Завершившие войну - Яна Каляева

что пора бы им разъехаться. Возможно, каждый ожидал, что это предложит другой. Возможно, как-то не до того стало.

Саша не спрашивала, как Щербатов себя чувствует — он не любил без необходимости кривить душой, но еще меньше любил, когда его жалели. Да и о том, чем занимается теперь на службе, он ей не рассказывал. Им обоим было о чем молчать.

И все же он улыбнулся ей:

— Тогда иди ко мне.

Саша подошла к нему, чтобы без слов выразить то, о чем не хотела, не могла, права не имела говорить. Он ведь тоже ни разу не сказал ей, значит ли она что-либо для него — но в постели слова и не нужны были, этот способ выражать чувства открыт и самым суровым людям, будто черный ход в запертом на стальные замки пылающем доме. Они двигались осторожно, словно в темноте искали путь через пространство, полное бесценных и невероятно хрупких предметов.

Двое мужчин было в ее жизни, и каждого она предавала по-своему. Виноватой себя не чувствовала, ей осточертело бесконечно быть виноватой во всем.

После, на смятых простынях, Андрей уже не выглядел измотанным. В такие моменты ей удавалось заставить его улыбаться, иногда даже смеяться, чтобы в разрезе его глаз проступило что-то скифское, дикое, памятное ей с первой встречи. Она рассказывала забавные истории, помогая себе жестами и гримасами, и он забывал ненадолго о том, что тяготило его. Они по-прежнему разговаривали каждую ночь — часто болтали о ерунде, но, бывало, обсуждали и серьезные вещи, хотя всегда только о прошлом.

— Я все думаю, как же мы с тобой оказались по разные стороны фронта, — его рука лежала на ее затылке, рассеянно гладя тонкие завитки у основания черепа. — Возможно ли было этого избежать? Расскажи, как ты пришла в революцию. Это произошло после того, как погибли твои родные?

— Не сразу, — ответила Саша. — Тогда я была растеряна, напугана и ни о какой революции не помышляла, слово даже это не понимала толком. Так, из заумных газет что-то… Повезло мне, настоятель нашей церкви пожалел сиротку, помог быстро пройти катехизацию и получить разрешение на крещение. Знаешь, я всегда умела каждому показаться тем, что он хочет увидеть… Так я смогла уехать из Белостока. Жить у дальней родни из милости было мучительно, а замуж брать некрасивую бесприданницу никто не спешил.

— Трудно было пробиться в незнакомом большом мире?

— Не так уж трудно, как то ни странно. Мне удалось избежать ловушек, подстерегающих наивных провинциалок. Есть свои преимущества в том, чтоб не иметь смазливой мордашки и стройной фигурки. Более того, мне даже сразу удалось именно то, о чем я мечтала. В Белостоке все было такое маленькое, обшарпанное, устаревшее… Мечтала я работать на большом заводе, среди мощных машин, на острие прогресса. Создавать будущее. Еврейских детей хорошо учат, потому меня сразу приняли, и не в чернорабочие даже — учетчицей. Девушки могут считать в уме так же быстро, как мужчины, а платить им можно на треть меньше за ту же работу.

Саша прикрыла глаза на несколько секунд, воспроизводя мысленно рисунок родинок на его плече. После сверила с оригиналом — все совпало.

— И что же, завод разочаровал тебя?

— О, не сам завод. Люди, которые работали там. Их положение. Мощь, скорость, прогресс — все это не имело отношения к ним. Они были отчуждены от результатов своего труда. Им никто не рассказывал, чем занимается хотя бы уже соседний цех. Они были не винтиками механизмов даже, а топливом для них. Понурые, словно невольники под плетьми, они заступали на смену, чтоб вернуться в свои бараки опустошенными и использованными. Они создавали не будущее для всех, а прибыль для хозяина, расплачиваясь собственными жизнями. Это как злое колдовство: вместо того, чтобы творить големов и заставлять их служить людям, оно самих людей превращает в големов. Ну, я и встретила тех, кто объяснил, как это работает, и что может быть по-другому. Люди могут не быть отчуждены от своего труда. Каждый может быть творцом будущего, а не рабом.

— Да уж, ваши умели об этом красиво говорить. Ты все еще веришь в это?

— Наверно… — Саша тяжело вздохнула и спрятала лицо в ладонях. — Во что еще мне верить? Сейчас этого не будет, но как знать, возможно, в будущем… каким-то образом… хоть бы и через сотню лет.

— Ни через сотню лет, ни через тысячу. Это наивная утопия, Саша. Будет иначе. Не так красиво, как тебе наврали. Но лучше, чем теперь. Ты увидишь. Я надеюсь, ты все увидишь и сама поймешь. А теперь спи. Подвинься ко мне и спи.

* * *

— Ты выполнишь мой приказ, каким бы он ни был? — спросила Саша.

Сапер Аким взглянул на нее исподлобья. Саша помнила его еще по пятьдесят первому полку. Тогда он был подтянутым военспецом с лихо закрученными усами. Саша ожидала, что ряса будет смотреться на нем как карнавальный костюм, однако отросшая клочковатая борода делала его похожим на слегка юродивого монаха, каких теперь много развелось. Аким сильно исхудал. На лице и руках волдыри — видимо, последствия недавнего обморожения.

— К-командующий Объединенной н-народной армией Антонов д-до сих пор считает т-тебя своим комиссаром, — тихо, но твердо ответил сапер. — Он п-подтвердил, что т-твои приказы должны исполняться, как его.

Прежде Аким не заикался. Последствия контузии, должно быть. Когда только успел?

Саша чуть улыбнулась. С Антоновым ей приходилось непросто. В первую встречу он едва не приказал ее расстрелять, да и после они не сразу поладили. В глубине души Саша подозревала, что только отчаянное положение свело их и их партии вместе; если социалистическим силам доведется победить, большевики и эсеры снова сцепятся намертво в борьбе за власть. Но не теперь. Теперь Антонов верил в нее даже тогда, когда она сама в себя не верила. Иначе не прислал бы Акима. И она не подведет своего главкома.

— Тогда слушай мою команду, — Саша достаточно общалась с хлыстами и переняла их сухую, будничную манеру речи. — Через три недели мы взорвем этот храм. Попытка у нас будет только одна. Надо спланировать так, чтобы купол обрушился и раздавил всех, кто внутри.

— Всех — это к-кого?

Саша нечасто слышала, чтоб голос взрослого мужчины давал петуха, словно у подростка.

— Всех их. Руководство ОГП. Генералов. Министров. Глав концессионных компаний. Богачей, наживающихся на войне и голоде. Иностранцев, богатеющих на нашей беде. Попов, объявляющих это все волей Бога. Тех, кто прославляет это в прессе, — Саша чуть помолчала. — Ну и сколько-то людей