Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия

— Не знаю, в чем тут дело, — Леонид слишком много выпил или вас посетило озарение. В последнее верится слабо. Везение не имеет отношения к шахматам. Как вам удалось противостоять ему? Я думал, вы победите. Нужно быть очень талантливым, чтобы поставить Леонида в безвыходное положение. Сорок ходов вы сделали как настоящий гроссмейстер. Но потом все вдруг изменилось. Он вывернулся изящным пируэтом, а вы стали делать идиотские ходы. Как будто не понимали, что творите. То, что этот кабан Володин поставил на вас против Леонида, пусть даже играющего вслепую, кажется немыслимым. Вам повезло, что другие члены клуба столь безнадежно наивны.

Саша ждал ответа, улыбаясь уголками губ и щуря глаза. Он угостил меня сигаретой и дал прикурить. Я не мог выставить себя полным ничтожеством, признав, что все было подстроено. Скажи я правду, он бы во мне разочаровался и перестал считать другом. Я курил, жадно затягиваясь и не поднимая глаз. Появление Игоря спасло меня от губительного признания.

— Какого черта ты тут делаешь с этим типом?

— Ничего плохого мы не делаем. Просто разговариваем.

— Так не пойдет, Мишель. Ты либо с ним, либо с нами.

Я смотрел на них во все глаза. Саша оставался невозмутимым. Игорь побагровел от злости. Мне показалось, что они сейчас сцепятся.

— Объясни так, чтобы я понял.

— Это старые дела, они тебя не касаются. Скажу одно: не доверяй ему.

Саша избавил меня от необходимости делать выбор:

— Не терзайте себя, Мишель.

— Предупреждаю, — угрожающим тоном произнес Игорь, — мы больше не желаем тебя тут видеть. В следующий раз я разобью тебе морду. Считай это последним предупреждением!

Саша улыбнулся и пожал плечами.

— Ты ужасно меня напугал. Всю ночь спать не буду, так боюсь, — ответил он, повернулся и спокойно пошел по направлению к Данфер-Рошро.

— Можешь его догнать, — сказал Игорь. — Но в клуб не возвращайся.

— Я с вами, Игорь.

Он положил руку мне на плечо и притянул к себе:

— Очень рад, Мишель. Ты здорово продвинулся. Я рассказывал тебе о моем сыне?

— Не слишком много.

— Он твой ровесник. Вы бы поладили. Смотрю, ты начал курить?

— Так, сигарету-другую, время от времени.

Игорь описал нам встречу патрона и его наемного работника. Рука Виктора висела на повязке, глаз заплыл, губа распухла, лицо приобрело лиловый оттенок, во рту не хватало двух зубов, так что он пришепетывал. Володин собирался уволить Леонида и предъявить ему обвинение в нанесении тяжких увечий и попытке убийства. Леонид не дал ему договорить:

— Сделаешь это, и я зарежу тебя, как свинью. Возьму кинжал Распутина — твой подарок — и выпущу всю кровь. Ты меня знаешь, Виктор, так что не испытывай судьбу. Я не шучу. Помнишь, что мы делали с беляками в Гражданскую? Ты будешь умолять о смерти.

Виктор поразмыслил — и передумал. Сделал вид, что ничего не произошло, а окружающим объяснял, что поскользнулся на лестнице своего дома в Лей-ле-Роз.

12

В июне случилось невероятное событие. Сногсшибательное, потрясающее, великое, исключительное. Вот только никто, кроме меня, о нем не узнал. Я ждал восторженных откликов, лестных отзывов, обсуждений. Думал, ко мне будут подходить, жать руку, хлопать по плечу. Прошла неделя. Жизнь не изменилась. Я не мог поверить, что никто ничего не заметил. Это было немыслимо, нелогично, несправедливо. Что поделаешь, видимо, придется привыкать. В конце концов, Ван Гог при жизни не продал ни одной картины, Кафка умер в безвестности, Рембо сгинул, и всем было наплевать.

— Хочешь увидеть что-то потрясающее? — спросил я Жюльетту, когда она наконец замолчала.

— Что именно?

Если моей сестре приходит в голову какая-нибудь идея, она способна раз двадцать кряду в разных выражениях повторить свой вопрос или просьбу. У нее врожденный дар вытягивать из людей деньги измором. В конце концов все сдаются, лишь бы надоеда отстала. Я не поддался.

Небо было ясным, воздух прозрачным. Мы прошли через Люксембургский сад, спустились по улице Бонапарта к Сен-Сюльпис и оказались у «Фоторамы». Я остановился перед витриной. Жюльетта бросила на меня недоумевающий взгляд:

— Ну и?..

— Посмотри на фотографии.

Она уставилась на выставленные снимки и обомлела:

— Не может быть!

— Еще как может!

На маленьких мольбертах красовались две черно-белые фотографии Ациса и Галатеи. На приклеенной к паспарту белой этикетке крупными буквами было написано мое имя: «Мишель Марини».

— Ты их сделал? — воскликнула Жюльетта.

— Внутри есть еще.

— Потрясающе!

— Нравится?

— Они замечательные. Где ты снимал?

— В Люксембургском саду. Это фонтан Медичи.

Дверь магазина открылась, и появился Саша в белом халате:

— Как поживаете, Мишель?

Я представил ему Жюльетту. Его красивый низкий голос и изящные манеры произвели на нее впечатление.

— У вас очень талантливый брат. Мне в его возрасте не удавалось делать таких прекрасных снимков.

Я прочел в глазах сестры искреннее восхищение и полюбил Сашу до конца моих дней. Я чувствовал себя невесомым, щеки у меня пылали, по спине бегали мурашки.

— Не я один оценил их, — продолжил Саша. — Мы продали ваши работы.

Мы с Жюльеттой разинули рты.

— Один ценитель купил серию из пяти снимков фонтана. Патрон в восторге. Я выставил в витрину две другие фотографии, хотя они, на мой взгляд, плохо передают контрасты. Поздравляю, Мишель, вас ждет слава. Идемте, я отдам вам деньги.

У меня горели уши. В лавке Саша достал из ящика белый конверт:

— Патрон запросил объявленную цену, хотел сделать скидку, но покупатель не стал торговаться и заплатил наличными. Так поступают истинные знатоки. Получилось по тридцать франков за штуку минус расходы на печатание и комиссионные за экспонирование в витрине. Вам причитается восемнадцать франков за оттиск, то есть в сумме — девяносто франков.

Саша выложил на прилавок пять купюр. Одну — с Генрихом IV и четыре — с Ришелье. Я не решался взять деньги и вопрошающе смотрел на моего благодетеля:

— А как же вы? Я хочу заплатить за работу.

— Бросьте, Мишель. Я получаю вполне достаточно от хозяина мастерской. Оставьте деньги себе, они вам понадобятся, чтобы купить хороший фотоаппарат.

— Какой посоветуете?

— Идеальный вариант — «Роллейкорд»,[163] но он дорогой и непрост в обращении. Зеркалки и компакты чуть дешевле и практичней, их можно купить по случаю.

— Сколько фотографий я должен продать, чтобы собрать требующуюся сумму?

Саша задумался:

— Сорок-пятьдесят, не меньше.

— Мне предстоят другие траты, так что ничего не выйдет.

— У вас впереди много времени, а пока тратьте свой первый гонорар и наслаждайтесь жизнью.

Мы пожали друг другу руки через прилавок, и я убрал деньги в бумажник. Саша проводил нас до двери и сказал на прощание:

— Делайте хорошие фотографии, Мишель, и мы их продадим.

— Какой любезный мсье! — восхитилась Жюльетта, когда мы оказались на улице.

Я предался мысленным расчетам. Сколько снимков понадобится сделать, чтобы купить «24 часа Ле-Мана», правильный фотоаппарат и дюжину альбомов? Цифра получилась устрашающая. Двести франков? Еще больше? В моем портфолио всего пять фотографий; если повезет, какой-нибудь американский турист случайно купит две или три штуки, так сколько же еще фотографий нужно сделать, чтобы заработать эту заоблачную сумму? Может, стоит поснимать Сакре-Кёр и Триумфальную арку? Не хочется становиться открыточником… Нужно порыться в своем архиве и предложить Саше снимки, на которые он в первый раз не обратил внимания. Вдруг ему удастся продать их? А может, показать фотографии Сесиль? Имею ли я право их использовать? Где она сейчас? Я обернулся — как будто надеялся увидеть ее у себя за спиной.

— Как тебе не совестно, Мишель! — Голос Жюльетты вернул меня к реальности. — Ты никогда меня не слушаешь.

— Не выдумывай, я только тебя и слушаю.

Моей сестре пришла в голову гениальная и очень практичная мысль. Она сделает нас обоих богатыми. Расскажет обо мне папашам своих лучших подружек. Двум дюжинам богатеев, которые не знают, куда девать деньги. Жюльетта начала перечислять:

— У отца Натали парикмахерский салон. Отец Сильви купил особняк на юге, и ее мать бегает по магазинам — ищет, чем его украсить. Я объясню ей, что ты — гениальный фотограф и что она должна поторопиться купить твои работы, пока цены не взлетели. Я займусь рекламой. Нужно найти другую галерею. Эта неплоха, и твой друг очень милый человек, но бизнес и чувства несовместимы. Мне кажется, комиссионные должны быть ниже, согласен?

Ответить я не успел.

— Можно я тебе кое-что покажу?