Книга Темной Воды (сб.) - Андрей Егоров

Внешне ножичек ничем не отличается от прочих подобных безделиц, и только я да покойный знали, что клинок заговорен, и может творить настоящие чудеса. Если надо разрезать что-нибудь такое, для чего обычный нож не годится, лучшего инструмента не придумать.

Дужку замка я перерубил в два удара. Сунул ножичек на место. Откинул крышку. Как я и предполагал, сундук оказался доверху набит золотом. В основном, монеты годорской чеканки с профилем монарха, но была здесь и парочка бриллиантовых браслетов, да еще массивный кубок с причудливым узором. Среди всей этой кучи золота неуместно смотрелся старый потертый свиток. Может, кому-то он и показался бы непримечательным хламом, только я знал, что стоит этот предмет целое состояние. Я бережно взял свиток, развернул и прочел заголовок — «Свиток антимагии. Радиус действия — сто шагов». Вот повезло так повезло.

Я сунул находку в потайной карман, на моей одежде их имелось великое множество. Золото стал пересыпать в дорожный мешок.

Все это время я внимательно следил за окрестностями. По опыту знал, когда имеешь дело с золотом, неприятности могут явиться словно из ниоткуда. Ко всему прочему, меня немного беспокоил Фантон. Сапожник лежал неподвижно, только кончики пальцев подрагивали, демонстрируя, что он еще жив. Я даже подумал, не ударить ли его кинжалом в шею, но решил, что жалкий разбойник не стоит моих усилий — при такой кровопотере, – а крови из него к тому времени натекло порядочно, – очень скоро он самостоятельно отправится на тот свет.

А когда сундук опустел, и я поднялся, Фантон меня по-настоящему удивил. Он вдруг приподнял голову и прохрипел:

— Не смей уходить. Мое золото… не смей…

Тогда я, посмеиваясь, стянул сапоги с ног умирающего Сапожника. Примерил обувку, присев на тело атланта и остался весьма доволен обновкой.

— Ты не можешь…

— Конечно, могу, – ответил я, любуясь сапогами, – ну прощай!

И я двинулся прочь от места преступления бодрой походкой здорового молодого человека. К тому времени мне совсем надоело изображать из себя хромого доходягу, да и скупщик краденого ждет — не дождется, когда я принесу ему новую партию золота. Старик любит меня, как родного сына. И правильно делает. Ни один родной сын так не заботится о своем предке, как я о скупщике краденого. Сыновья порой отличаются неуместной алчностью даже по отношению к тем, кто их взрастил и воспитал, а я сдаю добычу по бросовой цене. Ведь меня привлекает вовсе не нажива, а возможность быстро реализовать украденное. И греют меня отнюдь не деньги, а осознание, что я покончил с очередной разбойничьей шайкой. Не зря же на всем Южном побережье меня зовут не иначе, как «истребитель грешников».

Когда я уходил, взвалив на плечи тяжелую поклажу — дорожный мешок, набитый золотом, – Фантон полз к моим стареньким ботинкам, тянул руки, силился коснуться их хотя бы кончиками пальцев. Изо рта его выплескивались целые озерца темной крови, но он продолжал упорствовать. Живучесть проходимца поражала. Как и его непомерная жадность. Что толку в чужих ботинках, если жить тебе осталось совсем чуть-чуть?!

За пару сотен шагов до города кое-что испортило мое замечательное настроение. Не то, чтобы я был склонен к трусости, но в тот момент я всерьез запаниковал, потому что решил, что меня ожидает кара Господня. Мне показалось, будто подошвы сапог покойного Фантона липнут к дороге, будто я недавно ступил в столярный клей, и он начал густеть. Поначалу я старался не обращать внимание на эту странную особенность, но потом эффект усилился. Настолько, что мне пришлось остановиться и скинуть сапоги.

Я потоптался, глядя на свои босые ноги с легким раздражением. Происшествие меня порядком напугало. Неужели Господь решил меня покарать за то, что я расправился с очередной шайкой разбойников. Да нет, не может быть. Скорее всего, что-то не так с обувью этого мерзавца. Не иначе, ему достались заговоренные ботинки. А он передал их по наследству мне.

Я рассудил, что город неподалеку, а с такой добычей, какая болтается у меня на плечах, я легко раздобуду себе подходящие сапоги.

Но стоило мне пройти еще немного, и дела мои совсем испортились — к ногам будто прицепили свинцовые гири. Вскоре каждый шаг давался с таким трудом, что я весь взмок, едкий пот застилал глаза, рубашка липла к спине. Но я, все-таки, шел, шаг за шагом приближаясь к проклятому городу — честное слово, мне даже стало казаться, что он отдаляется от меня по воле черного колдовства. Кончилось дело тем, что я стал, как вкопанный, не в силах сдвинуться с места. Земля вокруг пошла глубокими трещинами, а сам я стал медленно в нее погружаться, как в болото. Сначала по щиколотки, затем по колено… Когда я провалился по пояс, на дороге показалось несколько всадников. Я закричал, замахал руками. Но они не успели меня заметить, потому что земля подо мной внезапно разверзлась, и я рухнул в пропасть, думая о том, что низвергнут за грехи в Геенну огненную…

Всего мгновение полета, и смазанная картина реальности прояснилась. Я стоял в сумрачной пещере, по колено в твердой почве. Свет вырывался через трещины в неровном своде, освещая множество неподвижных фигур вокруг. Их было не меньше двадцати. Все с бледными изможденными лицами, с закрытыми глазами. Поначалу мне показалось, что это мертвецы, но потом ближайший из них пошевелил сухими губами и распахнул глубоко запавшие темные глаза.

— Кто вы… такие?! – от ужаса голос у меня сбивался, в горле пересохло.

В это самое мгновение я его узнал. Купец с окладистой бородой. Фантон еще заграбастал его сапоги из красной кожи. Бедняга выглядел совсем не так, как раньше. Сильно потерял в весе, щеки запали, а в глазах светилась тоска.

— А я… тебя… знаю… — купец скривился. – Что… не повезло, молодчик?.. Только раньше ты вроде поплоше был. Кривой, хромой… Ну… ну, ничего… посидишь немного… Станешь… не такой…

Тут зашевелился еще один «мертвец». Посмотрел на меня так, что мне захотелось… нет, только не в землю провалиться… а бежать без оглядки, чтобы никогда этого взгляда не видеть. В нем была все та же тоска, а еще вселенская усталость, какая порой бывает в глазах нищих стариков, да еще у забулдыг в период бурного запоя, будто незачем больше жить. И осталось только одно — в землю лечь… Ну вот, опять эта земля. Я перевел взгляд ниже.

Все, кто находился в пещере, как и я, по колено вросли в землю. Очень странная это была земля. Вроде бы, глина, но такая твердая, что вытащить из нее ступню было невозможно.

Я присел, ощупывая ноги, и вскрикнул от ужаса. Ниже колен я их совсем не чувствовал. Кожа превратилась в подобие древесного ствола. А у самой земли ноги расширялись, расходясь погруженными в почву корнями. Только эти корни не питали, а высасывали из меня жизненную силу. Сложно это объяснить, но я отчетливо ощущал, как вливается в почву сама моя жизнь, как сам я обращаюсь в хрупкую пустую оболочку.