Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Не думаю, что ты этого искренне хочешь, — сказала она вполголоса, пряча глаза. — Все это просто глупости, как ты сам только что заметил, не так ли?

Макс понял, что обидел ее. Он решительно не знал, как вести себя с женщинами. Сначала Ксения, потом Линн. Досада переполняла его. Иногда ему казалось, что он бродит в четырех стенах, в комнате без окон и дверей в поисках выхода. Напряжение в городе только усиливало это чувство. Его взгляд упал на папку с письмами, которые он получил до того, как русские прервали почтовые сообщения с западными странами. Парижский галерист Жан Бернхайм предложил ему обновить их контракт. Его аргументы были очень трогательными. Макс не думал, что галерист преследует какую-то личную выгоду, похоже, он настойчиво хотел вернуть фотографа Макса фон Пассау к творческой работе. Письмо из Парижа было для него словно открытая форточка в душной комнате.

— Извини меня, Линн, но мне надо идти, — нервно сказал он. — У меня встреча, о которой я совсем забыл.

Жалкая отговорка. Макс даже не пытался скрыть фальши в голосе. Не сказав ни слова, она поднялась. Из квартиры вышли молча. Окажись на месте Линн Ксения, она не преминула бы обвинить Макса в эгоизме и трусости, нанеся несколько болезненных ударов, и только она знала, как это сделать. Линн же предпочла промолчать. Когда они вышли на улицу, Макс смотрел, как она удаляется, гордо развернув плечи. Светлые волосы сверкали на солнце. А если бы она приняла его предложение? Что случилось бы тогда? При этой мысли Макс вздрогнул. Он знал, что сделал бы ее несчастной. Под другим небом, под другим солнцем, но все-таки сделал бы.

В тот день Феликс решил совершить паломничество, чтобы перевести дух, избавиться от ощущения, что он загнанная лошадь. Трудности постепенно закаляли его, учили сдержанности. Вспышки гнева и возмущения становились очень редкими и быстро гасли. Слишком ценной была энергия, чтобы тратить ее на всякие пустяки. Однако в тот день ему просто необходимо было посмотреть на остов Дома Линднер.

Стоя под открытым небом, он дотрагивался до опор, которые когда-то поддерживали исчезнувшие стекла. Известка и пыль лежали толстым слоем. Он не посещал это место уже несколько месяцев, так как его магазин был расположен в отдаленном квартале города. К тому же он не желал окунаться в болезненное прошлое и делать из руин культ. Но теперь он в первый раз почувствовал, что скучает по этому месту.

Значит, Курт Айзеншахт выжил. Этот махровый нацист, король прессы и доходных домов, любитель современного искусства, цепкий делец, который перед войной посещал все официальные приемы под ручку со своей очаровательной супругой. Он ощутил горечь от одного упоминания ненавистного имени. Когда он боролся против неизвестного врага, сражение казалось ему более легким. Теперь он должен был противостоять чудовищу, щупальца которого в свое время добрались до его семьи. Жизнь, бывает, преподносит сюрпризы. Судьбы людей иногда так переплетены, что в это невозможно поверить. Феликс вспомнил поведение матери после того, как она подписала документы о продаже предприятия. Ее, хрупкую, но державшуюся достойно. Синие круги под глазами. Следы слез на лице. И тем не менее, она все же не склонила головы.

«Этот негодяй прекрасно устроился в Баварии, — подумал он с горькой усмешкой. — Не могу поверить, что ему сошло с рук его нацистское прошлое, и теперь, как и раньше, он спокойно обделывает свои делишки!» Разъяренный Феликс ударил ладонью по балке. Сумасшедшие мысли метались в его голове. Круги — белые и черные. Головокружение вызывала та ненависть, которая иногда отражалась на лице его сестры. Почему дядя Макс скрыл от него то, чего не мог не знать? Этот привкус предательства отравлял его кровь. Макс был идолом, которому Феликс не мог позволить пошатнуться, а тем более упасть — он и так слишком много потерял за свою жизнь. Он вспомнил, как была растеряна Наташа, когда она узнала, что мать предала ее, скрыв от нее правду. Тогда, удивленный такой сильной реакцией, он счел, что Наташа не совсем справедлива. Теперь он признавал ее правоту. Как смириться с недосказанностью, молчанием, которое поглощало, словно бездонное озеро? Некоторые считали, что они слишком молоды и не сталкивались с теми превратностями жизни, которые вынуждают лгать. «Иногда молчат, чтобы защитить», — сказала как-то тетя Ксения, когда Наташа обвинила ее в трусости. «Молчание — это другая форма убийства», — ответила ее дочь.

Уходя, Феликс увидел покрытый пылью, забытый кусок вывески в углу одного из залов. Дотронулся до него рукой. Края его были обуглившимися. Можно было разобрать надпись готическим шрифтом: «Das Haus am Spree». Такое название магазину выбрал узурпатор. Придя в бешенство, Феликс пнул обломок один раз, потом другой.

— Что вы делаете?! — раздался возмущенный голос.

Подтянутый парень с темными волосами стоял перед ним. На нем была куртка, протертая на локтях, бежевые штаны, закатанные до середины икр, словно он собрался на рыбалку. Под мышкой он держал альбом для рисования. Присутствие Феликса определенно застало его врасплох. Сам Феликс не знал, что и думать, но чувствовал выброс адреналина в кровь.

— Какого черта вам тут надо? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вы не имеете права входить сюда и пинать эту вывеску. У вас что, с головой не в порядке? Да кем вы себя воображаете?

— Хозяином! — крикнул Феликс. — Я здесь хозяин и могу делать все, что вздумается!

Он вспомнил о русском, которого сбил кулаком с ног, когда Наташа была в доме своих псевдодрузей, и снова испытал желание проделать то же самое. Внезапно все попытки сдерживать себя стали не более чем воспоминанием.

Незнакомец инстинктивно отступил, прищурил глаза и собрался, напружинив тело. Птицы, которые свили гнезда среди развалин, кричали над их головами.

— Что вы имеете в виду? — произнес он наконец.

Разбив резким движением кусок вывески, Феликс отшвырнул ее обломки. Звук их падения эхом отозвался в обезображенном зале.

— Я Феликс Селигзон. Наследник семьи Линднер. Законный владелец этого здания.

Парень побледнел. Он прикусил губу, и злобные огоньки зажглись в его глазах.

— Не факт, что вам удастся вернуть все это себе.

Нехорошее предчувствие охватило Феликса. Уверенность парня вызвала у него недоумение. Он решил, что это один из проклятых нацистских подголосков, тосковавший по славным временам, когда они маршировали на парадах в коричневых рубахах и коротких штанах, махая факелами и прославляя расово чистую Германию. Эти парни оскорбляли его в школе, бросали в него камни, называли грязным ублюдком. Их с колыбели воспитывали в духе национал-социализма. Такие сорняки будут прорастать еще долго.