванулся Михеев в редколесье, держа наготове маузер.

— Ложись! — гаркнул кто-то над головой Михеева и придавил его к земле.

Тут же ударили вражеские автоматы, но пули просвистели стороной.

— Осторожнее, — предостерег Плетнев, это он лежал возле Михеева. — Тут ухо держи востро, мигом срежут.

— Могут и срезать, — согласился Михеев, смотря на присоединяющийся батальон пограничников из полка охраны тыла фронта. Батальоном командовал затянутый ремнями портупеи коренастый старший лейтенант. Он то и дело что-то бойко приказывал, и Михеев ощутил неловкость за малочисленность своего воинства.

Когда старший лейтенант повел батальон в атаку, Михеев тоже бросился вперед, во всю мощь голоса крикнув чекистам:

— За мной! Вперед!

Гитлеровцы били плотным огнем, хотя лес и укрывал атакующих. Возле поляны пришлось залечь. Михеев поспешно перезарядил маузер, подготовил гранату. И, не дожидаясь новой волны атаки пограничников, скомандовал:

— Гранаты к бою!

Когда загрохотали разрывы, снова поднялся во весь рост. Он нетерпеливо рвался вперед, как будто хотел первым проскочить Голосеевский лес, но его обходили Плетнев, Плесцов и даже Капитоныч, убежавший от своей машины и тоже кинувшийся в атаку. Анатолий Николаевич понял, что его оберегают особисты, прикрывают собой.

И вдруг по цепи наступающих разнеслась команда, небывалая и никем не слышанная прежде:

— Залечь! Вперед ни шагу! Реактивная артиллерия готовит залп!

Ждали недолго. Залп ошеломил невиданным блеском огненных стрел и устрашающим воем и грохотом. Казалось, ничего живого не осталось там, в расположении врага, затянутом черной полосой дыма.

С правого фланга, нарастая, прокатилось «ура». В боевом кличе вырвалось наружу людское возбуждение, подымая и увлекая вперед. Голосеевский лес неумолчно звенел от стрельбы. Цепи атакующих шли плотно, преследуя уцелевшего противника. Лес был завален трупами гитлеровцев. Враг поспешно откатился.

…Не предполагал Михеев такой встречи с генералом Турковым. Комиссар был наслышан о смелых и удачных боях танкового корпуса, которым командовал Герасим Федорович, знал о награждении генерала вторым боевым орденом Красного Знамени. И вдруг командующий вновь созданной тридцать седьмой армии обвинил Туркова в невыполнении приказа и уклонении от боя. Обвинение тяжкое, и прокурор дал санкцию на арест генерала.

Тягостное чувство испытал Михеев, узнав неприятную новость. Не верилось, что Турков, волевой, заслуженный командир, беспрерывно находившийся со своим корпусом в боях, вдруг стал уклоняться от врага.

— Какие у вас материалы на него? — спросил Михеев у прокурора, когда они выехали в штаб танкового корпуса.

— Приказы командарма, их два, и представление в прокуратуру.

— Он же в пятой армии воевал. Как очутился в тридцать седьмой? — вслух недоумевал Михеев.

— Не знаю, — сверкнул золотыми зубами прокурор.

— А вам известно, дошел приказ командарма до Туркова?

Прокурор задумался.

— Обвиняют в невыполнении приказа, который, разумеется, был вручен. К тому же в уклонении от встречи с противником…

— Я бы не стал полагаться на «разумеется», решая вопрос об аресте.

Штаб танкового корпуса отыскали в рощице под Сталинкой. Генерал Турков, худой, сутулый, с потемневшим, осунувшимся лицом, что-то говорил командирам, держа в руке раскрытый планшет с картой. Он заметил Михеева, улыбнулся устало и немного удивленно, перевел взгляд на прокурора с тремя автоматчиками поодаль, нахмурился, продолжая говорить:

— …В случае удачи гнать на Жуляны, громить тылы, не давать спокойно сосредоточиться для новых атак.

К Михееву подошел начальник особого отдела корпуса старший лейтенант госбезопасности Петров, до войны работавший в Москве.

— Я вас и не узнал, — подал руку Михеев, не мешая генералу ставить боевую задачу, и почему-то вспомнил разговор с женой Петрова Юлией Викторовной, но сейчас было не до расспросов.

— Какое-то недоразумение! — тихо заговорил старший лейтенант госбезопасности. — Чудовищное, я бы сказал.

— В чем дело? Говорите же, — поторопил Михеев.

— Приказ командарма только что доставили. Генерал Турков освобожден от должности и отдается под суд. О каком невыполнении приказа идет речь? Я живой свидетель… Штаб фронта присылает одно распоряжение лично Туркову, командарм требует выполнения своего боевого приказа, а критическая обстановка навязывает другую крайнюю необходимость.

Михеев взглянул на прокурора, и тот понимающе кивнул. А Петров все возбужденнее продолжал: